Кевин Келлер любит сладкое.

      Кевин точно знал, что он гей. У мальчишки даже не оставалось сомнений, и свои наблюдения по поводу собственной сущности Келлер высказал своему отцу еще в далекие тринадцать.       Сейчас ему пятнадцать, его первый новогодний бал. Наверное, нужно было бы задуматься о поиске пары. Он думал о том, чтобы пригласить Бетти. Такая дружеская тусовка на самом романтичном событии этого года, подумаешь? Но Бетти идет с Арчи, ибо рыжик не смог отказать столь очаровательной назойливости со стороны милой блонды.       Вероника за совместным обедом в огромной столовой с миллионом столиков однажды обмолвилась, что она хотела бы, чтобы с ней пошел именно Кевин, и это заставило его буквально возродиться из грустных мыслей о никчемности и одиночестве и почувствовать себя избранным. — Ты ужасно милый, привлекательный и самый открытый гей из всех, кого я когда-либо видела в этой дыре, милый, ты определенно заслуживаешь наилучшей пары. Как известно, кандидатуры лучше меня попросту не существует!       Вероника была настолько очаровательна в своем сшитом на заказ твидовом костюме цвета берлинской лазури и зачесанными назад волосами, что Келлер лишь грустно улыбнулся, бодро кивая головой.       Он понимал, что это лишь мера по защите чувств Кевина Келлера от несправедливости жизни. Как можно быть таким прекрасным и одиноким? У Кевина настолько тяжело на душе и одновременно радостно от того, что он не останется один в такой чудесный день, что просто хочется упасть и зарыдать. Это он и сделает, как только вернется с тренировки.       После изнуряющей, монотонной игры, усталый пакваджиец лишь усугубляет свое состояние тем, что совершенно не вовремя вспоминает о своем обещании самому дорогому ему человеку — Кевину Келлеру — сдать экзамен на отлично. Промежуточные экзамены вселяли лишь грусть и тоску, а также тревогу по поводу своей будущей деятельности. Руны, магловедение, нумерология или же прорицания — все, что ты успешно сдашь (ну или же не сдашь) этой зимой, влияло на курсы, которые ты сможешь взять на последующем курсе.       До библиотеки Кевин добрел лишь к восьми вечера, в то время как по всему Ильвермони трудно было сыскать студента, не занятого чем-то более приятным, чем поход в библиотеку для подготовки к экзамену.       Огромная таинственная кладезь всех книг мира — именно такой Кевину представлялась библиотека их школы — кишела людьми, не смотря на позднее время.       Тусклое освещение не мешало ему рассмотреть эмблемы на сумках у пары проходящих мимо студентов — Змеи. Они явно что-то задумали, воровато расположившись у ряда с учебниками по трансфигурации, окружив одного из своих лидеров, восседающего на спинке скамьи.       Келлер взглянул на его лицо, и, узнав в нем любовника Шерил Блоссом, отчего-то разозлился, и неожиданно для себя дал знать о таком пареньке, как Кевин Келлер, дружелюбном гее с Пакваджи, тайном поклоннике подглядываний и Кеннеди (что было в далеком прошлом) — Какое нахальство, — как бы невзначай заметил Кевин, проходя мимо, и, устроившись за соседним стеллажом, разложил свои тетради, а заодно и прихватив пару учебников, намереваясь продуктивно поработать этим вечером. Он все еще чувствовал на себе пронзительный, даже насмешливый взгляд любовника Шерил Блоссом и от этого ощущал себя провинившимся.       Через стеллаж от него послышался веселый гогот и женские смешки, что слишком громко вырывались из уст змеек, что постоянно щеголяли в коротких юбках и темных чулках. Змейки могли спокойно общаться с любым змеем, не затрачивая на это достаточно усилий, чтобы протиснуться сквозь эту вечную стену змеев-братьев, что буквально окружали.       Кев устал. Он честно устал читать, впитывать все эти знания, что добывал потом и кровью. Возможно, это было слегка преувеличено, но я бы посмотрел на вас, умников, что после тренировки способны соображать и продуктивно обучаться, окей?       Прямо сейчас Кевин слышал этих гениев учебы, точнее, одного. На совместной тренировке со Змеями Кевин умудрился пропустить пару бладжеров от любовника Шерил Блоссом, обладателя пронзительного взгляда и просто самого тихого змея и из всех, и его разгневанная душа требовала реванша.       Кевин прямо сейчас, будучи невольным слушателем дружной беседы Змеев, восседающих в своем змеином гнезде прямо за стеллажом с кучей книг, ощущал потребность лишь в том, чтобы проявить себя как зануда, и он дал волю своим чувствам. — Ш-ш-ш, — довольно эффектно для слушателей, но чрезмерно глупо для самого самого себя, Кевин громко зашипел, давая понять, чтобы эта веселая компашка вела себя потише. Потому что, на минуточку, у него не было поводов для веселья. А еще — наверняка в этот самый момент лидер Змеев напрягся и уже готовил для Кевина какую-то гадость. Или сладость?       Внезапно Змеи умерили свой гомон, и внимания Келлера не избежал тот факт, что послышался звук приземляющегося на пол человека в очень тяжелых ботинках, и то, как эти самые ботинки, точнее, топот, ими создаваемый, становился все ближе. Мучительно долго и спокойно, так неправильно долго, что Кевин успел пожалеть о своей дерзости. Почему бы просто не промолчать? Почему?       С другой стороны, почему именно Кевин должен молчать? Это его личное время, и в библиотеке нельзя шуметь. Нель-зя. И никакой красавчик-змей не мог исправить этого правила, отменить или заставить всех забыть его.       Решительно двинувшись навстречу, Кевин и думать забыл о том, что ему, возможно, сейчас не поздоровится. Собрав всю свою гордость и мужество в кулак, он быстрыми шагами одолел то расстояние, что разделяло его стол и импровизированный коридор между стеллажами с книгами, что совершенно забыл подумать о том, что он сделает. — Так это ты, — выдохнул из ниоткуда появившийся любовник Шерил Блоссом, — Господи, перестань называть меня любовником Шерил Блоссом.       Парень — не любовник Шерил Блоссом — как-то слишком ловко ухватил Кевина за запястье, и требовательно повел за собой, продвигаясь как можно дальше от своей же компании.       В голове Кевина на пару секунд что-то позволило возмутиться подобной ситуации, но то, как чертовски горячо и правильно обхватывают его немаленькое запястье длинные и ловкие пальцы брюнета, просто сводило с ума. От него пахло ветром, чем-то вроде сандала и мандаринами, но аура, источаемая змеем, была настолько сложной и многогранной, что Кевин не понимал — он чувствует себя в опасности или же ему не стоит волноваться? Но то, что определенно точно ощущал Келлер — уверенность, непоколебимая твердость и это подкупало.       Неожиданно он затормозил и пропихнул Кевина между другими стеллажами, легонько подталкивая его в грудь. Келлер лишь нелепо пятился назад, не до конца понимая, что змею, черт возьми, нужно от такого, как он? — Хоакин, меня зовут Хоакин, — сказал он, и Кевин очевидно забыл, как дышать, когда руки Хоакина — как же волнующе красиво ощущается это имя на языке — невесомо коснулись его щёк, и Кевин лишь торопливо выдохнул, очевидно все еще не понимая, когда его начнут избивать или пытать круциатусом.       Он не осознавал, в какой момент Кевин перешел из человека разряда «Я просто буду называть тебя чьим-то любовником и иногда любоваться твоими потрясающими волосами и вообще всем» в разряд «О Господи Иисусе, этот натурал собирается поцеловать меня?»       Но да, Хоакин определенно точно собирался это сделать. И он сделал бы это снова, Кевин был готов поклясться всем, что у него есть, ибо это больше походило на поцелуй ангелов, чем на прогульщика-змея, и, присев на стол, Кевин лишь притянул Хоакина ближе, осторожно лаская языком язык змея. Обхватив своими руками шею брюнета, Кев, забывая о дыхании, торопливо целовал Хоакина, с потрохами выдавая свое волнение по поводу происходящего.       Никто не целовал его так. Неторопливо, будто наслаждаясь каждым прикосновением. Требовательно, но в то же время нежно, обхватывая одной рукой его талию, а другой едва касаясь щеки Кевина, и пакваджиец был готов утонуть в этом, раствориться без остатка, залить этот момент формалином в своей памяти, лишь бы он не ускользал от него, и, тяжело вздохнув, отстранился первым, заглядывая в такие знакомые, но в то же время чужие глаза.       Вблизи они оказались голубыми, как чертово небо, и Кевин не знал, что ему делать теперь. — Я Кевин Келлер, — зачем-то Кев решил представиться, вероятно, стоило ответить на тот вежливый жест Хоакина. И мы сейчас не о совершенно горячем первом поцелуе, определенно, немного гейском, а о том, что загадочный парень, что тут и там возникал в жизни Кевина, наконец-то обрел имя.       Внезапно пришло осознание того, что он знал его. Он знал Хоакина. Когда-то давно он изредка появлялся на совместных парах с Пакваджи парах, а с течением годов все меньше удостаивал сокурсников и преподавателей чести наблюдать его персону на тех же парах. Со временем персона Хоакина Де Сантоса стала чем-то мифическим, и то, как выглядел самый заядлый прогульщик из всех, знала лишь маленькая посвященная часть Пакваджи.       Вероятно, теперь, после произошедшего, Кевин станет чаще думать о Хоакине, когда будут зачитывать списки присутствующих, и кто-то из Змеев в ответ на «Хоакин Де Сантос» от преподавателя будет говорить: «Отсутствует» — Ш-ш-ш. Я знаю.       Вероятно, теперь, после того, как Хоакин сказал это, Кевин будет чаще думать о Хоакине, когда захочет почувствовать себя особенным.