***
Морозное утро охватило город. На моих ручных часах маленькая стрелка подобралась к десяти. Асфальтированную дорогу припорошило снегом, и теперь она, покрытая белой пеленой, выглядела девственной — по ней еще никто не ходил сегодня, ни одного следа в радиусе первых ста метров, кроме моих. Я шел (честно признаться, уже даже не помню, куда я направлялся в столь ранний час, но продолжал перебирать ногами.) Запустив руку в карман, вынул оттуда почти пустую пачку сигарет и зажал последнюю между губ. «Надо бы в ларек…» — подумал я, поджигая кончик синего Кэмела. — «Сегодня придется стрелять…» И только я собирался затянуться, как где-то позади донесся голос: — Есть закурить? Я развернулся. За моей спиной стоял парень, ниже меня ростом на целую голову. Впрочем, факт о росте других людей в нашем поселке в сравнении со мной нисколечко не удивителен. Я под два метра шпала, в то время, как все будут меньше меня на десять, на двадцать, а то и на сорок сантиметров. Однако факт — есть факт. Юноша был ниже меня и одет очень по-весеннему для такой то морозной погоды. — Прости, братан, сам последнюю вот курю, — ответил я, указывая на сигу в своем рту. Она уже раскурилась, и я поспешно делал тяжки, но не доводил их до легких. Мне нужно было покурить как можно быстрее, ибо я безумно хотел этого еще со вчерашнего дня. Парень, недолго думая, выхватил ее у меня изо рта, пока я в растерянности смотрел на него, как бы извиняясь за отсутствие сигареты. Я не люблю отказывать в угощении сигаретой человека, в ней нуждающегося. Просто боюсь кармы. Он сделал пару тяг и протянул мне ее обратно, на что я радушно, как самый добрый из добрейших самаритян, предложил этому наглому незнакомцу докурить. Ему, видимо, это было нужнее. — Спасибо, — он улыбнулся мне той улыбкой, какую я, казалось бы, знаю, словно она мне близка. Будто я где-то ее уже видел. То ли во сне, то ли вживую. Я не мог определить наверняка, но это направление уголков уст и выточенные клыки, слегка залезающие на нижнюю губу, точно были мною встречены не в первый раз. Я уставился на губы собеседника, изучая внимательно, как еле заметно дрожат его носогубные складки, когда улыбка сходила с лица медленно, будто специально. То есть, она бы и не исчезала, но ее обладатель назло менял выражение лица, по собственной воле. Зубы запрятались во рту за слоем налитой кровью кожи. Едва видимые морщины на лбу разгладились, и на их месте осталась тонкая полосочка, отметина, которая в дальнейшем перерастет в огромную складку. Удивительно, как долго я пялился на рот незнакомца и как он молча курил и наблюдал за траекторией моих глаз. Он ведь ничего мне тогда не сказал. Он просто позволил мне смотреть на него. Я запомнил эту деталь, правда, на тот момент я не понимал, зачем и для чего я ее сохранил в памяти. Но, как факт, я уловил, что этот парень любит, когда на него обращают внимание. Он был моего возраста. Возможно, немного старше меня. Чем больше я глазел на него, тем больше я вспоминал, что видел этого парня в своей школе. Туалет после третьего урока — поле боя или игра на выживание. Она называется «Попробуй для начала туда войти». В этот раз я успел попасть в туалет раньше, ибо с физики нас отпустили за две минуты до звонка. Детей почти не было, только парочка пятиклассников. Я, поправляя сползшие к запястьям рукава рубашки, стоял у кабинок, опершись на стену, и ждал своего череда. Из одной наконец вылетел какой-то парень, класс девятый или десятый. В общем, либо параллель, либо кореша из класса старше. Я заметил торчащую из кармана джинс пачку ротманс. «Слушай, стрельнешь после шестого?» — спросил у него я, ибо сигарет в тот день у меня не было. Парень остановился и, поглядев на меня исподлобья, достал пачку прямо здесь и протянул мне сигу. «Мы сегодня больше не пересечемся». Я сразу понял, что он сваливает после этого урока. Пацан улыбнулся, так, словно это я стрельнул ему сигу, и ушел. Это, кажется, был самый первый наш контакт до того момента на улице. Тогда, когда я вспомнил ситуацию в туалете, ко мне начало приходить осознание, почему я знаю эту улыбку. — Ты, смотрю, в школу не особо торопишься, — внезапно заговорил мой не такой уж и незнакомец. Он усмехнулся, будто знал, что мы тогда должны были встретиться там. — Арсений. Он протянул мне руку в знак знакомства, помещая на время сигарету между пальцев другой кисти. Я ответил ему взаимностью, и наши руки коснулись друг друга. Я должен был назвать ему свое имя, что было бы весьма логично и правильно, но я промолчал. Я, похоже, снова завис.***
Советую: прежде, чем начинать общение, а то и дружбу со мной, хорошенько меня перед этим узнайте. Меня зовут Антон Шастун. Моя фамилия в сочетании с ростом — повод для бесконечных шуток. Проучившись в школе девять лет, я заметил, что каждый новый этап (т.е. класс) сопровождается неизменным «Антон Шест». Новенькие и «старенькие» одноклассники все норовят придумать новую форму этой клички. Она, к слову, стала мне настолько родной, что теперь, когда учителя вызывают меня по фамилии, я не сразу реагирую, ибо привык, что я в обществе для всех и каждого «Шест». Время, конечно, не щадит никого, и потихоньку глупые шуточки превращаются в обыденность. Помню, пару лет назад, одна моя хорошая знакомая сказала про меня так: «В тебе будто борются мистер наивность и психопатичный ублюдок. Ты двойственный. И ты это понимаешь. Ты меняешь себя под ситуацию и прикидываешься невинным тогда, когда это необходимо. Хотя на деле ты не такой уж и дурачок.» Отсюда я делаю выводы и делю себя на два разных представителя одной и той же личности. Я — человек чувственность. Меня, наверное, можно с легкостью назвать наивным. Если бы существовал кто-нибудь, кому бы нужен был я, как единица, которую можно сделать своим рабом (перевоспитать под себя за счет наивности), или даже просто так, я бы отдал этому человеку всего себя. Потому что, как мне кажется, я для этого и существую. Чтобы быть чьей-то куклой. Я очень тревожен. Долго не могу уснуть по ночам, от чего страдаю утром. Часто испытываю трудности в дыхании, при этом мною овладевает бесконтрольный страх: к горлу подступает тошнота, а я начинаю отключаться. Это происходит чуть ли не каждый момент. На уроках, на переменах, по дороге домой, в ванне, на балконе — везде. Поэтому я вынужден всегда с собой таскать корвалол. Мало ли что. Я трепетно отношусь к животным. На нашем участке стоит будка, которую я построил сам для моей собаки. Собаку я подобрал на улице, когда та была еще щенком. Ее выкинули соседи за ненадобностью, а я решил приютить этого малыша и уговорил мать оставить щенка у нас. Я назвал ее «Какао» из-за цвета шерсти. Но моей любимой историей является та, в которой я спас жизнь сбитому на дороге коту. Я просто возвращался со школы и увидел, как под машину попадает кот. Его тело отбрасывает от машины, а водитель, сбивший животное, не останавливаясь, проезжает мимо. Я ринулся к коту. Удар оказался несильным, и кот еще дышал. Он жалобно, почти не слышно, мяукал — звал на помощь. В нашем поселке нет ветеринарной клиники. У нас даже одиночного врача нет такого. Мне пришлось разбираться самому. Я читал в интернете, что нужно делать в таких случаях, и благодаря мне кот тети Лены остался жив. Я — человек психопат. С другой же, психопатичной стороны, я представляю из себя абсолютно и полностью бесчувственную эгоистичную тварь. Я не люблю, когда меня касаются. Меня это жутко бесит и заставляет думать о том, для чего человек сделал то, что сделал, то есть дотронулся до моего тела. Нарушение личного пространства? Это представляет для меня угрозу. Я в этом вижу опасность. Я вообще параноик тот еще. Любой, кто идет мимо меня и не знаком мне, вызывает чувство тревоги. Я начинаю мыслить о том, как этот прохожий затаскивает меня куда-то в подворотню (коих, к слову, у нас нет) и производит со мной действия насильственного характера. Возвращаясь к теме про рост… Он мало кому нравится. Всегда меня провожают такими взглядами презрительными и косыми. Я привык, но не во всем. Иногда очень неприятно. Ты чувствуешь, как на тебя смотрят, всеми клетками тела. Мысли не могут собраться воедино, когда за тобой недоброжелательно следят. Это подогревает мою и без того полыхающую паранойю. Я агрессивный местами. Время от времени руки чешутся драться или смотреть на то, как это делают другие, и я провоцирую конфликты. Я очень такое люблю. Мне нравится, когда зарождается ссора за счет неправильно брошенного слова, подкидывать дровишек в огонь, а затем осторожно выходить незамеченным. Кто-то называет это «сливаться», я же называю это «делать верный выбор». Возможно, это некрасиво и грешно, но уж как это весело… Веселье меня подкупает. Я не всегда понимаю, что имеет ввиду человек, и за счет этого непонимания могу его обидеть. Это называется неумышленное равнодушие. Это не совсем относится к плохой части меня, но ведь ее можно исправить, а я знаю о ней, но не исправляю. Весьма резонно…***
— Антон, — наконец произношу я, обдумав все. Рука Арсения была для холодной моей просто обжигающей. Он был одет в весеннюю куртку, а его руки все равно были горячими. Я удивился, но промолчал по этому поводу. — Вот мы и познакомились! — вновь ухмыльнулся Арсений. Он явно о чем-то молчал и что-то недоговаривал. Он вел себя со мной так, будто бы знает меня и в целом хороший мне приятель. И я начал переживать. Именно так, как бы делал это параноик. Я разжал пальцы и слегка отклонил корпус назад. В моих глазах стал проглядывать испуг: брови уехали чуть выше на лоб, зрачки расширились. Я хотел скорее уходить, но Арсений вдруг схватил меня за запястье, сильно сжав кожу, и притянул к себе. Он немного приподнялся на носках и прошептал мне на ухо: — Я все знаю. Парень резко отпустил мою руку и вернулся в прежнее положение. Он сделал последнюю тягу и выкинул окурок через забор на чужую территорию, при этом все время не сводя взгляда с моих глаз. Я понял, что он почувствовал меня и мои переживания. Он догадался, что я подозреваю нашу встречу в том, что она неслучайна. — Что ты от меня хочешь? — спросил я, поправляя лямку рюкзака на плече. Арсений отвел взгляд в сторону, цокая языком и выдыхая воздух из легких. Явно его не первый раз об этом спрашивают. — Ничего не хочу, — ответил парень и, вроде как собрался уходить, но в последний момент остановился. — Когда в следующий раз будешь сталкивать лбами десятый «А», позови меня, хорошо? На тот момент я не знал, но Арсений был из этого самого десятого «А» и хотел поиздеваться над ними за недоброжелательность в свою сторону. У него с классом были не самые лучшие отношения. Ребята частенько подшучивали над Арсением и в принципе считали странным, провожая его всегда взглядами, пока он не скроется из виду. Этим он напоминал меня. Арсения не любили за чересчур большой жизненный опыт и нетривиальный ракурс: он много чего знал и понимал, а еще креативно смотрел на вещи в мире. Он считался фаворитом у учителей и изгоем у сверстников. И пока все весело и беззаботно проводили свою молодость, прожигая тела и души на вписках, устраиваемых знакомыми из других классов за чертой поселка, Арсений короновался на собственных вечеринках. Но о них временем позднее. — Ну, договорились, — теперь улыбнулся я. — Так что, ты в школу? Арсений кивнул, пропуская меня чуть-чуть вперед по дороге, ибо она была слишком узкая для нас двоих. Я позволил себе немного расслабиться в компании Арсения. Да, он вел себя местами подозрительно и очень импульсивно, но ему почему-то хотелось это простить. Будто он был пушистым котом тети Лены или моей Какао — я не мог вести себя с ним так, как бы сделал это в случае с любым другим человеком. Уже в момент, когда я застрял в мыслях при пожатии руки, о многом мне говорил. Я ничего не могу утверждать, но что-то явно не так в этом Арсении. Что-то тянет меня к нему, но и что-то сильно отталкивает.***
В день, когда мы познакомились, в общем-то все и начало складываться таким образом, что привело меня к полному опустошению. Арсений забрал у меня обе мои части: чувственность и бесчувствие. Он отнял даже последнее, хотя обычно в конце остается лишь равнодушие и огромная выжженная дыра в грудине. Мы пришли в школу и, зайдя в здание, тут же потеряли друг друга среди малознакомых людей. Я ненавижу школу, честно. Не потому, что тут заставляют учиться; не потому, что здесь слишком много буллинга, и не потому, что приходится рано вставать и самостоятельно добираться до учебы. Нет. Все из-за отсутствия перспектив и неудобной, скажем так, системы обслуживания. Во-первых, в школе действительно нет ничего, что могло бы помочь мне достигнуть каких-то высот и прочего в жизни. Школа — это трата времени и занятие тем, что в жизни не пригодится никак. Единственно, что в школе положительно (и то не всегда) — это хороший жизненный опыт на основе общения со сверстниками. Здесь можно много чего взять для дальнейшего существования и становления в обществе, но не более. Во-вторых, будем откровенными, не все школы в нашей большой и необъятной приспособлены для обучения как детей младшей возрастной категории, так и деток постарше. О чем это я? Ну, на конкретном примере: наша школа является по размерам средней, а в условиях того, что она стоит в поселке, то по меркам нашего захолустья — это вообще гигантское здание. И в ней абсолютно неудобно учиться школьникам первых классов вместе с ребятами из одиннадцатых. То есть места не хватает на всех. Кабинеты маленькие, столы низкие, стулья высокие — потому, что детей все-таки в школах больше, чем половозрелых бугаев. И в-третьих, мое любимое, отвратная подача материала. При всем уважении к тем учителям, которые правда стараются чему-то научить, я ненавижу преподавание в школе. И на первых порах оно отбивает любое желание учиться самостоятельно и читать дополнительно что-то дома. Полученной информации в процессе урока почти нет, зато требований по итогу столько, что как-то неловко эти цифры называть вслух и даже думать о них. Поразмыслив над всем этим, я принял решение уходить после девятого класса в колледж. Там за меня никто решать ничего не будет. Не делаешь задания, не ходишь на пары, ведешь себя плохо — отчисление. Это хорошо смотивировало меня начать готовиться к поступлению, но каково же было мое удивление, когда я понял, что за годы обучения в школе я не вынес вообще ничего по программе. ОГЭ я не сдам без усердной работы над экзаменами, которые собираюсь писать. Для сдачи я выбрал весьма интересные предметы: обществознание и история. С первым проблем никаких не было. Я много читал по этой теме: политика, право, человек и прочее. А вот с историей… Мне нужен был репетитор. Буквально немного подтянуть выпадающие темы. К слову, выбрал я эти предметы не просто так. Я хотел поступить в П… колледж в Санкт-Петербурге на право и соцобеспечение, чтобы в дальнейшем пойти учиться в институте не на юриста, а на политика. На дворе стоял конец ноября. Время до экзамена неумолимо сокращалось, и уже гурьбой стали сыпаться пробники. Первые по истории я писал совсем дурно. Более, чем десять баллов, я не мог никак набрать. И учитель мне говорил на пару с классным руководителем, чтобы я выбрал нечто иное на сдачу, пока еще возможно поменять предмет. Но я был не сговорчив и продолжал гнуть свою линию. Преподаватели лишь качали головой и молили Бога об изменении моего решения.***
Когда же последний урок наконец закончился, я скорее поспешил забрать свою куртку из гардероба и побежать в ларек. Курить хотелось до ужаса. Я так и не сходил ни на одной перемене в курилку, ибо каждый раз был чем-то занят: то слушал материалы для подготовки к экзаменам, то спускался в столовую за обедом, то заменял по просьбе директора какого-то парня, который стоял на дежурстве в коридоре, то не успел выйти, потому что задержали. Короче, не день был, а сказка. Я мигом полетел по лестнице вниз, уже вынимая из кармана свой номерок. Наш гардероб был похож на те, что есть в театрах, если вы когда-нибудь посещали их. Три окошка, и в каждом работает один человек, который отдает твою куртку в замен на номерок. У нас часто на месте гардеробщиц дежурят ребята из старших классов. Сегодня дежурил тот самый десятый «А», где учился Арсений. Я был одним из первых, кто пришел на этаж за одеждой. Я сунул руку в свое окно и потряс номерком, чтобы гардеробщик принес мои вещи. Послышался смех и скрип металлических ножек стула о паркет. Ко мне выглянул Арсений. Он сначала удивленно посмотрел на меня, приподняв правую бровь, а затем взглянул на руку и забрал номерок. — Подожди меня у школы, — проговорил парень, снимая с крючка мою куртку. — Мне нужно идти, — ответил я и услышал смешок в гардеробе, который сопроводил мой ответ. Я заглянул в окошко и повернул голову на звук. На стуле у выхода сидел известный многим в деревне Сережа Матвиенко. Он опустил смеющееся лицо в ноги и прикрыл его ладонью, не смыкая пальцев, чтобы можно было в любой момент подглядеть, что происходит между Арсением и мной. Сережа увидел, что я смотрю прямо на него, и перестал хихикать. Он сделал комично серьезное лицо и уставился на стену, пока его не окликнули девочки с его окна. — Если подождешь, уже будет не нужно, — наконец произнес Арсений и вернулся к своей работе, чтобы побыстрее закончить. Я же надел куртку и вышел на улицу. Снег подтаял, и земля вновь стала выглядеть удручающе черной. Несмотря на то что солнце выползло поглазеть на мир, было достаточно прохладно. Щеки пощипывал легкий морозец, а в спину дул неприятный ледяной ветер. Я остановился у школы, как и просил меня Арсений. Мне было интересно, чем это все может закончиться. И прошло менее, чем двадцать минут, как Арсений вышел из здания. Я и забыл, что он с утра был в весенней почти что ветровке, и удивился, как в первый раз, как ему не холодно. Он подошел ко мне и протянул новую пачку винстон икс стайл. — Не понял… Я и правда немного не понял, за что такой подарок. Я, вроде, ему утром всего сигу стрелял, к тому же мы были в расчете. Ведь я у него просил до этого, а он у меня сегодня. Но вот мои руки держат его пачку, купленную мне, и я не понимаю за что. — Я забрал последнюю, поэтому возвращаю целый пачан, — объяснил мне Арсений, видимо заметив мое недопонимание в глазах. После этих слов Арсений, словно напуганная лань, ринулся к переходу. Он обернулся в обе стороны и, не завидев машин, пересек дорогу трусцой. Парень и правда как будто убегал от меня. Чего же он так испугался? Я что-то не так сказал или сделал, или что? Я непроизвольно пожал плечами и направился к дому, по пути думая о том, что произошло. Я не мог соединить воедино произошедшее и прийти к логическому выводу — Арсений слишком сильно увел меня от верного ответа. В мою голову начали проникать мысли, что я даже такого странного и местами пугающего человека отталкиваю. Добравшись домой, я вспомнил, что даже не покурил. Всю дорогу я прокручивал в мозгах сцену между мной и Арсом у школы и настолько этим увлекся, что забыл покурить, хотя очень хотелось. Мама была на работе, когда я пришел, поэтому я отправился покурить с балкона на чердаке. На телефон пришло уведомление. Это было сообщение из Вконтакте. От Арсения Попова. Я сразу понял, кто этот загадочный Попов, так как других Арсениев я просто не знаю. «Привет», — читаю я. — «Слушай, Антон, ты извини, что я так сегодня некрасиво поступил. Просто кое-что случилось. Ты можешь сегодня вечером выйти погулять?» Я подумал, что было бы неплохо услышать объяснения от него, и согласился: «Окей. Во сколько и где?» «Встретимся в шесть у школы» Я поглядел на время. На часах было уже без малого пять. Я выкинул бычок в пожухлую подмороженную траву и направился делать на завтра историю, чтобы не заниматься этим до поздней ночи и спокойно пойти гулять. Маме я решил пока ничего не говорить. Она сегодня все равно на смене до утра. Всегда, когда мама уходила на ночные смены или на сутки, я не ночевал дома. Я гулял по темным улицам, лазил на крыши соседских домов и бегал на свое облюбленное место, которое находилось сразу за нашим поселком в чаще леса. Это было небольшое озеро, довольно популярное у местных. Летом на нем рыбачили и купались, а в совсем холодные зимы — катались на коньках. Я же приходил сюда, когда здесь не было ни единой души, и садился на пирсе. Всю ночь я играл на гитаре какие-нибудь песни, курил сигареты и пил пиво. Сегодня я планировал сделать точно так же. Сначала прогуляться с Арсением, а потом пойти на озеро. Проблем было две: гитара и отсутствие пива. Все-таки надо было идти в ларек сразу после школы. Арсений мог отдать сигареты и в другое время. Раз он все равно позвал меня гулять… А с гитарой я не мог определиться. Брать мне ее с собой или вернуться домой и забрать ее. Я решил, что возьму гитару сразу, ибо времени на дополнительные хождения туда-сюда у меня не было. Ларек закроется — и пиши пропало. Ни пива, ни хорошего настроения. К тому же Арсению нужно всего то объяснить мне ситуацию. Это не должно занять много времени.***
День плавно перетек в вечер. К шести часам на улице прекратил дуть сильный северный ветер, и за счет этого стало чуть-чуть потеплее. Солнце мячом закатилось за горизонт, и зажглись фонари. Я свернул в знакомый школьный двор, где меня уже ждал Арсений. На этот раз, как я заметил, он оделся более утепленно: его весенняя куртка сменилась на длинное осеннее пальто, которое, правда, было расстегнуто, и из-под него виднелась одна хлопковая рубашка бериллового цвета, подходящая под глаза ее носителя; вокруг шеи образовалась петля кашемирового шарфа, только шапки не хватало для полноты картины. Арсений стоял курил, когда я приблизился к нему и поздоровался. Вид курящего человека вызвал у меня желание тоже покурить, и я полез за сигаретами. — В общем, — начал Арсений неспешно, будто оттягивая момент свершения неизбежного. Он снова что-то пытался скрыть своим тоном и взглядом в никуда. — Я извиняюсь за то, что так внезапно ушел не попрощавшись. Я просто кое-что вспомнил в то мгновение, когда положил пачку в твои руки и случайно коснулся их. Они разбередили старые раны о моем давнем и очень близком друге. Я посмотрел на Арсения. Он задрал голову к небу, словно в молитве к тому, кто нас не слушает или даже не слышит. Его губы дрожали и, казалось, что-то шептали. В тот момент я увидел, как из его глаз потекли слезы, и он поспешил смахнуть их со щек. — Он умер почти год назад. Эта фраза прорезала собою воздух, и все вокруг замерло, будто умер какой-то мой знакомый или родной. Впрочем, для меня это не было чем-то удивительным. Поскольку я в некотором роде очень чувствительный и впечатлительный человек, то данная реакция не представляет из себя нечто непривычное. Я частенько проецирую ситуации других людей на себя и свою жизнь. Иногда эти рисованные образы становятся настолько яркими и красочными, что я безоговорочно начинаю в них верить. Я остолбенел. Почему и главное зачем Арсений рассказал мне об этом? Чтобы вызвать жалость к своей персоне? Чтобы обманным путем получить какую-то от меня выгоду? Или он поделился со мной этим искренне, потому что почувствовал, что может доверять мне? Я не мог понять, что этим действием хотел показать Арсений. Он, успокоившись, опустил голову и продолжил: — Антон, мне жаль, реально, что я, возможно, пугаю тебя своим поведением… Мне в тот момент стало очень тяжело и больно. Я действительно хочу… — Погоди, — перебил я Арсения, который взял меня вдруг за руку, сжав ее в своей так, будто боится отпустить — иначе потеряет. — Я понимаю, что тебе больно и всякое такое, но, пойми, надо жить дальше. Я звучал тогда, как тупая линия поддержки, которой все равно на позвонившего. Я звучал, как неквалифицированный школьный психолог. Я звучал, как типичный форум с галимыми советами от диванных критиков. Я звучал убого, но Арсений почему-то меня послушал. Он крепче ухватился за мою кисть и слабо мне улыбнулся. Я подумал, что было бы неплохо поддержать его в таком случае, и предложил: — Арсений, а ты не хочешь прогнать по пивку? Угощаю! Я знаю одно классное место, где можно посидеть. Я не был уверен, что он ответит мне положительно. Я, скорее, даже был убежден в отказе, ибо: уже поздно, завтра в школу, родители не отпустят шататься по поселку в столь позднее время суток. — Почему так официально? «Арсений»… Называй меня «Арс», я не запрещаю. Только, блять, не «Сеня», иначе втащу. А по пивку — это можно. Наконец Арсений разжал мою ладонь. Он словно перестал бояться, что я исчезну, убегу или еще что-то. Будто бы он привязал меня к себе и теперь не беспокоится, ведь я больше никуда и никогда не пропаду из его поля зрения.