На краю

Ганнибал забирается в голову Уилла. Буквально. Запускает руки прямо в черепную коробку и копается в мозге, с извращенным интересом рассматривая его, желая узнать, как он устроен и какие тайны скрывает. Как пазл он разбирает его по кусочкам, вмешивается в происходящие в нем процессы и делает это с отточенным мастерством. Он берет под контроль уровни сознания, меняет направление мыслей и вносит коррективы в воспоминания, больше не оставляя Уиллу права быть прежним. Память, эмоции, восприятие, намерения и прочие явления психики — простые мозаичные фрагменты. В конечном итоге он сложит из них собственную картину, более увлекательную. Совершенно идеальную. Он является своего рода художником. Уилл — его произведением. Так он считает. В действительности Уилл лишь подопытный материал. В глаза бьет слишком белый, обжигающий сетчатку свет лампы, а в барабанные перепонки — ледяное позвякивание хирургических приборов и пульс отголоском дрожащего сердца, путающегося в липкой паутине страха. Тугие ремни змеями обхватывают тело. Ужас сдавливает глотку и вязко набивается в легкие, однако хуже всего то, что Уилл не в состоянии понять, чем является происходящее, сном или же явью. Но одно понимает точно: боль вполне реальна. Горячая, пряная. Звучащая самой чистой нотой. Такая, от которой Уилл теряет рассудок, с силой впивается ногтями в кожаные подлокотники кресла, оставляя на них следы-полумесяцы. Зажмуривается, словно хочет спрятаться в глубине самого себя, убежать. Просто исчезнуть. Обманчиво ласковое «Уилл» вынуждает распахнуть глаза. Грэм выныривает в разбавленной мертвенно-бледным светом темноте. Глаз луны смотрит сквозь окно холодно и бесстрастно, отбрасывая блики на его спутанные кудри. Он садится, не прекращая лихорадочно глотать черноту и сжимать взмокшими ладонями сбившуюся простынь в попытке удержаться за реальность. Рядом электронные часы показывают 1:37. Он слышит собственное дыхание возле самых ушей — настолько огромно и пронзительно безмолвие кругом. Пот заливает лицо, футболка липнет к раскаленной спине. Тяжелая духота наваливается на Уилла, давит, связывает тело и разум. В просторной комнате становится тесно. Воздух густеет до состояния патоки, сильнее стискивая горло невидимым стальным обручем. Невозможно дышать. Рукой он скользит по гладкой поверхности тумбочки, нащупывает спасительную баночку, но пальцы дрожат так, что таблетки, вспарывая тишину, со стрекотанием рассыпаются по полу и растворяются в глубине мрака. Уилл снова невольно бросает взгляд на часы. На циферблате горит синим 1:36. — Нет... Сердце взмывает на дыбы и как обезумевшее рвется вперед, наполняя горячим биением не только грудную клетку, но и, кажется, саму комнату. — Нет, нет, нет... Уилл закрывает глаза, яростно потирает ладонями гулко стучащие виски, мучительно стараясь проснуться. Открывает глаза и сразу же: 1:35. В этот самый момент он ясно ощущает, как его реальность неспешно покрывается мириадами мелких трещин. И это страшное, невообразимо страшное чувство. Едва не рыча от отчаяния, он сгребает часы и швыряет их через всю комнату. Но те, вместо того, чтобы удариться о дверь и разлететься на части, повисают в воздухе. Уилл замирает. Время замирает. Весь мир будто бы замирает, когда мужчина, поймавший треклятые часы, осторожно опускает их на близстоящий стул, а после, медленно ступая, направляется в сторону Уилла, чей пульс начинает следовать отчетливости чужих шагов. Пальцы правой руки Ганнибала изящно играют металлическими звеньями. Лакированные носки ботинок отражают блеск луны. Вдруг — рывок, и Уилл, задыхаясь, падает на пол. — Это сон. Ты... нереален, — хрипит он, хватаясь за холодный металл обеими руками и изо всех сил пытаясь сорвать цепь, которая с каждым резким движением руки Ганнибала туже закручивается вокруг шеи, выжимая последние капли дыхания. Он становится рядом, тянет цепь, удерживая Грэма у своих ног как упрямую псину. — Не сопротивляйся, Уилл, — спокойный голос ядом проникает под кожу, отравляя и без того измученный организм. Уилл горячо презирает Ганнибала, ненавидит, вместе с тем (он боится себе в этом признаться) испытывает к нему что-то еще, не совсем понятное, пугающее и чрезвычайно манящее, что находится под тяжестью кошмара, ворвавшегося в его жизнь с появлением этого человека. Лицо наливается кровью. Желваки на скулах напрягаются до предела, а глаза, обычно полубезумные, с тревожными переливами на дне зрачков, пылают сейчас бессильной злобой. — Катись... к черту. Лектера затапливает желание ударом рассечь ему губы. Затем жадно скользить по ним языком, целовать, размазывая красный по лицу. Он хочет видеть его кровь, чувствовать ее вкус. Он хочет видеть Грэма побежденным. Ему интересно, каково это — уничтожить столь равное себе существо? Заманчиво. И пока рано, потому что Ганнибал еще не достаточно наигрался. Он приподнимает уголок рта в ухмылке, наматывая цепь на запястье, виток за витком, и наслаждаясь изумительным видом с высоты своего роста. Он упивается тем, как Уилл, стоя перед ним на коленях, ломается изнутри. Тьма поднимается из глубин его души, когтистыми лапами цепляет нутро, грозя вывернуть наизнанку, но Уилл, еще помнящий свет и не утерявший в него веру, продолжает бороться, не осознавая, что уже потерпел поражение. Невероятно красивое зрелище. Ганнибал наклоняется, отчего каждый нерв в теле Уилла натягивается в напряженном ожидании непоправимого, а после грубо обхватывает ладонью лицо, заставляя посмотреть на себя. Подчиниться себе. И Грэм смотрит. Смотрит в его глаза, как за край головокружительной, темной пропасти. Падай, Уилл. Падай. Всего лишь один шаг. Разве тебе не известно, что падение ощущается как полет, дарующий пьянящее чувство легкости и свободы?.. — Уилл. Он сходит с ума от того, как легко попадается в сеть, которую Ганнибал так искусно плетет из звуков его имени. — Мы части одного целого... Уилл прикрывает уставшие веки, позволяя шероховатому тембру занять собой все пространство в голове. Цепь больше не душит. Улыбаясь, Ганнибал опускается на колени и притягивает его к себе, чувствуя, как внутренние демоны Уилла льнут к нему. Он бережно касается губами его головы, погружает пальцы в волосы на затылке. Слушает, как выравнивается дыхание. Уилл хочет оттолкнуть его, но не может. Находясь в ненавистных руках, он понимает, что теряет себя. Неторопливо перетекает под чужое господство. Привычный мир терпит крушение сродни кораблю в океане, поэтому Уилл отчаянно хватается за Ганнибала, только бы не утонуть. Крепко прижимается щекой к груди. Ганнибал — его палач. И в мерзком предвкушении скорой «казни» Уилл остается с ним добровольно. Не замечая, как окружающая реальность рассыпается багровой пылью.