Ореховый (настоящее)
3 июля 2017 г. в 23:21
В районе ресепшн начинается какая-то суета, и по офису мигом разносится взбудораженный гул. Какая приятная неожиданность посреди скучного рабочего дня!
Я понимаю, что Джастин в нем нашел. Он – красивый мужчина, когда входит в комнату, на него оборачиваются все присутствующие, вне зависимости от того, геи они или натуралы. Его оливковый костюм от Прада так и излучает уверенность, ореховые глаза постреливают по сторонам, все подмечая, всех оценивая, заранее прикидывая, кого и как можно будет использовать в своих целях. И когда он спрашивает секретаршу за стойкой ресепшн о Дженнифер Тейлор, та едва не с высунутым языком летит доложить мне о посетителе. И несмотря на то, что в эту самую секунду он смотрит прямо на меня, я испытываю сильное искушение попросить ее передать ему, что такая здесь не работает.
Теперь еще недели две в офисе только и разговоров будет, что о нем. Что это за шикарный мужчина приходил к тихой Дженнифер Тейлор, которую до сих пор никто и не замечал? И что мне отвечать? Что это человек, который разбил сердце моему девятнадцатилетнему сыну? Воображаю себе разговоры у кулера: Ах, да это же Брайан, тридцатилетний любовник моего сына Джастина. – Как Джастина? Малыша Джастина? – Да-да, его. Малыш Джастин теперь мужчина во всех смыслах этого слова. Брайан об этом позаботился.
Как бы мне ни хотелось поступить иначе, я все же поднимаюсь ему навстречу, и коллеги провожают глазами каждое мое движение.
- Брайан? Чем могу быть полезна?
Да, я ВАСП, а ВАСПы всегда вежливы. Всегда.
- Выпейте со мной чашку кофе. Мне нужно с вами поговорить, - произносит он так нетерпеливо, словно это я оторвала его от важных дел, а не наоборот.
- Брайан, я очень занята. И, откровенно говоря, предполагаю, что ты хочешь завести речь о Джастине, а мне обсуждать его с тобой некомфортно.
Он смотрит на меня, словно пронзая взглядом насквозь. Сколько раз он вот так же смотрел на моего ребенка?
- Да что вы, я пришел поговорить о фондовом рынке. Хотел узнать, может, посоветуете что-нибудь по инвестициям?
Какой же он грубый самовлюбленный говнюк! И да, до тех пор, пока я не произношу этого вслух, я все еще могу считаться достойным представителем интеллигентного общества, об этом в любом справочнике хороших манер написано.
- Конечно же, я пришел поговорить о нем. Не желаете делать это где-нибудь в другом месте – ладно, я с удовольствием начну прямо тут, при всех.
Он делает шаг в сторону моего стола, будто бы собрался устроиться за ним и завести со мной светскую беседу. А от него так просто не отделаешься, верно?
- Хорошо, я буду в кофейне на углу. Через пять минут. И, Брайан, я надеюсь, разговор того стоит.
Смотрю, как он разворачивается и выходит. Шея ноет – верный признак приближающейся мигрени. Не знаю, что ему от меня нужно, но ничего хорошего этот разговор не сулит. Всегда так было – если Брайану вдруг зачем-то понадобилось поговорить со мной с глазу на глаз, ничего хорошего не жди. Но что бы он мне ни сказал, чего бы ни сделал, я не позволю ему снова отобрать у меня сына. И меня не заботит, что Джастин расстроен, что ему кажется, будто наступил конец света, и что необходимость снова жить дома, со мной, явно очень его удручает, я все равно не позволю Брайану Кинни и дальше разрушать жизнь моего ребенка. Знаю, я не должна его ненавидеть, не должна винить его в том, что он не мог контролировать, но ничего не могу с собой поделать. Больше всего на свете мне хотелось бы стереть его из памяти Джастина, как дурную фантазию. Да, я - мать, и мне невыносимо видеть своего сына таким несчастным, таким отчаявшимся. Больше всего я ненавижу Брайана Кинни за то, что это из-за него он стал таким.
И все же мне отлично известно, что как бы я тому ни противилась, как бы ни желала обратного, только Брайану под силу стереть это несчастное выражение с его лица, пускай он и является главной его причиной. И этого достаточно, чтобы я уделила ему столько времени, сколько потребуется на то, чтобы его выслушать. Мне не обязательно любить Брайана, чтобы понимать, что он занимает в жизни Джастина важное место. Но снова мучить моего сына я не могу ему позволить. И не позволю.
Я вхожу в кофейню, думая обо всем том, что хочу ему сказать, о том, что я обязана сказать. И вдруг вижу, как он сидит за боковым столиком, понуро свесив голову над чашкой кофе. И на вид ему сейчас не больше двенадцати. И поскольку я мать, а матери в таких вещах разбираются, и еще потому, что я хорошо знаю Джастина, я внезапно понимаю, что в нем так его зацепило, что такого он разглядел в Брайане, чего все мы увидеть были не в состоянии. Как бы мне хотелось просто его возненавидеть! Но с ним это невозможно.
Без лишней помпы я подсаживаюсь к столу и смотрю на него так же, как он на меня – холодно и твердо. С этими своими ореховыми глазами он чем-то похож на кота. Джастин еще мальчишка, но мы двое – взрослые люди, а потому обойдемся без игр.
- Чего ты от меня хочешь, Брайан?
Он закуривает и медленно выдыхает дым, видимо, рассчитывая, что я сломаюсь первая.
- Как у него дела?
Кажется, он искренне за него волнуется, и это меня тревожит. Что бы он ни задумал, отговорить его от этого будет нелегко.
- Брайан, я понимаю, ты считаешь, что у тебя есть некое право задавать такие вопросы, но прости, обсуждать его с тобой я не стану. Скажи прямо, что тебе нужно.
Он окидывает меня презрительным взглядом, высокомерно кривит губы. И мне кажется, что в глазах его сейчас закручиваются бешеные ореховые смерчи.
- Кто вы такая, чтобы меня судить? – выплевывает он так, словно эти слова горчат у него во рту.
- Я его мать, - шиплю я.
Пускай у него кошачьи глаза, ну а мне достались клыки.
- Вы – женщина, которая подбросила его мне на порог, когда ей стало как-то тяжеловато с ним управляться. Вы же сами хотели получить сына назад – пожалуйста, я вам его отдал.
А он больно жалит. Не ядом, нет. Правдой. И это выходит еще больнее. Но я не погнушаюсь обратить против моего врага его же оружие.
- Это я дала ему то, чего он хотел. И тебе дала то, чего хотел ты. Дала вам обоим то, что было вам нужно. Может быть, теперь ты поймешь, в чем разница. Поймешь, что люди не всегда делают то, чего хочется им самим. Потому что однажды наступает момент, когда на первый план выходят желания и нужды другого.
Он откидывается на спинку дивана и обдумывает мои слова, попутно выдыхая облачко дыма.
- Тогда вы наверняка согласитесь, что снова жить с матерью – это последнее, что сейчас нужно Джастину.
Я то ли давлюсь воздухом, то ли издаю нервный смешок, не в силах поверить в такую наглость.
- Если ты думаешь, что я привезу его обратно в этот лофт...
И он обрывает меня на полуслове скептическим взглядом. Наверное, это самый непредсказуемый человек из всех, что я когда-либо встречала.
- Послушайте, я хорошо знаю Джастина. Что бы вы там ни думали, я, скорее всего, знаю его даже лучше вас. И поверьте мне, он сейчас пиздец как не рад, что ему пришлось на пузе приползти обратно к мамочке под крыло. Не важно, сколько тебе лет, однажды вылетев из гнезда, ты никогда уже не захочешь возвращаться обратно. Уверен, это-то вы понимаете.
Я не обязана ему отвечать. Я – леди, для нас вполне приемлемо просто вежливо промолчать.
А он бесстрашно продолжает, не обращая внимания на тонкости этикета и на то, что в моих глазах наверняка читается острое желание пнуть его в голень.
- Я хочу, чтобы вы вернули ему отца. Я хочу, чтобы вы вернули ему самостоятельную жизнь.
- Прошу прощения?
У меня такое чувство, будто он вдруг заговорил на иностранном языке. И я поневоле проникаюсь к Джастину уважением за то, что ему так долго удавалось ладить с этим странным, непредсказуемым мужчиной.
- Я дам вам денег. А вы скажете Джастину, что это его тупоголовый папаша расщедрился, и поможете ему найти собственное жилье. Пусть платит за него ту сумму, которую сможет себе позволить, а разницу якобы будет покрывать дражайший папочка. Я же каждый месяц буду выписывать вам чек на расходы.
Скрестив руки на груди, он подается немного вперед и кротко мне улыбается.
А я даже не знаю, что сейчас можно разглядеть на моем застывшем лице – отвращение или недоверие. Пусть выбирает на свой вкус. И я открываю рот, чтобы ответить, открываю и закрываю, открываю и закрываю. Потому что каждое соображение, еще даже не слетев с языка, уже начинает казаться идиотским. У меня просто нет слов. Я смотрю в его ореховые глаза, такие выразительные, такие распахнутые, и мне хочется выцарапать их, заставить захлопнуться, сделать так, чтобы они смотрели куда угодно, только не на меня. Он ведь все это всерьез говорит, на лице ни тени насмешки.
- Брайан, ты что же, правда, думаешь, что я на этой пойду? – когда мне, наконец, удается это выговорить, кажется, будто с последней реплики прошло несколько часов. – Мистер Кинни, я только что вернула себе сына. Зачем же мне, по-вашему, на такое соглашаться?
Я не могу сейчас называть его Брайаном, не в тот момент, когда торгуюсь с ним за своего ребенка.
- Потому что это то, что нужно Джастину. Почувствовать себя мужчиной, поверить, что он сам рулит своей жизнью. А если вы будете с ним нянчиться, если он будет зависеть от вас, этого никогда не случится. И тогда однажды он непременно споткнется и рухнет мордой в грязь. А еще ему нужен его гребанный отец. По причинам, которые моему пониманию недоступны, ему обязательно нужно знать, что где-то там, в глубине своей стылой мертвой душонки он по-прежнему его любит. Вы же сами говорили, что порой бывают моменты, когда на первый план выступают желания и нужды другого. Так вот, если вы хотите, чтобы однажды он к вам вернулся, теперь вы должны его отпустить.
Глаза у него сейчас большие, как плошки, и на донышке их можно разглядеть то, что, наверное, и пил из них Джастин. Честность ли это, доверие или стремление защищать я не знаю, но совершенно определенно вижу в них это в первый раз.
А еще я подмечаю в этих ореховых глазах готовность отмести каждое мое возражение, отбить каждый аргумент. И в эту самую секунду отчетливо понимаю, что Джастин больше мне не принадлежит.