Выставленное на продажу сердце

Я почти неделю провалялась в кровати, больная, одинокая и такая беззащитная (хоть бы кто покусился на мою жизнь или невинность, нет — тишь да благодать). Что бы вокруг меня не происходило во время моей болезни, я на всё реагировала с кислой миной и «скучно» в голове. Итачи целыми днями отсутствовал дома. Лишь иногда по вечерам он заглядывал ко мне, интересовался самочувствием, а потом мы около часа разговаривали обо всём, что только в голову взбредёт. Зачастую мы касались тем книг, прочитанных на днях и в детстве, вкусов в еде и музыке, экологии и нескончаемых пробок. Я чувствовала себя спокойно, именно во время таких непринуждённых бесед я понимала, что дома, что нужна по-настоящему. Всей прислуге пришлось принять меня как супругу Фугаку и, соответственно, как хозяйку этого дома. Но проблема как раз и заключалась в том, что они были вынуждены признать меня. Пусть они и говорили уважительно, ухаживали и кормили (когда из-за болезни шевелиться было совсем туго), все их движения и слова сквозили холодом и ненавистью. Видимо, кто-то из Учих прознал об их отношении ко мне сразу после прибытия. Почему-то мне кажется, что это постарался Итачи: уж слишком сильно служанки вздрагивали, стоило ему только мельком посмотреть на них. Значит, я ничуть не ошиблась, когда посчитала его хорошим человеком. Сейчас я могла спокойно спуститься вниз и не получить при этом травм из-за полёта с лестницы. Я вылезла из-под тёплого одеяла и почувствовала лёгкий озноб, сопровождаемый диким желанием вернуться обратно в кроватку. Но продолжать овощеподобный образ жизни мне не очень-то хотелось. Так как я долгое время не вставала (те немногие случаи, когда меня буквально относили по личным нуждам, не считаются), у меня немного подкосились ноги от непривычки. Никогда бы не подумала, что неделя валяния на кровати отбросит меня на восемнадцать лет назад, когда я с трудом могла стоять на ногах, будучи ребёнком. Я нацепила махровый халат, привезённый мной из дома и бережно хранимый где-то на дне чемодана, и выплелась в коридор. Со скоростью пожилой черепахи на песке я двигалась на кухню, понимая, что мне нереально хреново. Я с трудом сползла с лестницы, практически повиснув на перилах. Я слышала запах кофе, только что сваренного, и почему-то меня начинало тошнить только от одного представления горького вкуса. С чашкой в руках, присев на край стола, стоял тот, кого я бы хотела видеть в последнюю очередь. Ярый ненавистник всего без причины (ну либо мне об этих причинах ничего не было известно). Я потупила взгляд в пол и присела на стул, который оказался рядом как нельзя кстати. Я чувствовала, как меня трясёт от холода, как немеют мои конечности от усталости, казалось, всё в голове сделано из тумана. Тишина, воцарившаяся между мной и Саске, была нарушена его шагами. Я уж было обрадовалась тому, что этот парень наконец-то уходит, и мне удастся стащить какую-нибудь вкусняшку из холодильника. Он остановился прямо напротив меня, после всего произошедшего я могла бы ожидать того, что его кофе снова окажется на мне, но мельком я заметила, как Учиха поставил чашку на стол. Слова Итачи никак не выходили из головы, как и злой и полный ненависти взгляд Саске (не только взгляд, кстати говоря, кое-что другое тоже мучало меня в кошмарах), поэтому я совершенно не знала, чего от него ожидать. Его рука потянулась ко мне, и я зажмурилась. — Совсем дурная? — раздражённо цыкнул Саске, мягко касаясь моего лба, перед этим осторожно убрав с лица спутанные волосы (не до внешнего мне вида сейчас совсем). — Так и думал, что с появлением новой девочки проблем прибавится, — он говорит так заносчиво и самовлюблённо, что меня начинает тошнить от такого его тона. Неужели нельзя общаться нормально, без издёвок и оскорблений (я прямо чувствовала, что вместо «девочки» там должно быть «шлюхи», весьма и весьма неприятно)? И… насколько помню, это уже не первый раз, когда говорят о том, что я «очередная». Служанки только и шептались об этом, но, сколько бы я не расспрашивала Набе, та смиренно молчала, даже когда я попыталась её шантажировать. Похоже, распространяться о личной жизни своего хозяина они не могли. Уже тогда я почувствовала, что что-то не так. Неужели мой престарелый (ну это ведь так, если не обращать внимания на внешность) муженёк тот ещё ловелас? Вот старик даёт! Шикарный мужик, как ни посмотри: огромное состояние, западные корни (спасибо всемирной сети), обаяние (этого, пожалуй, с излишком), внешность и хорошая физическая форма (к сексу пригоден). Тем не менее, меня не особо радует статус шлюхи в этом доме. — Выздоровеешь и отплатишь мне сполна, — Саске раздражённо вздохнул, вызволяя меня из плена моих рассуждений. Прекрасно, я просто молчала, а уже ему должна. — Не дёргайся, — тихо прошептал он, наклоняясь ко мне ближе и заставляя меня вздрогнуть и окончательно очнуться. Я беззвучно шевелила губами, вроде как пытаясь возмущаться, а вроде как предпринимая попытки сказать, чтобы он отошёл от меня подальше. Тело мгновенно бросило в жар, вкупе с ознобом это казалось крайне странным. Саске аккуратно (что весьма удивительно, учитывая недавнее отношение ко мне, например, высыпание на меня земли) взял меня на руки. То ли от резкой смены положения, то ли от запаха у меня закружилась голова, и я вцепилась в его футболку, слегка зацепив кожу, на что Учиха цыкнул, но промолчал. «Тяжёлая» — я прекрасно слышала, как он это сказал, остановившись и немного подкинув сползшую меня, но ответить не могла. Никогда ещё так не болела. Тем более простуда надолго не затягивалась, но здесь, я уверена почти на все сто процентов, большую роль сыграли стресс, новые впечатления (особенно одно, мучавшее меня уже который день), новые знакомства, смена привычной обстановки. Я ведь и правда начала чувствовать себя лучше, даже начала подумывать о том, что скоро этот одинокий кошмар закончится, а тут за несколько минут снова вернулась к состоянию овоща. Я не хочу снова оставаться одна. Итачи сказал, что не вернётся, возможно, следующие пару дней, а кроме него никто не способен принести спокойствие моей буйной душонке. Сейчас никто, но когда-то давно, когда всё было замечательно, мне хватало улыбки и объятий. Честно, недавно я вам солгала. В детстве я как-то умудрилась так же сильно заболеть и слечь почти на целый месяц. Мой иммунитет был ослаблен, поэтому маленькому ребёнку ничего не стоило заболеть, пробежавшись в прохладную погоду без достаточно тёплой одежды. Я вообще часто убегала из дома в холод без куртки, за это меня уважали местные дети, потому что я не слушалась родителей и смело щеголяла в одной футболке. Я совсем не понимала, что подаю плохой пример и заставляю волноваться своих родителей. И вот после очередной такой выходки я, пятилетний ребёнок, попала в настоящий ад изо льда и пламени. Мне было то жарко настолько, что я готова была прыгнуть в ледяную реку, то настолько холодно, что, казалось, даже лава не в состоянии унять мороз. Мне было страшно и больно. Лекарств у нас не было, хотя папа как ошалелый носился по всему городу, собирая деньги, чтобы вылечить меня. В такие моменты мама нежно обнимала меня и гладила по голове, напевая колыбельную. Удивительно, но мне становилось немного легче. Сейчас я бы всё отдала, чтобы ещё раз услышать её голос, нежный и успокаивающий, чтобы ещё раз прикоснуться к ней. Я чувствую, как из глаз льются слёзы из-за нахлынувших воспоминаний. Эта чёртова простуда так сильно сломила меня, заставила откопать в душе самое теплое и болезненное. Тихая мелодия струится по моим венам, я слышу её, мою любимую колыбельную. Так же как и в детстве передо мной сияющий добротой и спокойствием силуэт мамы, ангела, моего. Она нежно напевает, накрывая меня одеялом, и прикасается своей тёплой и большой ладонью (самым надёжным, что существует в этом адском пламени) моего лба. Неосознанно улыбаюсь и хватаю её руку, пытаясь продлить свой сон ещё на немного. — Не уходи, — я шепчу своим охрипшим от жажды голосом, сильнее сжимая её ладонь. Из глаз льются слёзы и скатываются по её коже. Я чувствую тепло, давно забытое, но всё ещё оказывающее на меня невероятный успокаивающий эффект. Окунувшись с головой в ощущения детства, я добавляю: — мама, — и улыбаюсь. Мир становится безмятежным и тихим. Я, кажется, действительно ощущаю, как мои силы медленно восстанавливаются. Этот сон для меня стал тем самым глотком горячего кофе, помогающего окончательно проснуться, с утра. Либо у меня нереально сильное обоняние, что я смогла учуять запах из кухни, либо у меня прекрасное воображение, что я очень отчётливо слышу запах в своих мыслях. — Чтоб тебя… — сквозь пелену прекрасного сна я слышу тихое возмущение совсем рядом, но нет ни сил, ни желания просыпаться, чтобы узнать, кто это. Лучше отправлю это незначительно воспоминание в топку своего мозга, ибо, скорее всего, это всё просто-напросто навеяно простудой. Наверняка.