Драбблы по Большой и Светлой

Октябрь. Странный месяц. Для большинства населения страны это депрессия. На душе кошки скребут. Хочется либо уехать куда-то, либо дождаться зимы. Но так как второе с нашим климатом на сегодняшний день почти невозможно, приходится задумываться о первом. Октябрь. Будто мертвый месяц. У него своя жизнь. Незаметная. Как у нищего. У него нет ничего. Он ничем не может гордиться. Он просто терпит своё существование. Обездоленные его понимают. Они вместе находятся на одном уровне. Только октябрь дарит своё пасмурное настроение всем, независимо от их пола и возраста. Кто-то под влиянием этого серого неба сгибает свою спину, стараясь не завыть от гнетущего чувства внутри. Кто-то старается не обращать на это внимание, скуривая на одну сигарету больше, чем обычно, не замечая самого процесса, но ругаясь на сигареты за то, что кончаются быстрей. И нельзя от этого чувства уйти. Просто всё умерло. В природе есть свой цикл жизни. Всё рождается в апреле, умирает в октябре. Всё умерло, но не успело переродиться. Зима это перерождение. Как неизведанный тот мир, куда мы отправляем мертвых. Всё белое. Всё очищается. Стирается информация о прошлой жизни, покрываясь белым снегом. Душа законсервирована, тело в переработке. А после душа тает, апрель плачет и рождает новую жизнь. А тут смерть. Всё умерло иль умирает. И все мы находимся в этом состоянии. Все мы зависимы от природы. Уехать. Сережа сделал правильный выбор. Уехать из серой, задыхающейся Москвы. Свалить. Слинять. Куда подальше. Неважно. Можно на юг, как перелётные птицы, а можно в Сибирь — за Уралом то зима. Будь проклят этот Гольфстрим за долгую осень! Но когда он предложил эту идею Ване, то не ожидал, что тот потащит его в соседний город на закрытую частную вечеринку, куда он был приглашён в качестве ведущего за большую и круглую сумму. — Вань? — сидя у окна в отеле, смотря на блёклый мир, Серёжа позвал друга по имени, закрывая глаза, задыхаясь от умирающей осени. — Мм? — откликнулся петербуржец, шебурша новой газетой, купленной недавно в киоске. — Что ты думаешь об… октябре? — спросил почти безжизненным голосом Светлый. — Я о нём не думаю, — холодно отозвался Иван. Светлаков замолчал. Надолго. Внутри него поселилось противное скребущее стенки груди чувство. Всё разом помрачнело. Ваня заметил, что его друга это задело. Заметил, но не спешил это менять. Просто не знал, как. Не знал, нужно ли. Но думал и решался что-то сказать. Бездумным взглядом по строчкам бегал. Искал слова. Чувствовал как убегает время, уходит момент. Наконец решился и позвал: — Сереж, — мягко, показывая, что не хотел нагрубить, — я… ты… — Что? — раздраженно спрашивает Сергей, — лучше всё своё свободное время работе отдать и думать, что будет в нашем ближайшем выпуске Прожектора? — не дождавшись ответа, вспылил он. — Не всё, но… — попытался ответить Иван. Неудачно попытался. — Но ты тратишь всё своё время! — на повышенном тоне сорвались слова. — Ты будто… убегаешь. Делаешь вид, что не замечаешь этой осенней хандры. Ваня откладывает газету на стол, протирая глаза и откидывая голову назад, мучительно вздыхает и снова обращает внимание к Сергею. Тот смотрит на него с упреком в глазах. — А что предлагаешь ты? — спрашивает у него Иван. Ответа не последовало. Серёжа лишь обратно повернул голову к окну. Ургант встал. Осторожно. Боялся лишним звуком расшатать напряженную нервную систему Светлакова. Подошёл. Очень медленно. Положил аккуратно руку на плечо, садясь перед ним на корточки и заглядывая в покрасневшие глаза. Плохо Сереже. Совсем плохо. Ваня это видит по его выражению лица мучительному, изнурённому. Светлый судорожно воздух выдыхает, взгляд отводит, в точку одну смотрит. — Плохо мне просто, понимаешь? Достала вся эта меланхолия, — жалуется он на состояние своё дерьмовое. И Иван понимает его и сделать ничего не может. Нежность в душу пробралась и когтями своими вцепилась в сердце. Он аккуратно пальцами по щеке его ведёт, взгляд на себя возвращает, смотрит в глаза родные, полуулыбкой надежду дарит. — Ох, чудо ты моё депрессивное, — не сдерживаясь от слов ласковых, говорит Ургант и проводит большим пальцем по контору лица сережиного. И тот поддается навстречу ласке, к руке прижимаясь. И тогда Ваня в ладони лицо его берёт и нежно в губы целует, а он лишь глаза прикрывает да пальчиками в чужие волосы на затылке пробирается. Ванька ближе к нему тянется, руки на талию перемещает, чуть на колени к нему не падает — в поцелуе утопает. Светлый успокаивается, расслабляясь, пальцами глубже в волосы зарывается. Сколько уже вместе, а колени от поцелуев ванькиных как дрожали, так и дрожат да пальцы на ногах поджимаются, когда он языком по небу проводит. И сам питерец на грани эйфории — еле на ногах держится. Тепло и хорошо с Сережей, беречь его хочется, целовать бесконечно. Всего. Долго. Каждый миллиметр по минуте, но и от губ не оторваться. Бережно, почти невесомо держит его, а Серёжа встать пытается, и Ваня помогает ему, губ с ним не разрывая. Светлый его за собой на кровать тянет, и Ургант поддаётся, не может не поддаться. Они запинаются о вещи и собственные ноги, преодолевая этот короткий, но сложный путь, в итоге падая на толстый матрас. И Ваня, над другом нависая, целовать, не прерываясь, его лицо начинает, сорвавшись, выплескивая чувства наружу. Приходя в себя, останавливается, в глаза напротив смотрит и утопает в собственной нежности к другу. Осторожно к губам приближаясь, чувствуя сбитое его дыхание, тихо и медленно накрывает своими, в глаза смотря, ловя этот расфокусированный взгляд, что мурашками по телу удовольствие рассыпает, и рассыпается сам, нежно и забвенно целуя дорогого сердцу человека. Пальцы того человека запутываются в волосах тёмных, к себе аккуратно притягивая, ловя теплое ощущение чужого языка на своих губах, от которого коленки трясутся, руша эмоциональный барьер внутри, ломая хандру осеннюю, романтикой нежной с нотками неизбежной депрессии её заменяя. Глаза щипать от переполненной чувствами души начинает, и пальцы сами сильнее на волосах чужих сжимаются, подрагивая. А Ваня, на локтях поддерживаясь, ладони на чужие скулы кладёт и, нежностью такой человека напротив добивая, чувствует как пальцы свои с чем-то мокрым сталкиваются. Иван сразу же поцелуй разрывает, смотрит на распятого крушением всех застоявшихся в душе эмоций Серёжу, чьи мокрые ресницы дрожат и губы чьи зацелованные мелко воздух вдыхают. Ваня на чудо эдакое спокойно смотреть не может, тепло улыбаясь, шепчет слова успокаивающие, стирая с лица напротив капельки слёз незамеченных, и лучик света улыбается в этой комнате серой тепло и открыто, в душу счастье своё впуская, принимая странность и его, и свою, отдаваясь действительности. И оба, светясь, на долгое время утопают в любви друг к другу. Сергей лежал на плече ванином, за окно пасмурное смотря и уютом серым и спокойствием наслаждаясь, когда вдруг не его телефон завопил на всю комнату, и Ивану пришлось встать, чтобы ответить на звонок, тревожащий спокойствие их. — Ну, кому ты там опять понадобился? — спрашивает Сергей, когда Иван трубку кладет и собираться начинает. — Организаторы мероприятия звонили, — натягивая джинсы, отвечает Ургант, — говорят, что какие-то моменты им непонятны и нужно их разъяснить. — Ясно, — тянет Сергей, наблюдая за сборами друга своего. Петербуржец резко останавливается посреди комнаты и смотрит в глаза светлаковские. — Пойдешь со мной? — тихо спрашивает он, будто от сережиного ответа его жизнь зависит. Светлый долго смотрит на Ваню, замечая как тот преданно ждёт ответа, и, тихонько кивнув, поднимается с не особо то мягкой кровати. Рассиявший вмиг Ургант помогает ему собраться, поддавая разбросанную по номеру одежду. И Серёжа понимает, насколько он дорог Ване. Уже на выходе он останавливает Урганта, прижимаясь к нему и утыкаясь носом в шею. Брюнет стоит неподвижно где-то минуту, позволяя себя обнимать, а после уверенными движениями прижимает Светлого к стене и припадает к его раскрывшимся губам. Друг от друга им было сложно оторваться, но в какой-то момент всё же пришлось. И оба, растерзанные свалившимися на них чувствами, разделяли одно дыхание на двоих. — Я… — хотел было начать Серёжа, но был остановлен ещё одним поцелуем тяжело дышащего Ивана. — Я тоже, — сказал Ургант, когда вновь потребовался воздух. Они долго успокаивались, смотря друг другу в глаза и соприкасаясь лбами. Сережина хандра заменялась тихим уютом, когда он вот так был придавлен к стене и мог разделять один кислород с любимым человеком. А Ваня просто отдавался моменту, зная, что таких будет немного. Выйти из номера им всё же удалось, оставив за дверью добрую половину своих чувств. Конспирация была важна, если они хотели иметь возможность возвращаться в их маленький идеальный мир. Человек, мимо идущий, не поверил своим глазам, когда увидел двух звёзд российского телевидения, мирно шествующих по коридору хоть и приличного бизнес-отеля, но всё же маленького заурядного городка. Они в странном молчании, от которого веяло полной идиллией, прошли в сторону лифта, и невольный свидетель залюбовался даной картиной. — Знаешь, как странно, наверное, работникам отеля понимать, что живу я в основном в твоём номере, когда за стенкой находится мой, — улыбаясь говорит Светлый, когда они входят в пустой лифт. — Пусть че хотят думают, главное, что по бумагам живем мы в разных номерах, — невесело и как-то напряженно отвечает Ваня, дрогнувшей рукой нажимая на единичку, и двери лифта закрываются. Сережа понимает, как тяжело другу удаётся оберегать их отношения. Ему приятно, что он может так много значить для него, поэтому уверенно переплетает свои пальцы с его дрожащими, пытаясь успокоить. Всю встречу Серёжа сидел рядом, но не мешался, изредка вставляя своё слово и снимая напряжение, витавшее в воздухе. В итоге всё закончилось мирным ваниным согласием на некоторые глуповатые фразы за ещё большую сумму. Деловые, но любящие юмор мужчины просили выйти их дуэтом, но Светлый наотрез отказался, сказав, что у него отпуск. Поэтому скоро они спокойно вышли на опустевшие вечерние улочки, полной грудью вдохнув чистый воздух провинциального городка. Ургант сразу же схватил друга за руку и повёл куда-то вглубь кварталов. Они долго петляли по дворам, пока не вышли на пустующую трассу, что для столицы было бы редкостью.  — Ты хоть знаешь, куда меня ведешь? — с усмешкой спросил Светлый. — Нет, — счастливо ответил Ваня, переходя через дорогу. — Свихнулся что ли? — без тревожных ноток и чуть насмешливо спросил Сергей. — Абсолютно точно, — пропел Иван, притягивая друга к себе и целуя его в губы. Тут Светлый уже запаниковал, вырываясь из родных рук и с ужасом смотря на Ваню. — Ты что творишь? На улице! Совсем с ума сошёл?! Ваня успокоился, но глаза его так же блестели озорным огоньком. — Знаешь, в чём прелесть маленьких городов? Вечером на улицах почти безлюдно, — скалясь как хищник, объяснил брюнет и вновь потащил Серёжу в тёмный переулок. Остановившись в глубине какого-то квартала, Ургант прижал Светлого к холодной чуть влажной стене и увлек его в долгий поцелуй. Серёжа не боялся, Серёжа понимал. Понимал, как действует на друга эта осень, заставляя убегать от неё и всех душивших проблем, сводя с ума от тяжести, что приходилось тащить за собой, разрешая мечтать о том, когда всё это закончится, и понимать, что никогда, позволяя пошатнуться разумом. Серёжа был лучиком надежды. Неким солнышком, что согревало в любую тяжелую минуту. И видеть, как этот лучик угасает, было Ване нелегко. Сразу, в один момент, на плечи обрушился весь груз накопившихся за долгие годы проблем, заставляя задыхаться и сходить с ума. Ваня весь вечер следил за Серёжей, боясь, что он угаснет в своей хандре, и видел маленькую грусть в родных глазах. А после сорвался, желая не потерять и не упустить свой угасающий лучик счастья. Серёжа понимал и разгорался, освещая собой серые будни Ивана, даря тепло и надежду. И Ваня срывался, впиваясь в шею Светлого поцелуем и выбивая из его груди несдержанные стоны, кусая нежную кожу за ухом, зализывая и перебираясь ниже, руками поглаживая в самых сокровенных местах, заставляя кусать губы до крови, сдерживая внутри себя крики и стоны. Перед глазами Сергея плавали разноцветные круги, а спектр чувств и запахов был огромным, хоть и конкретизировался лишь на Ване. Петербуржец губами, руками, грудной клеткой вростал в Сережу, не желая отпускать — желая вместе сгореть в одной страсти, но им «посчастливилось» быть бестактно прерванными шайкой агрессивных подростков, неожиданно заблудших в этот переулок. Им потребовалось собрать всю свою силу воли, чтобы оторваться друг от друга и уставиться на скалящихся как койоты малолетних типов. В голове обоих гулко стучала кровь, пока местные хулиганы «дружелюбно» высказывались в адрес гостей города. Ваня чуть было не попер на них со своим громадным шармом и бесстрашием, но Сережа вовремя его остановил, схватив за запястье и заглядывая в глаза. Немая просьба «оставить малолетних придурков» тут же нашла отклик: Иван переплел крепко их пальцы под неодобрительный свист и смех, и арстисты устремились скрыться ради сохранности собственной репутации (безопасность тут не при чем: двое мужчин были уверены, что их силы вполне бы хватило на этих бунтарей). Через получасовое петляние по самым тёмным и глухим улочкам они всё же вышли на улицу, вдалеке которой на самом высоком здании виднелась знакомая горящая зеленным светом вывеска их отеля, оставалось лишь как мотылек лететь на свет, чтобы в конечной точке сгореть или опалить свои крылья. Ворвались в номер ванин, спотыкаясь о собственные ноги, переводя дыхание после звонкого смеха и лёгкой пробежки от лифта до двери. Вечер казался им сумасшедшим. Улыбаясь они смотрели друг другу в глаза, пока их сердца громко стучали. А после каждый сделал свой шаг навстречу собственному счастью, и они надолго потерялись в чужих губах и руках. Отдаваясь этой ночью своим эмоциям, они видели этот мир идеальным.