И никто не смел их осудить

Смеркалось. Это было странно, но впервые, находясь в диком лесу, Аямэ чувствовала себя безопасней чем в каком-либо помещении. Курусу быстро развёл костёр, предупредив жалкие попытки девушки помочь ему хотя бы собрать хворост, и сделал все приготовления для ночлега. Теперь, расположившись на старом бревне рядом со своей госпожой, он принялся усердно точить катану, соскабливая с неё ржавчину и запёкшуюся кровь. Как всегда серьёзен и бесстрастен. Неужели те его слова были лишь уловкой, чтобы потянуть время и не дать ей прыгнуть? Но зачем? В воздухе повисло напряжённое молчание. Им обоим было неловко говорить. Но ей нужны ответы. —Курусу… — начала девушка, и ей показалось, что он вздрогнул. — Те слова… это правда? —на щеках заиграл румянец. Он посмотрел на неё. Кротко, чуть исподлобья. Нет, она не сомневалась, что он понимал о чём она говорит. Но почему тогда ровные черты его лика не задела даже тень эмоции? В холодных голубых очах отражались яркие языки пламени костра. Стараясь разглядеть хоть толику смущения, девушка наклонилась чуть ближе, продолжая пристально смотреть на юношу, будто не замечала бессовестного нарушения правил приличия. Хотя, видимо, кто-то о них даже не догадывался. Миг, и Курусу неожиданно подался вперёд и прильнул к её губам. Этот поцелуй был нежным, тёплым, робким... ставящим в ступор. Аяме ответила на поцелуй, инстинктивно положив руку на его крепкое плечо, покрытое грубым кожаным доспехом. Он сам не заметил как его ладонь оказалась на колене девушки, а затем, не чувствуя сопротивления, поползла выше, задирая юкату и оголяя стройные ноги. Они оба ощущали это странное, почти животное влечение и… желание? Приятное чувство щекотало нервы, но глас рассудка не заставишь так просто умолкнуть. Хлёсткий щелчок где-то внутри Аяме, и чувство похолодело. Что они творят?! Девушка отстранилась от самурая, небрежно убирая его руку. — Нет. Это… это не правильно. Мы не можем… — забормотала она, ощущая как кровь снова приливает к лицу. Рамки дозволенного не позволяли Аямэ перешагнуть чёрту. Это не эстетично, аморально, это… это богохульство! И боги обязательно покарают их за это. Но подсознание бурлило, кричало, надрывая несуществующее горло и затмевая разум: «Можно!» Ведь, где были боги, когда её лишили семьи и дома? Где были боги, когда бандиты безжалостно вырезали тех невинных людей? Какого тогда чёрта богам и миру должно быть дело до них сейчас? Девушку вдруг переполнила отчаянная злоба на всё это проклятое мироздание. Курусу всё ещё сидел рядом, сверля глазами костёр. Он, густо покрасневший от стыда, наверняка проклинал себя за то, что перешёл черту. Сильно набухшие вены на его шее и руках выдавали напряжение. Ёмогава резко развернулась к нему, сжимая руки в кулаках. Слишком резко. Самурай тут же обратил на неё внимание, но не решался сказать и слова. Как только их взгляды встретились вновь, девушка, неожиданно для самой себя, с нескрываемой яростью схватила его за грудки, чуть притянув к себе. Глаза её блестели. —Госпож… — не успел договорить ошеломлённый юноша, как был заткнут новым поцелуем. Опять резко, до неприличия резко, немного грубо, не рассчитав силы, она повалила их обоих с бревна на землю. Но вселенная вокруг уже перестала существовать. В какой-то момент девушка подумала, а не больно ли ему было падать? Но он, казалось, даже не заметил смены локации, продолжая зацеловывать её обветренные, но нежные и такие сладкие губы. Сильная рука зарылась в её волосах, случайно, (а может и нет), отцепив дорогую заколку, и та исчезла где-то в траве. Иссиня чёрные волосы заструились по её лопаткам, плечам и шее, закрывая их лица подобно шёлковому балдахину. —Простите, — едва слышным, хриплым голосом прошептал он, разрывая цепочку поцелуев. В следующий миг он быстро, будто бы отыгрываясь за предыдущие действия девушки, обхватил второй рукой её талию и перевернул на спину, оказавшись сверху. Покрасневшая от жгучего стыда, прижатая к земле, такая беспомощная, она выглядела ещё прекрасней. Растрепавшийся пояс, ослабил хватку и, казалось, что дорожная юката вот-вот сползёт с хрупкого тела, предоставив самураю все прелести юной красавицы. Она тяжёлое дыхание обдало его ухо, когда юноша опустился, покрывая губами шею, оголившееся плечо и ключицы Аяме. С девичьих уст слетел первый стон. Курусу больше не мог терпеть. Желание обладать госпожой будоражило его. Его рука сильно сжала ткань одежды Аяме. Желание сорвать наряд и швырнуть его куда-нибудь подальше, в самые глубины ночных теней, крепло с каждой секундой. Но… позволит ли она? Хочет ли она отдаться ему? Странное волнение сковало его. Он отстранился от девушки, лоб которой уже покрылся лёгкой испариной и блестел в лучах потрескивающего костра. Аямэ прерывисто дышала, и вдруг непонимающе посмотрела на него. Он без слов понимал этот взгляд. Тёмно-голубые глаза молили, чтобы он продолжал. Юноша с радостью готов был исполнить желание возлюбленной госпожи. Он жадно впился в полуоткрытые губы девушки, а затем, покрепче сжав её тело, рывком оторвал Аямэ от земли, поднимая в воздух. —Курусу! — испуганно простонала она, обхватив шею самурая. Девушка оказалась немного легче чем он предполагал, так что переместить их на спальник не составило труда. Осторожно, как можно нежнее уложив Аямэ на шёлковое покрывало, он принялся снимать с себя броню и одежду. Пояс и металлические ножны с катаной гулко рухнули чуть ли не рядом с головой Ёмогава, из-за чего девушка вздрогнула всем телом. Страсть, что пылала в их крови минуту назад, сменилась неловкостью. Девушка лежала по стойке смирно, всё пуще краснея. Юноша, не менее смущённый, мялся, но отступать было поздно. Стянув с госпожи юкату, Курусу навис над ней, пристально вглядываясь в родное лицо, будто искал поддержки. Аямэ, не выдержав тяжёлого взгляда, прикрыла глаза рукой и вся скукожилась под ним, точно увядающий лист. Она напоминала ему маленького напуганного зверька, попавшего в капкан на охоте. Но ведь она не должна бояться. Самурай взял её ладонь и приложил к своей щеке. —Всё будет хорошо. — прошептал он, осторожно поцеловав тыльную сторону её руки. Их пальцы сплелись в замок. Шероховатые, сухие губы юноши всё ниже и ниже спускались по телу, покрывая бледную кожу десятками поцелуев, вынуждая Аямэ почувствовать горячий пылающий комок, образовавшийся внизу живота. Затем,он подтянул её к себе, взявшись за худощавые бёдра. Аямэ дрожала, трепетала подобно хрупкой бабочке. А он, точно паук, подминал её под себя. Первый толчок. Неуверенный, но заставляющий девушку звонко вскрикнуть. Боль, не адская но, всё же, доставляющая молодой госпоже не самые приятные ощущения. Аяме поморщилась, закусив нижнюю губу. Поцеловав Аяме в лоб, самурай продолжил двигать бёдрами. Перестав ощущать инстинктивное сопротивление, он отпустил её руки, заключив девушку в крепкие объятия. Сбивчивый темп ускорился. Курусу чувствовал её плоть, её сбивчивые стоны, от осознания происходящего срывало крышу. Юноша зажмурился, погружаясь глубже, во всех смыслах этого слова. Аямэ упиралась в его широкие плечи, ощутимо впивалась в них ногтями, выгибаясь в спине, соприкасаясь с его телом ещё теснее. На глазах выступили крошечные слезинки. Тупая боль, со странным, неведомым ей ранее удовольствием, волнами накатывала от низа живота, снова и снова, с каждым последующим толчком. Курусу обвивал её тело так крепко и нежно, словно хотел слиться с ней навечно. Её волосы всё так же пахли душистыми эфирными маслами, мудрёные названия которых не дано знать молодому самураю. Но он лишь сильнее зарывался носом в шёлковые пряди, жмурился, мечтал сохранить этот дурманящий, кружащий голову аромат. Нет, он не отпустит её. Не в эту ночь. И пусть это было неправильно, аморально, пусть это считали богохульством — им было всё равно. Здесь, в глухом лесу, вдали от деревень и городов, только ночь и тлеющие угли потухающего костра оставались молчаливыми свидетелями самого бессовестного выражения свободы двух порабощенных обществом возлюбленных. И никто не смел их осудить.