Разноцветная книга

- О боже, опять этот разговор? - Какой еще разговор? Стоит мне завести эту тему, как ты тут же или затыкаешь меня или сбегаешь. До разговора у нас ни разу так и не дошло. Я затягиваюсь косяком, который он мне передает, и чувствую, как дым заполняет легкие. Но в этот раз ему никуда от меня не деться. Я оплел его ногами, рукой обхватил поперек живота, а спиной он прижимается к моей груди. Впервые в жизни он абсолютно беспомощен. Конечно, не то чтобы он не мог одним рывком спихнуть меня с кровати... Он может, не сомневаюсь, даже и в таком положении. Но не решится. Наконец-то, я праздную день, когда стал мужчиной во всех юридических, практических и социальных смыслах этого слова, так, как нравится мне. Никто больше не несет за меня ответственность. И если мне захочется бухать, шмалить и трахаться до тех пор, пока не покажется, что у меня член вот-вот оторвется, никто не сможет мне помешать. А именно этим я и собираюсь заняться. А еще я теперь несу полную ответственность за все свои ошибки. Вот, например, если я сейчас не заткнусь, продолжу эту тему, а по итогам все же останусь без члена, это будет целиком и полностью моя вина. Забавно, конечно... Сколько ни отрицай, факт остается фактом: если отбросить всякие интеллектуальные заморочки, окажется, что все и всегда крутится вокруг члена. Поразительная все же штуковина! Если бы у меня его не было, я не был бы тем, кто я есть. И если бы он не нравился мне так сильно, я тоже не был бы тем, кто я есть. Если он подводит меня, я не получаю, чего хочу. А если работает, как часы, я могу получить практически что угодно. Я умею управляться с членом – своим, его... любым! – лучше, чем кто бы то ни было. Может, это и не великое достижение, но зато его у меня не отнять. Хихикнув, я крепче оплетаю ногами его торс. Так, чтобы пальцы ног оказались в непосредственной близости от его очень-очень обнаженного, очень-очень жаждущего внимания члена. - Что смешного? – откинув голову мне на плечо, он пытается извернуться так, чтобы заглянуть мне в лицо. - Перекурил, что ли? Или это тебя так плющит от того, как сильно ты меня обожаешь? Каждое слово он выговаривает медленно, протяжно, тщательно ощупывая губами, а потом улыбается мне – сладчайшей издевательской улыбочкой. Вот же ошибка природы! Ни одно ее создание не должно выглядеть так сексуально, не прикладывая к этому ни малейших усилий. - Ничего подобного, - хохочу я. - Ты мне вообще не нравишься. Особенно, когда пытаешься улизнуть от вопроса. В последний раз затянувшись уже вторым за этот вечер косяком, я сую окурок в пепельницу. - Я тебе не нравлюсь, но ты меня люююбишь, - он закрывает глаза и полностью расслабляется, влипая в меня всем телом. - Не люблю, - извернувшись, я щиплю его за сосок. - Я тебя терплю. Любовь – это для дайков и натуралов, не забыл? Так же, как и брак. - Я тоже тебя терплю, - отзывается он, снисходительно похлопывая меня по руке. Говнюк! Сытый, довольный, расслабленный и очень красивый говнюк. - Так ты ответишь на вопрос? Большим пальцем ноги я подбираюсь к головке его члена. Это должно привлечь его внимание. - Тронешь своими отвратительными грязными лапами мой член - и следующие два месяца будешь в инвалидной коляске рассекать. - А что такого? Ты же не против, что я в рот его беру, а там в миллион раз больше микробов. Я сжимаю его член ступнями и начинаю двигать ими вверх-вниз в мучительно медленном ритме. Теперь он точно никуда от меня не денется. - Ну, если ты собираешься взять у меня в рот, после того, как повозил по члену ногами, ради бога. Об этом я как-то не подумал. Да и ладно, в конце концов, душ давно уже изобрели. Зато он сейчас полностью в моей власти. - Ты просто бесишься от того, что полностью в моей власти, - озвучиваю я свою мысль. - А теперь прекрати юлить и ответь на вопрос. - Не буду я на него отвечать! Ступни мои продолжают методично двигаться вверх-вниз, и он ерзает задом между моих раскинутых бедер. Пальцам ног сейчас приходится непросто – работа им досталась филигранная и крайне утомительная. Надо же, какие они, оказывается, сильные! - Господи, Брайан! Я же не прошу тебя обменяться со мной платиновыми кольцами для членов. Я не хочу за тебя замуж. Мне просто интересно, почему ты не веришь в брак. Вот и все. Никакого подтекста. Я принимаюсь работать ступнями быстрее. Дыхание у него сбивается, а у меня постепенно начинают ныть лодыжки и неметь пальцы. - И не надо говорить: «Потому что брак – не для меня». Это не ответ. - Потому что... – хрипло выдыхает он, и звук этот отдается у меня в позвоночнике. – Потому что это идиотская концепция, которая не имеет никакого отношения к чувствам, и полностью завязана на деньгах. - Что? Я отдергиваю ступни от его члена и ставлю их ему на бедра. - Почему ты остановился? – немедленно взвивается он, как трехлетка, у которого отобрали конфетку. - Пальцы свело. Я чуть отодвигаюсь, и он неохотно откидывается назад, снова опирается на меня, как на подушку, и тем самым удерживает на месте. - Как ты можешь говорить, что браки заключаются только ради денег? - Эмм... Джастин... - Он многозначительно кивает на свой Священный Грааль. Мозг у него сейчас слишком затуманен похотью и травой, чтобы вести разумные разговоры. Я же говорил, все на свете крутится вокруг члена. Я бы сейчас, наверное, на что угодно мог его развести. - Может, поможешь мне кое с чем? Я кладу подбородок ему на плечо, проезжаюсь ладонями вниз по животу, добираюсь пальцами до волос на лобке и нежно шепчу ему на ухо: - Представь себе шкатулочку Мелани. И он тут же спихивает с себя мои руки. - Тьфу, блин! Спасибо большое! Помогло... Я жду, что он сейчас оттолкнет меня. Однако же он вместо этого делает кое-что совершенно особенное. Несколько раз глубоко вдыхает, нашаривает позади себя мою руку, сжимает ее и переплетает наши пальцы. Я понимаю. - Брак – это всего лишь повод закатить баснословно дорогую вечеринку в свою честь, а потом до конца жизни расплачиваться за нее, сэкономив на налогах. Вот и все, что ты с этого получаешь. - Неправда! Брак – это обязательства. Священные узы. Ты ужасный циник. На самом деле вся эта хрень с женитьбой меня не волнует. Не представляю, как бы я выдержал гейский эквивалент свадебной церемонии. Но вот та часть, которая про «пока смерть не разлучит вас», мне нравится. - А ты крайне наивен. С хуя ли мне уважать узы, освященные некой лицемерной организацией, которая самого моего существования не желает признавать? – Теперь я понимаю, почему он раньше никогда не отвечал мне на этот вопрос, а я никогда не настаивал. – Хоть от чего-то это ублюдочное законодательство нас защитило – нам не грозит совершить ту же ошибку, что и большинству населения Земли, - он невесело усмехается. А затем начинает почесывать большим пальцем мою ладонь, и мне немедленно хочется раскурить третий косяк. - Брайан, ну тут же дело не в законах – светских или церковных. Смысл в том, чтобы сказать человеку, которого любишь: «Я обязуюсь быть с тобой рядом всегда. Хочу, чтобы твое лицо было последним, что я увижу перед смертью». Я откидываю голову на подпирающие мою спину подушки и пробегаюсь пальцами свободной руки вниз по его предплечью. - Ну и на хрена для этого кусок бумаги? Если что-то действительно выстроено на века, оно выстоит и без дополнительных подпорок. С минуту я обдумываю его слова, потому что сам толком не знаю, как к ним относиться. Действительно, что может гарантировать кусок бумаги? Вполне вероятно, что Брайан прав, и все это – ерунда... - Но с ним ты не сможешь просто взять и уйти, если вдруг станет слишком туго. Чтобы отделаться друг от друга, вам для начала придется выдержать долгую бюрократическую процедуру. И, может, в процессе вы еще успеете передумать. Это лучшее, что приходит мне в голову. - Не обманывай себя, Джастин. Взять и уйти можно всегда - просто притвориться, что никакой бумажки никогда и не было, - вяло возражает он. Должно быть, трава его уже забрала. Наверное, есть на свете вещи, которые просто нельзя объяснить. И идея брака, какой бы чудной она ни была, - одна из них. Когда ты делаешь это, ты просто внутренне чувствуешь, что поступаешь правильно. Рациональных причин тут не найти. Это не что-то логичное или практичное. И уж точно не подпись на бумажке. Это – решение, которое ты принимаешь сердцем. А бумага тут – просто наглядное доказательство того, что ты его принял. Мне не нужны церемонии, кольца и все такое, это – не про меня. Но по каким-то необъяснимым причинам мне бы хотелось иметь наглядное доказательство того, что у нас все всерьез. Я и так это знаю, конечно. И он это знает, даже когда с пеной у рта принимается все отрицать. И все же иногда хочется иметь некое вещественное подтверждение того, о чем мы знаем и так. Я уже открываю рот, чтобы сказать ему все это, а потом просто захлопываю его. Некоторые свои соображения лучше оставлять при себе. Тогда никто не сможет тебя в них разубедить. - Есть хочу, - объявляю я вместо этого. - Два раза пыхнул – и на хавчик пробило? – поддевает он и тут же кривится. – А я вот, наверное, после упоминания о шкатулочке Мелани теперь никогда есть не смогу. Спасибо большое! Он чуть подается вперед, отлепляясь от меня, и я смеюсь ему в затылок. - А я ужасно голодный. Сто лет во рту маковой росинки не было, - И это правда, ел я в последний раз два дня назад. И он отлично это знает – сам отскребал мой последний ужин от пола в ванной. - Срочно дай мне что-нибудь! – принимаюсь жалобно ныть я. От моего дня рождения осталось еще десять минут. И уж я выжму из них все, что только можно. - Можешь взять в рот у меня, - предлагает он, обернувшись через плечо. - Ну нет, это я уже делал. К тому же, прожевать и проглотить-то твой хуй я все равно не смогу, а значит, это мне не поможет, - зевнув, я скидываю ноги с кровати. – Есть вообще в доме что-нибудь съедобное? Спустившись в гостиную, я отправляюсь на поиски еды, а он говорит мне вслед. - Там Дебби нам что-то с собой завернула. Я поставил в холодильник. Сразу найдешь, больше там все равно ничего нет. Я оборачиваюсь – спросить, не хочет ли он ко мне присоединиться. И вижу, как он сладко потягивается на кровати и вертит во все стороны головой, разминая шею. Так, на хуй еду! По-моему, я могу еще пару дней протянуть на чистой похоти. Чтобы не тратить время на разогрев нормальной пищи, я беру из холодильника кусок торта. Кажется, на нем мой глаз. Или ухо. - Не хочешь съесть меня? – улыбаюсь я во все тридцать два и призывно помахиваю тарелкой. - Нет, мне, пожалуй... молока, - он так аппетитно это выговаривает, что мой желудок тут же принимается урчать в ответ. Да так громко, что ему наверняка и там слышно. – А потом иди открывать подарки. Посмотрим, велик ли улов. - Давай завтра, а? Я устал. Я прихватываю пакет с молоком, два стакана и вилку. Работа официантом имеет свои преимущества – мне удается дотащить все это до журнального столика, ничего не уронив. Брайан уже стоит рядом, разглядывает свысока лежащую на ковре груду подарков и ногой отделяет зерна от плевел. - День получился ужасно длинный. - Тебе разве не любопытно, что там? – он удивленно вскидывает бровь. - Я уже получил все, что хотел, - я сажусь на пол и принимаюсь расставлять на столике принесенную снедь. На диван забираться неохота, ну его - ерзать по обивке потной голой задницей. Брайан выуживает из кучи подарков свой постер и рамку, которую подарили Мелани и Линдси. - И чего же ты хотел? Он поддевает пальцами ноги мою задницу, и я отодвигаюсь, давая ему место. Теперь его очередь обхватывать меня со спины и оплетать ногами. Устроив подарки на полу, он забирает у меня пакет, прежде чем я успеваю налить молока во второй стакан. А потом берет обе мои руки в свои и несколько раз щекотно целует в шею. - Хотел, чтобы ты провел этот день со мной. Так и было. Хотел, чтобы на вечеринке не случилось никакого пиздеца. Так и вышло. Ну и все, этого мне достаточно. Джип стал приятным бонусом. - Так значит, постер тебя не разочаровал? – спрашивает он, пытаясь разглядеть в моих глазах воображаемое недовольство. - Да нет, это было круто, вообще-то! Неудивительно, что я не смог разгадать твой хитрый план, - я искренне улыбаюсь. Он, наверное, думает, что я заранее вообразил себе, какой грандиозный подарок он мне преподнесет. Ну, может, отчасти так и было. Но, в целом, я привык не возлагать особых ожиданий, когда дело касается Брайана. Так что, в принципе, был готов к тому, что он наизнанку вывернется, лишь бы показать, что Джип в подарок – это ничего такого. Он никогда в жизни не признается в том, что расстарался для меня. Ну и я ради него сделаю вид, что это ничего не значило. Будем вместе притворяться, будто он – бездушный ублюдок, который не купил мне ничего, кроме копеечного постера. Ему так проще, не придется, умирая от смущения, признаваться всем, что подарил мне машину. Когда научишься понимать язык Кинни, все сразу встает на свои места. Спиной я чувствую, как вздрагивает его живот, когда он переводит дыхание. - Что ж, давай тогда вставим эту штуку в рамку, чтобы ты мог его повесить. Знаю, тебе смерть, как хочется поскорее это сделать. - Серьезно? – спрашиваю я чуть более изумленно, чем следовало бы. Я не верил, что он в самом деле разрешит мне повесить постер там, где мне захочется. Думал, он это говорит просто, чтобы Линдси не разбрюзжалась. Я подаюсь вперед, чтобы подняться с пола. Он выпускает одну мою руку, а вот ноги не разводит, и встать мне не удается. - Брайан? – окликаю я. Он напряженно таращится на обернутую подарочной бумагой рамку. – Брайан! – повторяю я мягче. - Ммм? – отзывается он, прикусив нижнюю губу и все так же не сводя глаз со свертка. - Ты должен выпустить меня. Я не смогу это распаковать, пока ты на мне висишь. Я аккуратно высвобождаю вторую руку, и чувствую, как в животе начинает тревожно подрагивать. Не знаю, что с ним такое, но он так неистово таращится в пустоту, что меня начинает разбирать дрожь - прокатывается по всему телу, от ушей до кончиков пальцев на ногах. - Я вернусь. Обещаю. Кивнув, он разводит ноги. Поднявшись на четвереньки, я отползаю в сторону, отчего-то смущаясь тем, что мое хозяйство болтается в воздухе. А затем, усевшись по-турецки, наконец-то берусь за эту сверхценную рамку, к которой мне запрещено было прикасаться вне лофта. В комнате прохладно, конечно, но что-то мне подсказывает, что мурашки вдоль позвоночника у меня бегут не от этого. - Не хочешь помочь? – обернувшись, я протягиваю ему руку. И он, ухватившись за нее, тоже поднимается на четвереньки. - Что мне сделать? – он оглядывается по сторонам, не понимая, чем может быть полезен. - Разверни постер, - командую я. Он принимается за порученное ему дело, а я расправляюсь с остатками упаковки. Рамка – очень красивая, сделана из красного дерева. На кирпичной стене будет смотреться отлично! Я верчу головой, выбирая для нее наилучшее место, все еще не в силах поверить, что он разрешил мне такое варварство. Может, вон там, над компьютерным столом? Конечно, это уничтожит весь его тщательно продуманный дизайн. Но почему-то мне кажется, что он не станет возражать. - Так откуда взялась та фотография? – рассеянно спрашиваю я, переворачивая рамку, чтобы снять заднюю часть. - Точно не знаю. Снимок был на моей цифровой камере. Наверное, кто-то случайно его сделал. Он раскатывает постер изнаночной стороной вверх и проглаживает его ладонями. - Фотка на вид довольно старая, - я ногтем откручиваю последний винтик. - Наверное, старая, - пожимает плечами он. – Я не помню. Она просто валялась у меня в кабинете. Ну, пускай придуривается. Не стану выводить его на чистую воду. Наконец, я снимаю задник, чтобы вытащить картонную подложку, но тут обнаруживаю, что между задником и подложкой что-то засунуто. Это длинный белый конверт, перевязанный узкой красной ленточкой. - Брайан? – он не отзывается, продолжает тщательнейшим образом расправлять уголки постера. - Брайан, что это? Тут, наконец, он оборачивается и принимается с напускным равнодушием изучать конверт, до которого я не решаюсь дотронуться. Нет, ну вряд ли, конечно, он взорвется у меня в руках – слишком тонкий. Но почему-то ощущение такое, будто, стоит мне к нему прикоснуться, и он изрежет мне пальцы. - Не знаю. Открой и посмотри. Он присаживается на корточки и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. По-моему, я сейчас облажаюсь. Сам не знаю, как именно, но облажаюсь точно. То ли разревусь раньше, чем узнаю, есть ли мне вообще над чем плакать. То ли нафантазирую себе всякого, а потом все равно разревусь от того, что обломался. Я начинаю мысленно перебирать варианты, и все они в итоге сходятся к одному. Италия! Мы едем в Италию. Вот почему он подарил мне постер с Давидом. Вот почему не заистерил, когда я сказал, что хочу свалить из Питтсбурга. Вот почему не дал мне открыть рамку в гостях. Поверить не могу, что сразу не догадался. Внезапно я начинаю смеяться, как сумасшедший. «Италия! Италия!» - крутится у меня в голове. - Ты же не открыл пока. А по фигу, это уже не важно. Я бросаюсь к нему и обвиваю руками его шею. - Джастин, - говорит он, отстраняясь. – Джастин, открой конверт. - Да мне не нужно! – я практически ору, и вопль мой эхом отражается от стен. - О, так ты знаешь, что там? – спрашивает он. - Есть одна неплохая идейка. Я ловко разрываю конверт и трясу его, ожидая, что на пол сейчас вывалятся билеты «Либерти Эйр». Но вместо них из конверта вылетает только листок. Обычный листок бумаги. Воздух застревает у меня в груди, а уголки губ едва не сползают с лица. Я не могу поднять на него глаза. Мне слишком стыдно за то, что я снова строил какие-то предположения, а ведь точно знал, что этого делать нельзя. Вот чувствовал же, что облажаюсь... - Посмотри на меня. Но я все так же таращусь в пол, и тогда он приподнимает мое лицо за подбородок. Я смотрю то в одну сторону, то в другую – лишь бы не встречаться с ним глазами. Он же вертит головой, пытаясь поймать мой взгляд, и, наконец, ему это удается. - Помнишь, ты много раз говорил мне, чего на самом деле хочешь больше всего на свете? В голове моей как будто бы крутится миллион шариков, и я распинываю их ногами, стараясь воскресить в памяти каждый наш разговор за последние годы. Он произнес это так искренне, так открыто, что ответ, в конце концов, всплывает в голове сам собой. - Да, помню. Тебя. И тогда он подбирает с пола свернутый листок, вкладывает его мне в левую руку, а в правую изо всех сил вцепляется сам. - Вот он - я. Я медленно опускаю глаза и разворачиваю бумагу. Не знаю, удастся ли мне что-нибудь рассмотреть, потому что перед глазами висит туман... Начинаю вчитываться в замысловатые юридические формулировки, но понимаю из них только то, что там обозначены наши с ним имена. Выглядит все это ужасно официально. Я совершенно сбит с толку. А сам он, кажется, в ужасе. - Это договор о праве собственности на лофт. Отныне половина его принадлежит тебе. Я попросил Мелани составить акт. Если бы я уже не сидел на полу, я бы сейчас точно на него рухнул. В голове у меня абсолютно пусто. По-моему, я на полном ходу влетел в некую вселенную абсолютной безмятежности, где земные чувства просто не работают. Так что ощущаю я всего лишь... легкое головокружение. - Но зачем... – я не могу закончить свою мысль. Я даже не уверен, что могу ее додумать. - Ну, теперь ты не сможешь... просто взять и уйти. Я жду какого-нибудь прикола, едкого замечания, которое недвусмысленно даст мне понять, что все это – шутка. Но он лишь смотрит на меня, честно и открыто, и ждет моего ответа. А я не знаю, что сказать. И в итоге не говорю ничего. Не так уж часто я лишаюсь дара речи, и его это, кажется, нервирует, потому что уже через пару секунд, даже не переведя дыхания, он добавляет: - Ты вроде как превратил эту квартиру в настоящий дом. Так что она твоя настолько же, насколько и моя. По-моему, я сейчас все-таки разревусь. Но нет, нет, я не стану так с ним поступать. Не после всего, что он для меня сделал. За мной теперь должок. И, как ни смешно, этот должок требует от меня проявить стойкость. Брайан именно этого от меня и ждет, ждет, что я выстою. И мне отчаянно хочется сказать ему, что если нужно, я стану крепостью, стану для него надежным убежищем, всем, что ему так необходимо, чтобы твердо стоять на ногах. Может быть, предложить я сейчас могу немногое. Но это – уж точно. - Ничего, если я скажу, что люблю тебя? Я всеми силами стараюсь сдержать слезы – не хочу, чтобы его смыло потопом. - Я знаю, - еле слышно произносит он. И улыбается. А больше не говорит ничего. Но мне и не нужно! - А обнять будет не чересчур? Не дожидаясь его ответа, я придвигаюсь ближе и обвиваю руками его шею. Он дергает меня на себя, впивается ладонями в спину. Я же начинаю выписывать пальцами круги у него на затылке. Это его слабое место. Да нет... Нет в нем ничего слабого. - Хана теперь твоей репутации, мистер Я-не-верю-в-дни-рождения. Он смеется. И тело мое от этого внезапно расслабляется, а сам я вдруг ощущаю себя абсолютно свободным. - Теперь мне никогда от тебя не отделаться, - дразнится он. - Неа, - я чуть откидываю голову, чтобы прижаться лбом к его лбу, и заглядываю ему прямо в глаза. – Значит ли это, что ты повысил меня с «терплю» до «немного нравишься»? - Сначала закончи то, что ты так ловко делал ногами, а там посмотрим. Я же говорил, все вертится вокруг члена. -Не раньше, чем ты меня съешь. Я улыбаюсь, кажется, самой ослепительной за всю мою жизнь улыбкой и тянусь к стоящему на журнальном столике блюдцу с тортом. Но он не выпускает мою руку. - И что ты будешь делать, когда я наберу тридцать фунтов из-за того, что ты пихал в меня на ночь глядя всякую дрянь? - Буду любить тебя в тридцать раз сильнее, - хохочу я. - Неплохо выкрутился, - кивает он. Я разламываю торт вилкой и, подцепив с блюдца самый большой кусок, стараюсь нетвердой рукой без потерь донести его до его рта. Надо же, а я и не замечал, что дрожу. - Открывай! – командую я и сую вилку ему в рот. Половина куска попадает по назначению, вторая же срывается, и я успеваю поймать ее ртом на лету. А прожевав, пробегаюсь по его сладким от крема губам языком. Мне не нужно слышать признания в любви, чтобы знать, что меня любят. Не нужно говорить на незнакомом мне языке, чтобы понимать, что мне пытались сказать. А если я вдруг что не расслышу, я это почувствую. Сейчас же я чувствую, как он выдыхает мне в рот и замирает, ожидая, что я подхвачу его игру. И тогда, не отрываясь от его губ, я набираю в грудь побольше воздуха и... тоже выдыхаю.