Связующий браслет

Затекшие плечи ныли, правое запястье словно онемело: рука устала выводить круги регенератором, и трикодер всё время приходилось держать на весу, не доверяя треснувшей подставке. Ох и дежурство выдалось — а ведь надеялась быстро закончить с пациентами, вернуться к вышивке. Осталась самая затейливая часть узора, есть над чем поломать голову. Ну да что ж теперь, придётся подождать, сейчас пальцы толком и иглу не удержат. Гил-охранник посторонился, пропуская её, двери распахнулись. Напрем вошла в холл, бросила сумку на пол, направилась в свою комнату, на ходу расстёгивая медицинскую накидку. Дуката нет, он предупреждал, что полетит в Дахкур, а Зиял, должно быть, уже спит… Ан нет: Зиял сидела прямо на полу у кровати, и в тонких серых пальчиках скользили нитки, которые Напрем так тщательно отбирала для нового узора. — Зиял! — резко сказала Напрем, повесила накидку на спинку кровати. — Где ты это взяла? Положи. Девочка подняла голову, мягкие надбровные гребешки удивлённо приподнялись: — У тебя на столике, в коробке… — Я тебе разрешала её трогать? — Напрем нагнулась, вынимая спутавшиеся нитки из детских пальцев. — Чужое брать нельзя, ты это знаешь, Зиял. Теперь из-за тебя мне придётся кучу времени возиться, распутывать. — Извини, — Зиял тихонько вздохнула, нижняя губа обиженно втянулась. — Они такие красивые. Я думала, ты не против, если я с ними поиграю. Я была ремлой — помнишь, с жёлтыми точечками на крыльях, я их нарисовала, а нитки были нужны для гнезда… — Показывай, — Напрем повернула руку Зиял ладонью вверх, прищурилась, разглядывая пятнышко жёлтой краски. — Ладно, отмоется. Тебе нужно было спросить, против я или нет, прежде чем брать. — Извини, — Зиял сжала пальцы в кулачок. — Иди руки мой. И спать. Я тебе говорила — лечь не позже десяти, — Напрем потянулась к узлу на затылке, распуская волосы. — Ты уже не маленькая, чтобы няньки за тобой следили. — Ладно, — буркнула Зиял, зашлёпала в кабинку звукового душа. — А кому какая разница, лягу я вовремя или нет? — донеслось до Напрем. — Ты на работе, папа на работе… Почему вы не можете работать поменьше? Тогда и вы могли бы раньше ложиться спать. Напрем слабо усмехнулась, стягивая с плеч комбинезон. — Ко мне приходят больные, Зиял. Когда у тебя болит живот, ты же не ждёшь от доктора, что он скажет «приходите завтра, я хочу домой»? А что касается папы — ничем не могу тебе помочь, — она набросила тонкий ночной халат, запахнула полы. — Я сама была бы рада, если бы он работал поменьше. — А что папа делает на работе? — черноволосая головка заглянула в комнату. — Указы пишет, — пробормотала Напрем, откинула с кровати покрывало. — О том, как работать другим. И что им будет, если они не захотят. Зиял нахмурилась — наверное, пытаясь представить то, о чём говорит мать. — Мне не очень нравится такая работа, — наконец сказала она. — Мне тоже, — Напрем легла, подтянула одеяло к груди. — Но папе нравится, тут уж ничего не поделаешь. — А ему тоже кто-то пишет указы? — И ему, — Напрем зевнула, прикрывая рот ладонью. — Так у них заведено: говорить другим, что надо делать, а самим бояться хоть что-нибудь решить за себя. Зиял озадаченно переступила с ноги на ногу, шагнула ближе к кровати. Напрем тихонько рассмеялась: — Тебе пока ещё не нужно ломать над этим голову. Иди сюда, Зиял. Ложись. Уж раз ты сегодня добралась до моего вышивания — хочешь сказку про нитку? Зиял не надо было предлагать дважды: юркнув в постель, она устроилась у матери под боком. Серые глазёнки искрились любопытством: — Ну?! — Эту сказку мне моя мама рассказывала, — Напрем сонно вздохнула. — И ещё Лисан, и ведек Эйми… Они все её вспоминали немножко по-разному. Но, думаю, мы не запутаемся. Слушай, — она наклонила голову на подушке. — Жила-была на Баджоре девочка. Как её звали, из какой она была д’джарры — давно забыли, зато, говорят, красива она была необыкновенно. А уж как песни пела — бывало, выйдет в сад, и ремлы на ветках замолкают, слушают, и стебли келавы сами клонятся к её ногам. Эта девочка любила ночью ходить в поле, смотреть, как мерцают в небе огни Небесного храма. И вот однажды… — А тогда не было кардассианцев? — Зиял приподняла голову. — Если бы они были, мама, наверное, не пустила бы её ночью в поле одну. Ты меня даже на Променад так не пускаешь. — Кардассианцы были, — Напрем слегка улыбнулась, — но далеко-далеко, на своей планете. — Их никто на Баджоре не боялся. И сами баджорцы, наверное, были добрее и крепче чтили Пророков, раз эта девочка ходила одна смотреть на звёзды. Как-то раз она сидела в высокой траве, запрокинув голову, и смотрела вверх. Она, наверное, мыслями была где-то там, в вышине, и даже не замечала, как теплый ветер ерошит ей волосы. Откуда-то из-за реки, из-за леса ветер принёс красную нитку. Эта нитка запуталась в волосах девочки, соскользнула на ладонь, и ветер заплёл нитку вокруг её запястья. Тут только девочка почувствовала, как что-то касается её кожи. Она взглянула на свою руку, увидела нитку и испугалась. Разве она просила об этом? Что же теперь будет? Стала девочка думать, как же ей снова стать свободной, не связанной. Можно попробовать распустить узелок. Но одной рукой развязывать несподручно — вдруг только крепче затянется? Можно попробовать снять нитку просто так. А если не выйдет? Вдруг туже сдавит? Надо найти способ вернее. — Но ведь ветер не случайно это сделал? — шепнула Зиял. — Если бы она попросила, он бы понял, что нитку надо снять? Голосок донёсся до Напрем будто сквозь вату. Её уже потихоньку затягивало в дрёму, и приходилось сделать усилие, чтобы понять, о чём говорит Зиял. — Может, и понял бы, — Напрем пожала плечами. — Девочка не стала его просить. Она рассуждала дальше: можно прийти домой, взять нож и разрезать нитку. Но не затупился ли нож? Думала она, думала, и наконец решила, что нет на свете ничего надёжнее огня. В огне всё исчезает без следа. Она наломала сухих веток, развела костёр, и, опустившись на колени, тихонько попросила огонь не тронуть её ладонь, сжечь только нитку. Она протянула руку к огню… — …Мама! Напрем встряхнулась, подняла голову. Серые глаза смотрели на неё требовательно, выжидательно: — Что ты молчишь? — Ох, — она зевнула, потёрла пальцами висок. — Извини. Мне, наверное, слишком сильно захотелось спать. — Ну расскажи, что дальше! — Дальше? — Напрем через силу повернулась на спину, вытягивая руки за голову. — А на чём я остановилась? — Девочка протянула руку к огню. — Да, к огню, — машинально повторила Напрем. — Она очень боялась огня, ведь обжечься — так больно. Всё же она решила ему довериться. Но когда пламя коснулось нити… — …Мама, не засыпай! — Да не сплю я, Зиял, не сплю, — досадливо пробормотала она. — Я вспоминаю. — Столько времени вспоминаешь? — Столько, сколько надо. Ты хочешь слушать или нет? Зиял поспешно закивала. Вот и правильно, не спорь с матерью, мать и так третьи сутки не высыпается… — Когда огонь коснулся нити, нить закалилась накрепко. Она была тоненькой, совсем слабой, а теперь стала твёрдой, прочной, и никакие силы в мире уже не могли порвать её. Девочка возвращалась домой по ночной дороге, было темно, но нить светилась так, будто в ней навсегда осталась частичка того пламени, которое вспыхнуло под звёздным небо и которое раздул ветер. С тех пор… — …Так что «с тех пор»? — Ради Пророков, Зиял, спи уже, — пробормотала Напрем в подушку. — Нить так и освещала ей дорогу. А я спать хочу, у меня завтра ещё две операции. Помолчав, она устало выдохнула: — Браслеты теперь… на память. — Браслеты? — эхом отдалось в голове. — Связующие. Их надевают те, кто даже сквозь огонь… говорят, что готовы… только кто-то должен сплести… Язык спотыкался о слова, в сон затягивало сильнее, сильнее. Что-то прохладное — пальцы? — едва ощутимо поглаживало её руку у запястья, поверх переплетённых нитей. Эх, нашла время сказку рассказывать — тут хоть выспаться бы.