— Один.
Как бы ни было больно Фриск на данный момент, скелету было куда больней и хуже. Ее раны были несоизмеримы с его ранами. Ее жажда убийства — ничто по сравнению с его. Санс видел. С самой первой встречи видел, как горит огонь в глазах человека, как растекается жажда убийства по венам. Он видел, как сыпался прах из рукавов ребенка. Ториэль. Рассыпавшаяся, убитая собственной надеждой и верой подруга скелета, лица которой он даже не знал. Пред ним предстал лишь белый прах, унесшийся ветром и осевший где-то в лесах Сноудина. До того момента он не знал, что скелеты умеют плакать. Тогда он стал следить за Фриск, наблюдая за каждым ее шагом. И куда бы ни направился человек, после себя он оставлял лишь разруху и пустоту. В Сноудине стих смех и исчезло счастье вместе с его обитателями после ее прихода, Водопадье, казалось, стало еще более сырым и призрачным, а Жаркоземье превратилось в гнетущее пустынное место. Убийства тянулись за ней шлейфом, а звонкий смех сотрясал Подземелье, предупреждая о неминуемой опасности. А он все ждал. Но чего? Санс прикрыл глаза и прислонился к стене. Он не хотел больше глядеть на лица своих мертвых друзей, стоящих у него за спиной. В их взглядах читались всегда одни и те же вопросы: «Почему, Санс? Где ты был раньше? Что ты пытаешься защитить теперь?». Боль стеснила грудь, а душа заныла от отчаяния. Даже сквозь закрытые глазницы он видел призрачные силуэты монстров, погибших от её руки. Погибших из-за его бездействия. Но вот перед ним вновь появилась Фриск в полном здравии и со своей неизменной ухмылкой. — Что ж, время для неприятностей, малыш. * Вы невольно вскрикнули, когда вас сразу же встретил шквал острых костей. Мысль о том, что у скелета нет мозга, значит, сюрпризов не будет, уже не кажется вам столь умной и правильной. * Вы не успели увернуться, и одна из костей проткнула вас сзади. Сегодня очень плохое время для вашей спины. * Но вы еще дышите! Санс приблизился к вам вплотную. Вы понимаете, что лучше бы вы не дышали. Никогда.— Два.
Кровь человека была довольно теплой и походила на кетчуп. Санс попробовал на вкус. Гадкая. Такая же гадкая, как и сама Фриск. Такая же отвратная, как её грязная душа. И столь мягкотелая и хрупкая девочка, способная разрушиться от одного лишь удара, устроила ад насущный тем, кто и так жил в страхе. Санс повернул голову и встретился глазами с осуждающим взглядом мертвого младшего брата. Тот негодующе смотрел на него и молча качал головой. Ведь мертвецы не умеют разговаривать. Санс вспомнил. Он вспомнил, почему не устроил плохое время человеку, почему не остановил брата, почему продолжал, скрипя зубами и сжимая в руках красный шарф, следить за Фриск и ждать непонятно чего.***
Фриск не хотела решать головоломки. Фриск не улыбалась и не радовалась снегу. Фриск все время ломала ветки деревьев и точила нож. Она любила темноту. Ей нравились крики и чужие испуганные глаза. Проходя мимо, она не здоровается, а лишь напевает какую-то мелодию. Её же она поет, когда наносит удары. Санс улавливает запах смерти и страха, тянущийся за девочкой. Сейчас она разговаривает с Папирусом. Вернее, она молчит, а его брат без устали болтает обо всем с ней. Краем глаза Санс заметил за спиной Фриск сжатый в руках нож. Он незаметно использовал телекинетическую способность своих глаз, и нож тот же час упал на землю. Нервно вздрогнув, девочка сжала зубы, быстро подняла нож и убежала от братьев. Санс облегченно вздохнул. Кто знает, что планировала эта безумная девчонка. — Как всё-таки трудно находить общий язык с детьми, не находишь? — Папс шумно вздохнул. — Хах, да, особенно с такими, как она? — он подошел ближе к брату и поравнялся с ним, устремив взгляд в ту сторону, куда убежала Фриск. — Папс, я не думаю, что это правильно. Ну то есть позволять ей творить эти ужасные вещи. Брат, — в правой глазнице Санса загорелся голубой огонек, — я хочу уничтожить этого монстра в зародыше. Папирус дернул его за плечо. — Не смей, бро. Она ведь ещё совсем ребенок, — от этих слов голубой огонек в глазницах Санса погас, а лицо его приняло недоумевающий вид. — Детям свойственно делать ошибки и глупости. А задача нас, взрослых, — наставить Фриск на верный путь, дать шанс образумиться и всё исправить, — он повернулся к брату и широко улыбнулся. — Я покажу человеку истинную силу крепких объятий Великого Папируса! «Дурак, — пронеслось в голове старшего скелета, — наивный дурак. И тебя, и меня твоя доброта и погубит». — Хах, смотри не сломай ей чего-нибудь, бро. — Нет, я сломаю её злобу! — сказал он и спешно убежал куда-то, оставив брата одного. Сансу бы очень хотелось верить в это. Он бы смог простить ей даже смерть своей подруги. Он бы смог подавить в себе эту ненависть, если бы только Папс был прав.***
Но вот они стоят друг напротив друга, охваченные желанием вырвать друг другу глотки. * Ваша рука случайно попала под лучи Гастер-бластера, и она испепелилась. Что ж, в жизни иногда случаются неудачи. * Вы забили на бесполезные атаки и стали просто уворачиваться, изнуряя скелета. Однако что-то подняло вас в воздух и с силой ударило об стену, из которой торчали кости.— Три.
***
— Сегодня великий день для Великого Папируса! — скелет упер руки в бока, встав в геройскую позу, а его шарф развевался на ветру, как геройский плащ. Откуда ни возьмись заиграла эпичная музыка. — Вот видишь! Всё Подземелье поддерживает меня. Где-то поблизости какой-то монстр переключил трек на своем плеере. — Всё подземелье, кроме одной маленькой девочки. — Санс… — вот уже десять минут как Санс пытался образумить брата и убедить его не связываться с Фриск. Но всю его хмурую речь обрывали полные позитива фразочки Папируса. — Это ведь мой долг как взрослого. — Но, бро… — Неужели ты не веришь в меня? — Дело не в этом, — Санс немного замялся. — Просто ответь: веришь или нет? «Нет», — пронеслось в голове старшего. — Конечно верю, брат, — уголки рта Санса немного опустились. — Но ты ведь понимаешь, что это чертово самоубийство? — Понимаю, — Папс ласково улыбнулся. — Я понимаю, что ей нужно дать шанс. Любой — человек, монстр или ещё кто — может измениться в лучшую сторону, стоит только его направить. В каждом есть добро, нужно только нажать на нужные точки, чтобы оно показалось. Я верю, что в человеке есть хорошее. И я верю, что, прочувствовав добро в ближнем, Фриск изменится. А теперь прости, мне пора взяться за воспитание одного очень нахального ребёнка, — он повернулся и спешно ушел, чтобы не видеть хмурое лицо брата. Санс в последний раз видел спину своего брата. Он в последний раз слышал его голос и в последний раз видел его улыбку. Позже, придя на место встречи Папируса и Фриск, он обнаружил лишь красный широкий шарф и горстку праха, так похожего на белый снег Сноудина. В тот день что-то оборвалось внутри скелета, он будто потерял опору, поддерживающую его всё это время. Для него мир Подземелья вдруг окрасился в серый. Ночные кошмары, казалось, ожили, и Санс перестал отличать реальность от сна.***
И самый главный ужас стоит прямо здесь, напротив него, в окровавленной кофте с двумя полосками и с блестящим кинжалом в руках. Он знал, что, уничтожив её, прекратит кошмар. Он надеялся, что сон рассеется, освободив реальность от своих жутких оков. И он достаточно решителен для этого. * Внутри все хрипит, а из носа течет кровь. Вы не чувствуете некоторых пальцев рук, а во рту недостает нескольких зубов. Вы и Санс устали. Но что это? Он предлагает перемирие? * Вы наивно подаетесь вперед, чтобы прижаться к скелету. * Ваши грехи слишком тяжки, чтобы вы могли быть просто прощены. Страдайте в муках. * Ваше тело стало украшением на верхних концах кучи костей.— Четыре.
Но что же тогда он делает здесь сейчас? Почему доселе он исполнял просьбу брата, а теперь метит лучами бластеров в ребенка? Он просто устал. Ему надоело видеть, как страдает Подземелье от её руки. Как оно истекает кровью, как плачет, как сотрясается. И всё из-за одного человека. Он решил оставаться в тени, на нейтральной стороне, и вот что из этого вышло. Решившись стать судьей и палачом в конце для Фриск, он обрек своих друзей на гибель, а свой дом — на разрушение. Да, он винил себя. Он себя ненавидел даже больше, чем это человеческое отродье. Именно на его плечах висит этот тяжелый груз смертей, именно он допустил разрушение своего дома. Да, он сражался не только ради мести. Тяжесть грехов ребенка была и его тяжестью. Чреда убийств была отчасти и его виной. Устроив этот бой, этот кровавый суд, приговор которого — смерть, Санс хотел облегчить эту тяжелую ношу. Он хотел свалить все преступления на Фриск, забыть терзания совести, заглушить беспокойное сердце и вздохнуть спокойно. Ему бы хотелось избавиться от этих мертвых лиц за своей спиной, искаженных гримасой боли и отчаяния. Человек вновь предстал перед ним. Скелету порядком надоела эта настойчивость ребенка. — Для малявки твое желание убивать слишком велико, мерзкая девчонка, — оскалился Санс и, без предупреждения, призвал Гастер-бластеры. *Вы уже частично можете предсказать атаки скелета. Но это не значит, что вас они не задевают. * Однако ваша реакция стала лучше. Настолько лучше, что вы стали замечать, как силы оппонента иссякают. Вы вынудили его применить СПЕЦИАЛЬНУЮ АТАКУ. * Верно, вы ничего не можете сделать. Или можете? Изнуренный и уставший, Санс не заметил, как отрубился. Его разбудил шорох напротив, и он тотчас среагировал. Он хотел было съязвить, но по телу пронеслась волна резкой боли. Лезвие ножа также рассекло бутылку кетчупа, припрятанную за пазухой, из-за чего казалось, будто бы Санс истекает кровью. Перед глазами все начало темнеть, ноги подкашивались, а руки предательски затряслись. «Оплошал. Подвел их всех. Хренов защитник», — он горько ухмыльнулся. В последний момент ему хотелось заглянуть за спину и увидеть лица пусть умерших, но все же столь дорогих ему друзей. Каково было его удивление, когда призраки встретили его улыбкой. Он ощутил теплое прикосновение на своем плече. То был его брат, Папирус. Он одарил Санса радостной улыбкой, давая забыть ему об ужасных мыслях. Теперь он вновь оказался в кругу друзей. Лишь беспокойство за мир не только Подземелья, но и за мир человеческий терзало его. «Будет грустно лицезреть новеньких в наших рядах», — подумал он и исчез, растворяясь в пестрящем разными цветами свете, созданным витражами на окнах.