Fade

Обычная смена. Ничего особо необычного. Это первая смена Фритца за последние дни. Всё это время он был на дневной смене, а тут, с какого-то до сих пор неведомого Смиту чёрта, он вновь переведён на ночную. Собственно, ночные смены — не радость. Особенно, если там в любой момент из-за любой ошибки тебя могут отправить прямиком к Смерти под руку «плюшевые» и так горячо любимые детьми аниматроники. Сам охранник, конечно же, проявлял к ним симпатию, особенно к лисам, так что нередко его можно было заметить, суетящегося с «Мангл». Хм? Что такое «Мангл»? Это кличка для разбираемого детьми, из-за их несмышлености, аниматроника-лиса, белого такого цвета, в окрасе которого присутствует и розовый цвет. И, если честно, сам Фритц не понимает до сих пор, какого пола этот аниматроник. А может, оно и к лучшему. Тихо выдыхая, поправляет очки перед тем, как пройти в офис. Жутко волнительно. Слишком волнительно… Особенно, если ты уже отвык от всего этого и не можешь вспомнить, что вообще делать, чтобы выжить. Увы и ах, но память у него жутко плохая. Но сам он был весьма привлекателен по внешности для среднестатистического парня его возраста: рыжие, несколько кудрявые волосы, были заплетены в низкий хвост и лежали у него на правом плече, даже при любом повороте головы не особо-то падая; за очками в красной оправе были глаза зелёного цвета, даже не просто зелёного, а будто бы травяного цвета. Кожа не выделялась особой бледностью или загаром, её цвет был достаточно нормален. Но, увы, ростом не выделялся: чуть больше полтора метра. К сожалению, у этого были и свои минусы, но он упорно старался их не замечать. «Каждый человек прекрасен по-своему, никто не вправе осуждать их внешность» — так говорила его мать, стоило лишь Фритцу узреть в себе что-то не то. И, кажется, это даже помогло ему вырасти без комплексов. Почти без комплексов. Он до жути боялся видеть одного человека, к которому Смит так и не понимает, что чувствует. То ли ненависть, то ли сочувствие. Просто не понимает, что уже удивляло, так привыкшего к чёткому выбору отношения ко всем, Фритца. «Фритц, ты дурак. Вздох-выдох. Его точно тут не будет.» — вторит внутренний голос. И Фритц всё-таки пытается привести себя в порядок. Ему будет особо неловко на том свете, если эта смена будет для него последней. Всё-таки, именно на этой работе почти нет ограничений на то, какой вред будет причинён персоналу: если ты сломал себе позвоночник, всё равно должен явится. Последнее, конечно, шутки, но вдруг… Тихо кашляет в ладонь от таких мыслей и подходит ко входу в офис. От вида, что предстал ему, уже пробегал холодный пот по спине, а зубы пришлось стиснуть, лишь бы рык полностью не срывался из его глотки. Что же, Джереми Фицджеральд. Всего-то на год его старше, а выглядит всяко более статным, нежели сам Фритц: волосы, цвета блонда, может даже и несколько бледнее, всегда аккуратно расчёсаны, глаза, цвета безоблачного неба, всегда несколько прищурены, но наоборот только притягивают к себе; на идеальном теле Фицджеральда не найдёшь ни какой царапины, ни какой раны. Что уже бесит. Так же бесит его двуличный характер, который охранник так и не может понять. Он либо добр для знакомых, либо безжалостен, когда дело касается посторонних. Третьего не дано, а сам Фритц попадает, конечно же, во вторую категорию. Но они даже ведь не успели сдружится, спрашивается, с чего ненависть? — Ты так мило рычишь, когда злишься на меня. Кажется, я могу слушать это вечно~, — сразу же доносится до ушей рыжего, стоило ему лишь зайти в офис. Уже начинает внутри всё сжиматься от одного голоса. Жутко приятен, жутко хочется слышать его дальше. Но он просто не может. Даже не поднимает свой взгляд на блондина, сжимая кисть левой руки в кулак. Он всё равно ничего не сделает. Пусть ещё и час до смены. У него не хватит сил, чтобы поднять руку на охрану. Он всё равно поплатится. — Хе-ей, мистер Смит, — протягивает своим тонким голоском Джереми, стараясь привлечь внимание того к себе. Как же хочется заставить этого переростка кричать, сжать его шею руками до посинения кожи и боли в самих руках охранника, сломать ему что-нибудь, чтобы он никогда не смог говорить… Лишь подобное желание у него всегда возникало. Голос и внешность ни капли не подходят к внешнему виду. Бесит. Неимоверно бесит. — Не думай, что я дам слышать тебе его вечно, — шипит он, всё-таки поднимая взгляд на блондина. Взгляд всё ещё такой же, наполненный лживой добротой. Выворачивает от всей этой наивности. Будь у него шанс, он бы уже расцарапал это прекрасное личико до крови, стараясь выцарапать глаза. Фицджеральд был в непозволительной близости настолько, что Смит не смог сдержать очередного рыка и отойти от него. Лишь бы не прикасаться. Одно касание блондина может стать последним, как бы Фритц не хотел ещё пожить. Он знает, на что способно это белобрысое чудо, если его начать злить. Просто не хочет для себя такой никчёмной смерти. Нет, никакого чувства собственного достоинства, просто будет очень обидно. Он хочет другой смерти, но умирать пока не намерен. Хорошая ирония, однако же. Слышит тихий смех. Уже слишком режет слух, заставляя поморщить лицо. Очередная вещь, которую он ненавидит в своём, якобы, коллеге. Хотя, почему «очередная»? Фритц ненавидит Фицджеральда всем своим сердцем и даже не хочет этого скрывать от самого объекта ненависти. «Я уже давно хотел это сказать, но… Я храню свой меч только для тебя, чтобы вонзить тебе в самое сердце.» — эти слова Смит уже задолбался говорить в мыслях, адресовывая их самому Джереми. Нет, у него бы хватило смелости сказать это в лицо, но, знаете ли, слишком не хотелось заработать себе срок. Собственно ведь, угроза убийства, за это нехилый срок дают… Да и за хранение меча тоже. Но меч — совсем старая вещь, которая пришла ему ещё по наследству. Надо бы реально сделать права на имение в доме такого холодного оружия. Но зачем ему вообще эти мысли?! — Хах, знаешь. Когда, в далеком детстве, из окна больницы я увидел тебя, живого, улыбчивого и теплого мальчика, ты показался мне лучом света в кромешной больничной тьме, божьим даром. А я ведь поклялся превзойти богов, — будто бы говорит в никуда Джереми, уже оперевшись на стол спиной. Смотреть за тем, как Фритц старается сдерживать себя, чтобы не заехать по его прекрасному личику кулаком, так, для профилактики… похоже, доставляло блондину огромное удовольствие. Моральный садист? Может быть. Мазохист, раз доводит рыжего до такого состояния? Вполне возможно. Но, как бы они оба друг друга ни ненавидели, как бы ни пытались навредить друг другу, всё равно им приходилось контактировать всю жизнь. А своё детство Фритц и вовсе ненавидит. Он всё детство провёл с этим белобрысым. Как же он раньше не понял то, что вовсе доверять ему нельзя, почему… Всегда корит лишь себя, лишь бы никого другого. Он всегда виноват и нет никого, на кого можно было бы спросить виновность. Кроме Джереми Фицджеральда, которому он бы с радостью вмазал да посильнее. Но, увы, и физическая сила, и сам рост вряд ли позволят сделать это так, как сам бы Смит хотел бы. — Делай со мной, что хочешь… Только не трогай мою сестру и остальных, — шипит Смит, сжимая кулаки до белых костяшек, лишь бы только не выявить своё желание врезать своему якобы «собеседнику». Ведь трогает за больное, тем более такими фразами. — Всё, что хочешь? — в голубых глазах промелькает заинтересованность, но просто собирается начать с самого малого. С того, что крайне его бесит и он просто не может больше терпеть. Джереми знает любовь Фритца к музыке и тому, что рыжий просто выучил некоторые произведения, — перестань писать мне ноты «Реквиема» Моцарта, я не собираюсь умирать в ближайшее время! Стоило ему только это сказать, как лицо Смита вновь преобразилось и стадо излучать лишь отвращение. Неужели Фритц там ненавидит этого композитора?.. вполне интересно выходит. — Оу, ты ненавидишь меня так же сильно, как и этого композитора, это так льстит~, — фактически «промурлыкал» Фицджеральд, всё ещё смотря за реакцией охранника. Он знал, что рыжеволосый любит так же, как и котов, кошек, а потому сменить тон было очень нужным. Да и сам Фритц был сейчас похож на льва. Весь в ярости, готовый в ту же секунду разорвать того, кто ему только не понравится. А не нравился ему именно Джереми Фицджеральд, донельзя к стати знавший некоторые методы укрощения подобных животных. Но вряд ли они сработают на человеке, да и голубоглазый не хочет себе в подчинение подобного парня. «Всё равно, где бы он не бегал, куда бы не пытался убежать, всё равно он будет моим.» — именно такие мысли у него возникали всю жизнь-матушку, стоило только начать Смиту сопротивляться. Джереми не любил сопротивлений и Фритц это прекрасно знал. А потому и сопротивлялся ещё хлеще. — Да, ты сильный и тяжелый противник, Фритц, король своего зоопарка. Но знаешь, кем я был в Цирке? Укротителем львов~, — тихо шепчет рыжему на ухо, утягивая за собой за галстук. Будто так и пытался лишь заставить подчиняться себе. Выглядит, как. Чёртов император, чёрт бы его побрал. Фритц не выдерживает, отталкивает от себя белобрысого, лишь бы уже снять этот проклятый галстук со своей шеи. Как и говорят, удавка, которой либо придушить бы, либо просто водить за собой, как какую-то декоративную собачку на поводке. — Бесишь. — шипит он, устремив взгляд своих зеленых глаз на голубоглазого, а в руках уже рвет во всю тот же галстук. Хвала всевышнему, что силы-то у него для этого есть. А то эта сцена выглядела бы неловко. Фритц горько усмехается. Джереми не собирается вредить ему, а значит можно нормально напомнить о больному прошлом. Особенно, если он помнит много компромата на каждого. Лишь бы можно было бы оправдать самого себя, а не продолжать искать каких-то иных действий. Всё-таки, помощи от других не всегда дождешься. — Хей, помнишь… У меня совершенно случайно оказалась дома одна из тех коллекционных чайных чашек, которые ты собираешь, и ты буквально ползал передо мной на коленях и рыдал, прося подарить ее тебе? ~ — надавить на больное — один из самых верных принципов. Тем более если от этого зависит репутация самого Фицджеральда, а это очень дорогая вещь для Смита. Никто бы не поверил, что он, сам Фицджеральд, ползал бы перед каким-то парнишкой на коленях. Но есть и доказательства, которые Смит всегда может подложить, если что-то в их отношениях испортится. Да и это не отношения, — лишь обоюдные унижения друг друга. Просто не могут они вместе ужиться, даже если они оба проникнутся любовью к ним обоим. У Фицджеральда начинает дёргаться глаз. Вот уж не стоило ему упоминать тот случай. Это именно то время, когда он начинает чего-то стыдиться. Фритц может довести его до этого и это всегда знал блондин. Да и, собственно, этого всегда и боялся, ибо тем самым Фритц может и воспользоваться. Значит, именно сейчас и воспользовался. Рыжий лыбится, стоит лишь увидеть растерянный вид его коллеги [врага], с которым ещё недавно считался лучшими друзьями. * * * — Хах, а ты в неплохой форме для человека, который проводит все свое свободное время в больницах. Но ты все равно не сможешь превзойти меня, вахахахаха.~ — произносит Смит, рассматривая сидящего на койке Фитцджеральда. Он знает, что Джереми не особо и хорош здоровьем, а потому очень часто попадает в больницы или, скажем так, приходит на очередные, сидящие в горле, обследования. Светловолосому уже надоело таскаться туда-сюда, лишь бы вновь удостовериться в ремиссии. Почему он не так здоров, как это рыжее солнце… — Да ну, а к чему тогда цветы? ~ — практически нараспев произносит он, всё ещё обращая порой внимание на букет золотистых цветов, стоящий рядом на тумбе. Этакое «маленькое солнце» в душную, невыносимо белую палату. — Да, я принес тебе цветы в больницу. Но только потому, что у тебя на них аллергия! — не выдерживает рыжий и покрывается краской. Оправдание вряд ли сработает, но, в конце концов, он пытался. Ведь давно знает, что не на цветы у него аллергия. А что-то более ужасное, чем он мог представить. Ему слишком жаль Джереми. — Ахах, да, так и есть. * * * — И всё-таки, почему ты всегда корчишь такие отвратительные рожи, когда я пытаюсь сделать совместные фотографии с тобой? Почему нельзя просто улыбнуться? Я ведь так давно не видел твою улыбку! — и вновь отвлекает от размышлений рыжего тонкий голосок. А вопрос он так и не понял, какое ему дело до фотографий.? — И, в конце концов… Перестань держать меня за руку, мы уже не в младшей школе! Ну и что, что ты боишься автомобилей! Он не понимает. Джер стал прежним.? —… Говорил бы я, если бы был тем мальчишкой, — самодовольная улыбка вновь возвращается на уста парня, который, слава богам, начал двигаться к выходу из офиса. Видимо, совсем поздно, а быть убитым аниматрониками — ну такое, кхах, если подумать. — И всё равно. Никто не придет на твои похороны. Кроме меня. — не выдерживает Смит и выпаливает привычную фразу, но оказывается перебит. —… Ибо я приду только для того, чтобы плюнуть на твою могилу, — продолжает за него Фитцджеральд, и вовсе уходя. Как же б е с и т.