***
Луи в кабинете профессора Стайлса. И он кричит. Опять. А у Гарри голова уже трещит. В конце концов преподаватель решает просто биться головой об стол, пока не наступит тишина. Но только слегка. Еще не так сильно довел. Гарри боится посмотреть на Томлинсона, но, когда голову все же поднимает, крика больше нет. Он с облегчением вздыхает. Почему Луи вообще кричал? Чем был не доволен на этот раз? Программой учебных занятий? Прогулка до общежития была еще хуже, хотя Гарри казалось, что хуже быть не может. Ошибался. ― Я считаю идиотским решением посвятить целую неделю Теду Хьюзу и совсем не упомянуть о Сильвии Плат! Когда мы уже будем говорить о Сильвии? А потом Луи пускается в разглагольствования о том, почему Сильвия Плат лучше Теда Хьюза. Безмолвие наступает лишь тогда, когда дверь в общежитие за Луи захлопывается.***
Гарри снова делает ставку на то, что хуже быть не может, и он опять ошибается. Его постоянной подругой стала головная боль. Он массирует виски, но не помогает: молоточки практически раскалывают череп. А чтобы жизнь уж совсем медом не казалась, в кабинет врывается маленькая фурия, которая плюется претензиями и что-то высказывает о самом Гарри, но у того нет времени с этим разбираться. ― Ты больше не можешь врываться в мой кабинет, Луи. Это переходит всякие границы, ― прямо заявляет Гарри, закрывая за спиной Луи дверь. Луи широко раскрывает глаза и в удивлении поднимает брови. Затем подходит к профессорскому столу. Стайлс следует за ним, но останавливается со стороны своего кресла, поодаль. Но зря, очень зря, потому что Томлинсон выглядит так, будто сейчас долбанет его об стол, и тогда уж голова точно на части расколется. Луи выбирает крик-тактику. ― Как ты можешь быть таким бестолковым, если у тебя степень по литературе? У тебя же есть степень? В какой дыре твое художественное отношение! Гарри обходит стол и осторожно кладет руку Луи на поясницу. В последний раз, когда он выглядел потерявшим покой, все, что Стайлсу нужно было сделать, ― это прикоснуться. Но сейчас спасительное касание своей функции не выполняет. Луи руку не отталкивает, но возмущаться не перестает. ― Твои задания абсурдны! Почему я должен восхвалять положительное влияние чьей-то поэзии, если они были ужасными людьми?! ― Тон Луи немного пискляв, но Гарри находит это милым. Вместе с тем он ненавидит себя, потому что не должен поддаваться обаянию какого-то там студента. ― Луи, я уже говорил, что тебе придется смириться. Это заключительное задание. Попытайся сделать одолжение ― закрой глаза на то, какими людьми были некоторые из поэтов. ― Гарри ведет ладонью до нижней части спины Луи и нарушает еще больше границ. ― А кто говорил, что нужно быть беспристрастным? Похоже, вы немного предвзяты, профессор, ― намекает Луи о Теде Хьюзе, сцепляя руки на груди, но тая от прикосновений. Он строит из себя нахмуренного и недовольного, не желая, чтобы мистер Стайлс узнал о своем влияние на него. К примеру, сейчас быть распознанным он не хотел. ― Мы охватываем только стихотворения, а не его самого. И все его произведения оказали положительное влияние на мир поэзии. Они показали миру, что новые стили могут… ― Нелепо то, что вы берете во внимание поэта только из-за того, какие замечательные у него стишки! ― Ты замолчишь или нет? ― отчаянно выкрикивает Гарри, и глаза Луи в шоке расширяются. Он открывает рот, и Стайлс дает голову на отсечение, что сейчас последуют крики об «абсурде», которые слушать больше нет мочи. ― Как... как ты так легко перестраиваешься? То ты флиртуешь со мной, то в тебя будто бес вселяется, и ты кричишь на меня из-за ничего! Когда ты уже перестанешь быть таким... Гарри посылает всех к чертям и кидается к манящим приоткрытым губам. Луи едва не теряет координацию, когда к его губам, наконец, прикасаются те, что он так долго ждал. Мягкие, нежные губы... Робкая рука касается щеки Луи, чем заставляет его подойти ближе и забыться в ощущениях. Но в этот миг Гарри резко отступает: до него доходит, что он натворил. Твою мать. ― Ну, профессор Стайлс, вы, конечно, очень шустрый молодой человек, ― нежно говорит Луи, держа Гарри под локти. ― И вы еще утверждаете, что это я веду себя неподобающе? В таком случае вы дурачок. ― Ты такой болтун… Э-эм, но ты ведь понял, что мы никому не должны рассказывать о том, что сейчас произошло? ― И тут Гарри превращается в мистера Стайлса, который скрывает все, что может навредить его званию профессора. ― Конечно. Зачем мне кому-то об этом рассказывать? Ведь тогда я не смогу опять тебя поцеловать. ― Луи проводит языком по припухлым губам. ― Луи… Это неправильно. ― Гарри осознает, что его руки на бедрах Луи. Как они туда попали? Он медленно их убирает и делает шаг назад. ― А я считаю, что правильно. ― Луи вновь оказывается рядом, привстает на цыпочки и ласково шепчет Гарри: ― И я точно знаю, профессор, что вы не можете передо мной устоять. ― Его губы едва задевают губы напротив, а потом Луи просто уходит, просто покачивая бедрами. Боль усиливается: Луи определенно влияет на здоровье Гарри.***
Лучше откровенного игнорирования голова профессора Стайлса придумать не могла. И когда один известный студент поднимал руку, Гарри его будто не замечал. Учащиеся переглядывались и молча качали головами, в то время как студент Томлинсон едва ли не дымился. Конечно, он даже несколько раз прибегнул к специальному усугублению ситуации и поднимал руку там, где не надо, но от того проигрывали оба, выглядя непроходимыми дураками. ― Все свободны. До следующего занятия, ― прощается Стайлс. Вещи он успел своевременно собрать и уже был одной ногой за дверью, когда путь ему преграждает Луи. Выражение лица не предвещает ничего хорошего. ― Давайте поговорим у меня, ― со вздохом просит Гарри. Не проронив ни слова, они бредут к кабинету. Войдя, Стайлс предусмотрительно запирается. ― Значит, таков был твой план? Не замечать моего существования до конца семестра? ― Луи падает на диванчик. Гарри присаживается, но на другой конец. Он от неуверенности скрещивает ноги, но потом меняет позу и перекидает ногу на ногу, чтобы уже через секунды передумать и с нервом поставить их на пол. ― Да, ― мямлит Гарри, исподлобья смотря на черную грозную тучку Луи. ― Это ты поцеловал меня! Это твоя вина! ― напоминает Луи. ― Неужели я так плохо целуюсь, что ты даже посмотреть на меня нормально не можешь? ― Ты, черт возьми, мой студент! Ты мой ученик, Луи, а я все испортил! Я не должен был вступать с тобой в такие сложные отношения… ― сердится Стайлс, сосредоточив все внимание на своих ногах. Тревога подвигает начать сжевывать внутреннюю часть губы и стучать каблуком. ― А я бы никому не проболтался, ― шепчет Луи, подходя к Гарри. Приблизившись, осторожно обнимает. Создается только больше напряжения. ― Я так... так злился и злюсь на себя! Я не должен был провожать тебя до общежития, одалживать пальто, класть руку на спину, делиться этим проклятым кексом и давать взятку доктору Кэрролу, чтобы помочь тебе с математикой, ― выдает тираду Стайлс, наворачивая круги по кабинету. ― Ты дал взятку доктору Кэрролу?! ― Как ты догадался! Да, я заплатил ему, но черт заставил меня это сделать! ― теряет самообладание Гарри. ― Давай ты выдохнешь, сядешь на диванчик, и мы поговорим как взрослые, зрелые люди? ― приказывает Томлинсон без всякой привычной мягкости в голосе. ― И все-таки ты волнуешься за меня, переживаешь. ― Луи ставит их ноги впритык и следит за реакцией Гарри. Нахохлившийся. ― Смешнее придумать ничего не мог? ― сухо отбивается Гарри. ― Я не верю, что тебе безразлично, что будет с теми, кто тебя окружает. Неужели тебе станет хуже, если ты проявишь чуточку внимания и заботы? Круто, когда о тебе заботятся. Я... я о тебе забочусь, ― тепло отзывается Луи. А Гарри не может отвести взгляд от носика, что иногда комично морщится, ресниц, которые от напряженности чаще хлопают, от дугообразных бровей, ярких серо-голубых глаз, сейчас поглощенных серыми цветами, челки, прикрывающей лоб, выступающих скул и мягких губ. ― Ну скажи что-нибудь, ― тихо просит он, пока в его чертах пытаются отыскать верную истину. В состоянии противоестественности чувств Гарри медленно нагибается, накрывая щеку рукой, и коротко касается губами приоткрытых губ. Затем прижимается со всей силы и резко отпускает. ― У тебя есть шансы на то, что я о тебе забочусь, ― трогая кожу губ, шепчет Гарри. ― Но мы не можем... ― Ты твердишь это без устали, но ты тот, кто продолжает целовать, ― глухо оспаривает Луи, пока Гарри медленно отодвигается от нежных рук. ― То есть ты собираешься продолжать делать вид, что меня не существует? ― Луи последними силами держится за его свитер, как за спасительную соломинку. ― Да, ― выдыхает Стайлс, не видя смысла увиливать от честного ответа. ― Если бы ты только знал, насколько сильно я не хочу следовать твоему плану... ― Луи часто моргает: глаза начинают хуже видеть от невыплаканных слез. ― Не волнуйся. Больше я тебя не потревожу. Жестко схватив сумку, он выбегает из кабинета, пока запоздалые слезы марают щеки. В ту ночь Луи безропотно и напрасно ждет Гарри на стоянке.***
Луи нет на своем месте. Гарри замечает это в ту же секунду, когда заходит в аудиторию. Может, он решил пропускать его пару? Он начинает занятие с обсуждения эпохи Ренессанса и о ее влиянии на поэзию. Когда до конца пары остается около десяти минут, в правом углу класса мистер Стайлс все-таки выявляет Луи, который бесстрастно уставился в свою тетрадь. ― На сегодня все, ― встряхивая головой и прерывая себя на середине предложения объявляет Гарри. Луи бесшумно складывает вещи в рюкзак, потом спускается и выходит, вливаясь в поток студентов. Неужели он решил облегчить им жизни? Что ж, наконец они заодно. Но почему тогда боль не проходит?***
Несколько недель Луи ходил как в воду опущенный: мрачно хмурился и отчаянно взъерошивал волосы. Много раз Гарри видел, как во время пар голова Луи от одолевшей безысходности тихо стукалась о парту. Работа над эссе шла полным ходом, но студент за это время ни разу не появился у профессора в кабинете, чтобы как обычно потребовать быстрой проверки и подробных комментариев. Да, он несомненно получит наивысшую оценку и без его вставок, но все было не то и не так без язвительных замечаний, возмущенных криков, очаровательных комплиментов, мягких поцелуев... Хоть поцелуев и было всего два. Стайлс идет в сторону своего кабинета, держа ворох работ, который предстоит проверить и оценить. Он удивляется неожиданному гостю, очень удивляется. Луи. Гарри останавливается у порога, не в состоянии сделать шаг ― глаза Луи смотрят в душу, больно ее протыкая. ― Так и будешь стоять и смотреть или же решишь поздороваться по-человечески? ― обращается к нему Луи, морща носик и скрещивая руки. Гарри прочищает горло и закрывает дверь на замок. ― Нам нужно поговорить, ― дипломатично настаивает он. ― Нет, я оставляю все как есть. И у тебя нет права указывать, что и как я должен делать. Я здесь профессор, а не вы, мистер Томлинсон, ― скрывая нервозность в голосе, говорит мистер Стайлс. ― Еще как вправе. Ты прислушиваешься ко мне, и ты это знаешь, ― высказывается Луи, неспешно идя к Гарри. ― Значит, теперь ты будешь меня шантажировать? ― Помнишь, я говорил, что забочусь о тебе? Я забочусь. До сих пор забочусь. ― Ну что ты от меня хочешь? Луи молча кладет голову Гарри на грудь и прикрывает глаза. ― Я скучаю по тебе… ― в рубашку шепчет он. Гарри капитулирует и крепко обнимает, но через миг Луи отступает, чтобы посмотреть прямо в глаза и откровенно признаться: ― Я хочу поцеловать тебя. Без шантажа и вранья, без обязательств. Я знаю, чувствую, что ты тоже хочешь поцелуя. ― Ты стал уступать? Честно говоря, я ожидал, что ты придешь сюда и начнешь все крушить. ― Гарри улыбается, потому что тоже очень скучал. И вдруг все переживания о карьере и статусе профессора развеиваются как дым. Гарри упирается лбом в лоб Луи, глаза обоих закрыты, дыхание напряженное. Их губы едва касаются друг друга. Луи лучезарно улыбается и мягко тыкается носом о нос. Сделать первый шаг, несомненно сложно, но Луи снова бросается на неприступный бастион и пробует разрушить барьер пылким поцелуем. Предыдущий поцелуй почти стерт, потому что этот заставляет всем чувствам открыться и расшириться, а каждой клеточке тела трепетать жизненной энергией. И, пока Луи кротко держит руки на груди, Гарри мягко водит своими по его телу, запоминая. Он останавливает их на талии, и вдруг у него возникает чувство, что те наконец отыскали свое место. От послушного поведения в ласках глубокий стон гармонирует с высоким. Гарри прекращает поцелуй, но руки живут своей жизнью и не прекращают Луи заботливо поглаживать. Сладкие губы и щеки, что мило заалели прекрасным оттенком, подгоняют его сгореть в жарком огне. ― Ты чересчур пленительный, ― растягивая слова, произносит Гарри. Он дарит Луи легкий поцелуй в лоб и потом нежными движениями поправляет неряшливо уложенную челку. ― Но на занятиях мы по-прежнему должны обходиться без слов. ― Я понимаю, ― шепчет Луи, кивая и закрывая глаза, прежде чем открыть их и взглянуть на Гарри. ― Но, пожалуйста, прошу, не обрубай концы... ― Я должен… ― неуклюже молвит профессор Стайлс, ощущая появляющиеся в воздухе гнев и изнурение. ― Ты все будешь решать за нас обоих? Ты целуешь меня! Дважды целуешь, а потом убегаешь, не замечаешь, притворяешься, что меня нет! Зачем ты это делаешь? Зачем целуешь?! ― надрывно кричит Луи, резко подхватывая с дивана рюкзак и вскидывая его на плечо. Если бы Гарри Стайлс знал, что сказать, он бы не дал Луи Томлинсону уйти. Беда в том, что правильных слов подобрать он не мог.***
Зима приближается, делая ночи длиннее и холоднее. Ну, а профессор Стайлс ― человек слова, так как во время следующих лекций для него снова не существует одного человека. Луи все также добирается до общежития один, но иногда его спутником становится серый сильный дождь. И Гарри, и Луи скучают и тоскуют, вспоминая надежные руки, шумные дыхания и чувственные губы. Томлинсон, как и обычно, на передовых строчках не только по предмету литературы, но и по остальным профилям. Конечно, он пытается вставить свое слово в обсуждениях по тем или иным вопросам на парах у Стайлса, что вызывает у последнего удивление. Особенно горячо становится после обсуждения судьбы Эрнеста Хемингуэйа. ― Так как профессор необъективен, я выскажу свою точку зрения, ― начинает Луи с последнего ряда, призывая всю аудиторию обратить на себя внимание. Губы Гарри плотно сжаты, словно в зад ему вставили гигантскую метафорическую палку. ― Несмотря на то, что вы находите работы Хемингуэйа скучными и ненужными, в те времена, когда он жил и творил, они были революционными. Да, многие писали аналогично ему, но это не умаляет его трудов. До его работ об ужасах Первой Мировой войны, война была сильно романтизирована. Теперь война олицетворяла мужественность и была без покровов и героических иллюзий. ― Луи берет короткую паузу, чтобы закатить глаза, сцепить пальцы вместе и положить их на стол. ― Траншеи и химическое оружие имели место быть во время Первой Мировой войны, которая, наконец, стала ужаснейшим явлением для мира. Мы все это знаем сегодня, но тогда такое представление было как сильная пощечина. Подводя итог хочу сказать, что, вместо того, чтобы игнорировать отличающегося ото всех предыдущих ораторов Хемингуэйа, мы должны признать, что его мнение о войне верно и имеет истинное значение. ― Эм, что ж, хорошая точка зрения, ― осторожно выдавливает из себя профессор Стайлс и смотрит на часы. ― Кажется, пара подошла к концу. Не забывайте посещать наши следующие лекции. ― Ты меня бесишь, ― заявляет Луи, когда они остаются один на один. ― Аналогично. Ты меня тоже бесишь, ― парирует Гарри, складывая бумажки в сумку. Луи делает паузу, чтобы исследовать взглядом каждый сантиметр тела, а затем агрессивно выпаливает: ― Хочу поцеловать тебя. ― Я тоже хочу тебя поцеловать, ― реакция Гарри более спокойна, но глаза выдают, загораются. ― Но мы не станем этого делать, ― быстро добавляет он, отступая назад. ― Опять увиливаешь, ― ворчит Луи. ― Я вижу, ты все-таки выбрал тактику «стереть из памяти Луи Томлинсона». Но ты совершил ошибку! Ты раз за разом бьешься о не разбиваемое. И либо ты перестаешь быть мудаком и переступаешь через себя и видишь меня на своих парах, либо ты делаешь со мной то, что можешь делать только у себя в кабинете. Так какой вариант тебе больше нравится? ― Что ты несешь? Ты ведешь себя как незрелый мальчишка… ― вступает в полемику Стайлс, но затихает, когда студенты следующего потока начинают заполнять аудиторию. ― Давай продолжим у меня, ― просит он, и Томлинсон тут же следует за ним по коридору, нарушая при этом личное пространство профессора. ― Это я незрелый мальчишка?! ― уже за закрытыми дверями повышает тон Луи. ― Это ты ведешь себя как пятилетний ребенок, который вместо того, чтобы нормально все обсудить, бежит! ― Я не хотел с тобой пересекаться, потому что знал, что это приведет к новым поцелуям, ― шипит Гарри, пытаясь себя сдержать. ― То есть теперь ты тот, кто не может контролировать, куда упадут его губы, а я тот, кто должен страдать? ― Луи пытается успокоиться, чтобы хотя бы иметь возможность внятно донести свои мысли, но из-за такого непроходимого случая он уже весь на взводе. ― В яблочко. После такого ответа Луи уже не отдает отчет своим действиям и в следующий момент бросается на Гарри, но тот вовремя перехватывает атаку и цепляется за его запястья. ― Что за истерику ты тут устраиваешь? ― тормошит и упрекает мистер Стайлс. Луи взвинчено пытается выбраться из сильного кольца рук, но у него не выходит. Гарри мысленно подготавливается отразить новое нападение, но неожиданный поцелуй выбивает из него весь обвинительный настрой. ― И как ты только можешь целоваться? Ты же только что кричал на меня, ― дразнится он. ― Счет три ― один в мою пользу. Стайлс… Гарри останавливает его от излишнего мудрствования и хватает за нижнюю губу. Луи пытается убрать улыбку, но та живет собственной жизнью. Поцелуй превращается в урывочные покусывания, но это головокружительно. Необыкновенно. ― Четыре ― один… ― Ты ― моя личная угроза, и ни к чему хорошему это не приведет, ― печально утверждает Гарри, продолжая удерживать Луи. ― Не здорово ― кричать друг на друга, а потом бросаться с поцелуями. ― Тогда давай найдем то, что сделает нас здоровыми. Не будем искать повода расставаться, ― безуспешно призывает Луи. ― Отношения между профессором и студентом не могут быть здоровыми, Луи. Никогда… ― Пальцы незримо отпускают запястья. ― Мы два взрослых человека, которые хотят друг друга целовать. Вот и все. ― Улыбка меркнет, когда Луи видит, что Гарри по-прежнему отдаляется, создавая пропасть. ― Если бы ты так заботился о своей карьере, ты бы не целовал меня. Ты лишь создаешь видимость, ищешь отговорки. Поэтому, может быть, между нами... ― Луи останавливается, вздыхая и закрывая глаза на мгновение. ― Между нами есть что-то… особенное. ― Избитое слово само собой вырывается, заставляя Гарри ласково улыбнуться. ― Хорошо, я подумаю над твоими словами. Ты дашь мне время? ― Поступай так, как считаешь нужным. ― И уже у двери Луи добавляет: ― Только помни, что двери никогда не запираются просто так.***
Следующая неделя как ножом по сердцу. Мистер Гарри Стайлс избегает студента Луи Томлинсона не потому, что он не хочет его видеть, а потому, что понятия не имеет, какой дать ответ. Гарри специально не запирает дверь, потому что все равно ждет, что Луи придет. А когда он не приходит, Гарри только и делает, что потухшими глаза пялится в стол и озабочено ерошит кудри. На парах он также сам не свой: слова застревают в горле, через предложения откашливается, словом, не получает абсолютно никакого удовольствия от собственной работы и собственной жизни. Причиной тому мысли, что заняты другими, более важными вещами. До чего он докатился? Он же даже размышлять об отношениях со студентом не должен. Нонсенс! Абсурд! Неделю спустя он насилует подрагивающими пальцами волосы и мерит шагами кабинет. Часть его проклинает себя за то, что он снова слил лекцию в унитаз, а другая думает о Луи. Луи, Луи, Луи, Луи… ― Луи! ― восклицает Гарри. ― Ты здесь... Ты пришел… ― Появление студента полностью блокирует у профессора способность адекватно выражаться. ― Плохая была лекция, ― по негласному правилу закрывая за собой дверь, обращается Луи. Он неловко трет кожу руки, а Стайлс теребит волосы. ― И я ужасно себя чувствую, ― добавляет, измученно опуская голову. ― А мне хорошо? ― Гарри прикрывает глаза, зажимает переносицу и глубоко выдыхает. ― Прости, прости меня… ― мягким тоном извиняется он, пристыженно смотря на Луи. ― Мы остановимся только на поцелуях и обойдемся без трагических финалов. Не будем срывать друг на друге злость и выставляться студентам на посмешище. Договорились? ― Ну, я бы хотел перемирия. Хотя вступать с тобой в дискуссии не перестану: уж очень они мне нравятся, ― честно отвечает Луи, ожидая дальнейших действий от Гарри. ― Это не я, раз сейчас сделаю это. ― И он не заставляет себя ждать и целует. Сердце Луи на миг замирает. Губы Гарри неудержимо расплываются в улыбке. Одни руки сами находят дорогу к талии, другие же удобно устраиваются на плечах. Дав себе волю, профессор начинает покрывать беспорядочными поцелуями лицо студента. ― Профессор… ― Луи смеется, когда его берут за подбородок и снова целуют. ― Черт, у меня же еще куча работы, ― благоразумно вспоминает Гарри, отстраняясь. Под понимающий кивок он садится с кипой эссе на диванчик, а Луи тем временем предпринимает следующий шаг и тоже садится. Чтобы быть ближе. Один притворяется, что занят проверкой работ, другой ― что занят самокопанием. Комедия длится несколько минут, а после Гарри привлекает Луи за шею и соединяет их губы в требовательном поцелуе, где одна рука сжимает талию, а другая шею. Луи порывисто садится к Гарри на колени и жадно зарывается пальцами в его волосы. Испортил прическу, чертяга. ― Я так никогда не закончу работу. ― Гарри переключает внимание рук на округлые бедра. ― Ты хорошо целуешься, ― с улыбкой шепчет он Луи в шею. ― Ты тоже ничего и ведешь себя куда лучше, когда целуешься, ― удовлетворено бормочет Луи, подставляя шею для сладостных поцелуев. ― Но я должен удалиться, чтобы вы занялись своими прямыми обязанностями, мистер Стайлс. Стараясь хотя бы немного стереть границы, Луи торопливо чмокает Гарри. В щеку. Он и так никогда правильно себя вести в присутствии профессора литературы не умел, так зачем начинать? Луи уходит, а Гарри хранит на губах теплую улыбку. Но потом, будто решая привести себя в чувство, щипает за нижнюю губу и от безвыходности закрывает глаза. Полный абзац.