Lex ludum - Lex talionis.../ПРОЛОГИ

«Мы просим…вас, судьи…смелее дать отпор наглейшим людям и помнить, что, если вы в этом судебном деле не покажете, каковы ваши взгляды, то жадность, преступность и дерзость способны дойти до того, что не только тайно, но даже…у ваших ног, судьи, прямо между скамьями будут происходить убийства…» (Марк Туллий Цицерон, «Речь в защиту Секста Роция из Америй», I, 12)

ПРОЛОГИ

В аудитории было душно. Настоящий зной, в котором причудливо (читай – непотребно…) смешались индустриальный жар и обыденная духота летнего американского полудня. Поправочка – влажного и нестерпимо жаркого полудня, такого полудня, который обычно и наступает в самый разгар лета на северо-западном побережье озера Мичиган. Правда, июльская жара этого года представляла собой нечто аномально-загадочное… Оно-то понятно, что Чикагский июль – он самый жаркий из месяцев и есть. Барбекю можно сварганить прямиком над хрустящим от жары, пепельным асфальтом. А уж как рябит над автострадой воздух, раскаленный солнечными лучами и рычащим теплом тысяч моторов… Такое, право, своеобразие знойного марева, что впору клеймить феномен гордым брендом «American made»! Нет, конечно, есть куда более «механизированная» жара – Детройдская, и та, что намного «природнее» – зной какого-нибудь Остина, Эль-Пасо или там Седоны… Но вот такой, противоестественно-неуместной духоты, пожалуй, не найдешь ни в одном месте «Земли Свободных и Дома Отважный». Впрочем, так, наверно, сказал бы, горделиво подбоченясь, любой янкес из любого, даже самого задрипанного захолустья. Есть у людей такая страстишка – даже самому идиотскому явлению приписывать исключительность – и невообразимым для трезвого ума макаром эту исключительность обращать в очередной повод для праздного бахвальства, дескать, «вы не смотрите, что у нас дороги в дерьме – зато, какой колорит, какие неповторимые ароматы!». Такое обстоятельство имеет место под любыми широтами – в том числе, звездно-полосатыми и лицемерно-демократическими. Одним словом…в аудитории было душно. Лектор, признанный мастер академического шоу, которым так любят развлекать и себя, и студентов штатовские педагоги, затейливо выкабенивался у доски, то и дело отмечая скрипом маркера и цветным росчерком какой-нибудь, особенно значимый (по его мнению), момент образовательного монолога. Фавориты преподавателя преданно ловили его взгляды и периодически заходились сдержанно-угодливым смехом после очередной удачной шутки лектора. Прочие вели себя не в пример спокойнее, однако, за исключением совсем уж явных претендентов на академический остракизм в грядущей поре непростых экзаменов и прочих контрольных точек, студенты действительно развлекались. Вернее, их развлекал немолодой уже, харизматичный дядька, обладающий повадками эрудита-энтузиаста и мажордома в провинциальном кабаре, одновременно. - …а «лучше всех, как известно, трахается хромой»! – завершил преподаватель конец длинной, остроумной тирады, за которой последовал ожидаемый взрыв студенческого хохота. – Таков был ответ амазонки Антианиры некому безымянному скифу, который предложил ей…как это будет по-древнегречески…а, вспомнил – «перепихнуться»! – и вновь жизнерадостный гогот в аудитории. – Да, «перепихнуться». Однако был довольно цинично отвергнут, ибо не захотел за простецкий one-night stand расплачиваться переломами и ампутациями – вплоть до кастрации. Это все, уважаемые, к вопросу о матриархальном праве – где правят бабы, там так и жди всяческих…усекновений. Не в обиду присутствующим здесь прекрасным девушкам, боевые бабы старины были все-таки настоящими скво. А уж бабы Фемискиры – это вообще чистый hard-boiled, без права на помилование! Так что, матриархат, без сомнения значимое историческое явление, к нашему сожалению, не подарил человечеству ни разумных законов, ни здравой судебной системы, ни сколь бы то ни было адекватных институтов наказания. Тем более, что, несмотря на показную крутизну, милые амазонки регулярно огребали от представителей иного мира… Мира эллинских законов. Для которого эти суровые бабехи были, по сути, около-криминальной общиной. Геракл, Тесей, Ахилл – величайшие герои Греции, носители сакрального, законного права – не раз…как бы это помягче… Далее, веселый препод употребил фразу, исконно-посконная суть которой начисто потерялась бы в любом переводе, хоть на «язык Шиллера и Гете», хоть на язык «Мольера и Бодлера», хоть на «язык Священного Писания», хоть бы и на «Великий и Могучий»… - So, they officially kicked, beg a pardon, a lot of amazon`s asses – and that`s was also officially, excuse mua, genuinely kick-ass! Теперь фразу сопроводил не только смех, но даже и какие-никакие овации: даром, что где-то в воздухе повис намек на сексизм, присутствующие тут же барышни хлопали профессору безо всяких признаков оскорбленного достоинства. Наверняка, этому жрецу (чтобы не сказать – скомороху) науки и педагогики – равно, что студенческой публикой, что университетской администрацией – позволялись и не такие эскапады. - Так что, кроме ехидных замечаний и громких словес, анклавы и заповедники матриархата не оставили человечеству ровным счетом ничего. Печально, но факт. К слову, о ехидстве…а именно, о траханье и хромоте… - и вновь смешок бежит по залу. – Небезызвестный Сократ был не так, чтобы уж древнегреческий Бред Питт, к тому же хромал. Однако, этот не сильно привлекательный парень успешно повоевал в Пелопонесских войнах, выиграл немало афинских судов, воспитал целую плеяду мудрых политиков, заимел от оракула титул «самого умного парня Эллады» - и даже был женат на красавице-Ксантиппе! Последняя была хоть и сварлива, но оставалась верна Сократу даже после того, как его слегка «приземлили на тюрьму»! – смешок вышел пожиже, но зато пяток чернокожих студентов заржали особенно жизнерадостно. – И там-то, «на тюрьме», к нему пожаловал некий Критон, верный ученик и сподвижник – со святой целью: вынуть Сократа с кичи. Но древнегреческого мудреца не манили лавры Диллинджера, Малыша Нельсона или Красавчика Флойда… Вместо того, чтобы уйти в побег, Сократ завел беседу с Критоном, в которой, если верить Платону, сказал вот что… Преподаватель на секунду прервал «академический театр» – и резво подскочил к учебнику, лежащему на столе неподалеку. Изящно – и, разумеется, чуть театрально – пролистав пару страниц, он поднял книгу и процитировал, добавив в голос возвышенной эпичности: - «Если бы вдруг пришли бы Законы и Государство, стали бы и спросили: скажи-ка, Сократ, что это ты задумал делать? Не замыслил ли ты этим своим поступком, который собираешься совершить, погубить нас, Законы, и все Государство, насколько это от тебя зависит? Или, по-твоему, еще может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и отменяются?». Замечу, эти слова говорит человек, УЖЕ приговоренный к казни. По совершенно, как бы сейчас сказали, политическому подлогу. Или – вот, еще момент… - голос преподавателя вновь обрел звучность античного ритора. – «…если мы, находя это справедливым, вознамеримся тебя погубить, то ты, насколько это от тебя зависит, вознамеришься погубить нас, – то есть Закон и Отечество, и при этом будешь говорить, что поступаешь справедливо, – ты, который поистине заботишься о доблести? … Нет, Сократ, послушайся ты нас, твоих воспитателей, и не ставь ничего выше справедливости – ни детей, ни жизни, ни еще чего-нибудь, чтобы, придя в Аид, ты мог этим оправдаться перед теми, кто правит там!» - каково, а? Преподаватель на миг прервал поток слов – и обвел взглядом аудиторию. Здесь, в душной аудитории Чикагского Университета, за пару тысяч лет и пяток тысяч миль от событий древней истории, несмотря на летний зной и тяжесть слога автора «Диалогов» - ему внимал практически каждый студент. Спору нет, этот шоу-балабол умел себя подать. Но он, кроме шуток, искренне верил во все, что сейчас собирался сказать будущим юристам, вперившим в него взгляды, одинаково возбужденные и жадные до знаний. А ведь сказано: «если вы будете иметь веру с горчичное зерно»…в общем, сила веры – она «Фаусту» Гёте сто шагов форы даст. - Философ. Политик. Педагог, – теперь преподаватель принялся забивать словами гвозди. – Несправедливо осужденный на казнь наущенным против него народом – демосом! – который сам и стремился воспитать. Ему есть, что терять, куда и как сбежать. Но для него в этом нет ни малейшего смысла. Ведь даже в побеге от злого приговора он видит несправедливость. В душной аудитории повисла тишина. Преподаватель лукаво улыбнулся. - Были времена… - протянул лектор с улыбочкой. – Зато – день насущный! Сегодня у нас есть десятки, сотни каналов! Кабельное, платное – и везде: новости, мнения, сенсации! И все – все! – лезут в Интернет, где к ним присовокупляются тысячи блогеров, миллионы сайтов: вещающих, ехидных и вопящих! «Fox News» - один из флагманов этого ора самодовольно предлагает вам, 24/7, круглый год, парад феноменального, лицемернейшего пустословия на самые острые, важные темы современности! Но пока где-то льется кровь и циничным образом нарушается закон, стайки демагогов будут вопить друг на друга с разных трибун – пока растет священный рейтинг! Теперь неловко хмыкнули лишь считанные одиночки в аудитории. Остальные так и не определились – нахмурится или оскалиться. - Сегодня всякий верещит о «законности». Сегодня любой требует «справедливости». И каждому сегодня – совершеннейшее начхать и на Закон, и на Порядок, и на Государство, и даже на Добродетель. До тех, разумеется, пор, пока с ним самим не случится индивидуальное беззаконие и личная несправедливость… А раньше – лектор потряс учебником, – мудрецы готовы были жизнь отдать за соблюдение закона. А какой демократ, республиканец, либерал сегодня готов открыто выступить за закон? Не против какой-нибудь тщательно сфабрикованной пакости – а на стороне беспристрастного правосудия? Нынешние политиканы жалуются, что их можно легко запугать, скрывая, что их так просто купить! А Сократ выпил цикуту во имя веры в Закон. Закон и Государство, которому служил. Профессор вновь оглядел студентов, шустро вдохнул душного воздуху, погонял спертый воздушный комок во рту, словно обсасывая его до какого-то, ведомого лишь ему, смысла – и выпустил вовне, произнеся: - История, - он покачал книгой, со значением, и бережно опустил ее на стол. – История учит нас обращаться к делам минувших дней в поисках идей, которые окажутся полезны для нас уже сегодня. Кто помнит название моего курса? Студенты переглянулись. Нестройный хор голосов проговорил: - История правосудия и законодательной системы. - Совершенно верно! – преподаватель улыбнулся. – Ведь одно невозможно без другого. Гарант силы закона – есть сила правосудия, честного и неподкупного. История дает нам примеры самоотверженной честности людей прошлого, которые чтили Закон превыше всего. Как, например, наш друг Сократ. Его вера и смелость – образец для тех, кто служит – или будет служить Фемиде Соединенных Штатов Америки. Если кто еще не понял, это я о вас, ребятки! И помните, Киану Ривз, может быть, и был хреновеньким адвокатом, но с Шарлиз Терон-таки замутил. Мораль: авось, и у вас чего-нибудь да выгорит! На сей раз смешок прозвучал с облегчением – так люди освобождают нутро от скопившихся там сомнений. Хороший прием опытного болтуна – постращать-постращать, «задвинуть» морализаторскую сентенцию, чтобы после разрядить обстановку через простоватый катарсис. Неплохо работает на подкисающих от жары студенческих мозгах. Смех учащихся потонул в звонке. Пара кончилась – и молодые люди засобирались: кто – на очередные посиделки в душном классе, кто – по своим веселым, молодым делам. Не все же образование получать… А вот у преподавателя впереди еще были курсы. Обратная сторона популярности – занятость… Уже успело стемнеть. И в этом малоприятном времени суток, на служебной парковке, с профессором случилось странноватое чудо. Доставая ключ от машины из потрепанного портфеля, он машинально огляделся: давали о себе знать старые привычки – все-таки, он вырос в Чикаго, и вовсе не в благодати тихого Беверли. И окинув местность взором, препод ровным счетом никого не обнаружил. Пустынная парковка, пара машин таких же, как он, припозднившихся профессоров. Даже не по себе как-то… Взгляд мужчины вновь обратился к дверному замку старенького Форда Сьерра. И спустя какое-то мгновение: - Мистер Уэйтворт? Сказать, что Перси Александр Уэйтворт, популярный преподаватель Чикагского Университета, доктор юриспруденции и прочая, и прочая, вздрогнул от испуга – ничего не сказать. Волна напряжения прошла по его телу – и, словно пружина, каким-то рефлекторным скачком развернула – казалось бы! – немолодого мужика навстречу предполагаемой опасности. Впрочем, на первый взгляд, крепкому, пусть и в годах, мужчине опасаться было совершенно нечего. Ведь к нему обратилась довольно симпатичная, среднего роста девчушка лет эдак шестнадцати-семнадцати. Пухлые губешки, курносый носик, серовато-изумрудные, ясные глазки – милое личико, девичья красота! Одета незнакомка была простенько: девчачий джинсовый костюм, под курточкой – легкая светло-розовая блуза, на ногах – голубые кроссовки. Волосы нежного, карамельного цвета, которые, наверняка, могли ровным водопадом ниспадать на плечи, красиво обрамляя это девичье личико, были убраны в хвост, словно у студентки, которая проводила самые интимные минуты своей жизни в эротическом трепете перед библиотечными стеллажами. Хорошо, хоть очков в роговой оправе не надела… Правда, в тот момент Перси Уэйтворта не сильно заботили все эти «детали симпатичности». Ему вполне хватило того, что в руках у девушки не было ни «Кольта», ни тесака. - Мистер Персиваль Уэйтворт? – вновь обратилась к профессору девушка, казалось, даже не заметив резвого кульбита мужчины. - Фух… - Перси облегченно выдохнул. – Мисс, вы бы со спины не крались к пожилым мужикам, вроде меня! Хватает неожиданностей от студентов, знаете ли…особенно, от тех, которые идут на пересдачу. - Значит, вы – профессор Персиваль Уэйтворт? – в голосе девушки преподавателю послышался еле заметный намек на допрос. - Именно, - мужчина улыбнулся. - Я была на вашей лекции, - взгляд девушки был прямой, ровный, не дрожал, не бегал…слишком уверенный взгляд был. «Твою мать… - с легкой опаской подумал Перси. – Неужели фанатка? Нет, приятно, что я еще могу распалить страсть в юной особе… Да только вот, молоденькая она. Да и какая-то…необычная, что ли. Или ненормальная? Только вот истерик и прочих радостей мне не хватало…» - Это, безусловно, приятно, юная мисс, - как можно более миролюбиво-нейтральным тоном проговорил Персиваль. – Да только не слишком ли вы юны для лекций такого старого пердуна, как я? Осмелюсь заметить, вам было бы куда интереснее… - Я была на вашей лекции, - девушка прервала его бесцеремонно, словно так и надо было. – Вы правда верите, что закон возможен без порядка? А порядок – без усилий? - Погодите, мисс… - начала было преподаватель, но девушка не дала ему продолжить. - А усилия возможны там, где нет места подвигу? А разве подвиг – не героя дело? «Твою мать… - до Перси стало доходить. – Так вот оно что…» Секунду девушка и профессор смотрели друг на друга. - Минди? Минди Макриди? - Она самая, - Минди чуть насмешливо улыбнулась Персивалю. – Долго же пришлось вас пытать. - Лучше перепроверить, - Персиваль усмехнулся в ответ. – Честно говоря, я не думал, что ты получишь мои письма. Все-таки старомодное письмецо в почтовом конверте – в век беспроводного Интернета… - В Пенсильвании на меня повесили пять трупов, - без улыбки произнесла Минди. – Огайо – еще три, плюс проникновение со взломом. Индиана – еще два трупа, махинации с кредитками, нападение на сотрудников полиции при исполнении… Это, конечно, без учета Нью-Йорских разборок. Не доморощенный терроризм, конечно, но цифровых следов я стараюсь не оставлять – у АНБ итак забот невпроворот. - АНБ? – профессор посерьезнел. – Ты действительно думаешь, что…? - На моих руках – кровь, - Минди пожала плечами. – А учитывая, чья именно кровь – и как именно пролитая… Они же должны меня как-то обозначить. Все ведь прекрасно понимают, что «Закон Лизевски» – это бессмысленная хрень. Но девчонку в костюме с плащом нужно как-то представить…хотя бы обозначить как-то. Не моя вина, что образ террориста мне подходит больше, чем маска обычного отморозка. Впрочем, я, скорее, «склонная к террористическим деяниям малолетняя психопатка», так что… Персиваль горько усмехнулся. - Самоирония в духе твоего отца… - на секунду взгляд профессора поднялся к темному небу, на котором уже успели зажечься звезды. – Скорее даже, злой сарказм. Говоря по совести, я никогда не считал его героем. Твой отец служил не закону, а порядку. Обидно, что Деймон был предан первым и погиб во имя второго… - Не надо, - в голосе Минди прорезался металл. – У меня за спиной четыре штата, с полсотни трупов, полдюжины федеральных преступлений, разъяренная полиция, брошенный отчим, влюбленный придурок, мнящий себя героем, и так и несостоявшийся выпускной бал. Я получила ваше письмо, мистер Уэйтворт. Я приехала на родину криминальных ублюдков времен Сухого Закона и этого вашего «мирного атома». Я нашла вас в городе почти с тремя миллионами жителей – безо всяких гламурных подростковых гаджетов, а с помощью старых добрых детективных уловок. А это значит, мы с вами, как минимум, поговорим. Но поговорим о деле. А не о моем отце. Персиваль посмотрел на эту девочку. Совсем юная. Такая красивая. И, если верить официально-неофициальной информации о ней, смертельно-опасная. Деймон Макриди лишил дочь детства, отобрал у ребенка право на слабость и наивность, заставил ее отказаться от обычной, нормальной жизни, даже не ощутив ее вкуса…чтобы маленькая девочка стала безжалостна и неотвратима, как праведная месть. - Тогда – Персиваль открыл дверь автомобиля, - мы поговорим о деле, вместе с другими. Тебе нужно познакомиться с командой… - Командой? – Минди искренне удивилась. Профессор усмехнулся. - Устроить красочную разборку с так называемыми «супер-злодеями» и утопить наследника мафиозной семьи в аквариуме с акулой – это, конечно, крутотень, вопросов нет… Но мы не сигаем в разноцветных трико с крыш борделей на головы злобным сутенерам. Мы не шугаем уличную шушеру, чтобы шпанюки приссыкивали от страха по темным подворотням. Работа на улицах – это лишь малая – и всегда осознанная! – часть нашего общего дела. Наше поле боя там, где закон не писан – а вот порядок нужно навести. И если встрянем, наши трупы даже опознавать будет некому. Просто потому, что таков наш враг. - Сурово, - без выражения произнесла Минди, садясь на пассажирское сиденье, рядом с Персивалем. – Только скажите, профессор, если все так серьезно и бескомпромиссно…зачем вы вашим школярам втираете всю эту лажу про самоотверженность Сократа и прочий бред о необходимости всегда и во всем соблюдать закон? Профессор посмотрел на девушку. «Неплохая работа, Деймон…» - Во-первых – Персиваль завел мотор, - они у меня не школяры, а студенты. Не такие уж и дети, а это нюанс. Во-вторых, никто не отменял моих профессиональных обязанностей, интересных лекций и такой интересной вещи, как мотивирующая полуправда. Ну, а в-третьих – профессор хитро ухмыльнулся, - своим настоящим ученикам я всю эту лажу никогда не втирал. - Как угодно, - профессор был непонятен для Минди, как и предстоящее дело – и это ее раздражало и утомляло одновременно. – По дороге нам нужно будет заехать кое-куда. Я заберу вещи. - Рад, что ты прибыла во всеоружии! – весело произнес Персиваль, выезжая с парковки. Одинокая, мрачная фигура наблюдала за девушкой и профессором через окуляр армейского дальномера. Сухой и безжизненный голос зазвучал в наушнике персонального коммутатора. - Встреча состоялась? - Да, - голос фигуры был столь же невыразим, как и темный облик. - Она была одна. - Да. Они еще не встретились со вторым. - Хорошо. Это значит, что все происходит так, как и следует… С северо-востока донеслось раскатистое эхо громового раската. На озере – где-то там, между городками Лудингтон и Манитовок – буйствовал шторм. А сквозь стену ливня и бунт волн шел паром… … Это был рев. Гулкий, клокочущий храп угольных двигателей. Пронзительный свист ветра. Хлещущий клекот ливня. Могучие взрывы плещущих валов. Грохот черных, то и дело озаряемых вспышкой молнии небес. И прочий неразборчивый шум, вроде скрипов, лязгов, шуршаний… Это был рев. И рев был сумбурной какофонией – такой, какую только могло породить извечное противостояние Стихии и Машины. Здоровенный паром «С. С. Баджер» - последний угольный корабль Соединенных Штатов – уверенно шел сквозь непогоду. Здоровенной махине, сработанной умельцами Висконсина в доках Сторджен Бэй ажно в 52 году недавно почившего века, было совершенно наплевать на грозу, шторм и прочее водное буйство. Четыре с лишком тысячи тонн корабельной стали исправно отражали любую превратность здешнего климата, без малейшего намека на повторение судьбы кораблика, подарившего миру – трагедию, художникам – вдохновение, а молодому красавчику Ди Каприо – гибель в мрачном холоде атлантических вод, безо всякого намека на «Оскар». Нет, «Баджер» был воплощением дерзкой американской индустриальной мысли – и любые капризы озера Мичиган выдерживал играючи. Пассажиры, конечно, нервничали… По каютам ли, или сидючи в салонах собственных автомобилей, запертых на обширном транспортном этаже – люди всячески отвлекали себя от бушующего снаружи шторма. Взрослые оживленно болтали со старыми знакомыми или случайными попутчиками. Тинейджеры с головой ушли в подаренный модными игрушками мир виртуальной жизни. Кто-то наливался спиртным на баре, кто-то меланхолично смотрел в окно, кто-то разговаривал по телефону… Разумеется, нашлись и «горячие парочки», которые сочли сложившиеся обстоятельства идеальными для страстного секса – и незамедлительно разлетелись по укромным уголкам судна дабы предаться соитию. Так, к примеру, в серебристой «Тойоте», смугловатый парнишка, блаженно закрыв глаза, ласково гладил беспокойную светловолосую головку, обладательница которой увлеченно делала ему минет. Он – плыл на похороны бабушки, неделю назад уволившись из туристической фирмы, на почве пьяной интрижки его шефа и его же коллеги, с которой, через пару-тройку месяцев он собирался счастливо обручиться. Она – искала способ развеяться, после вскрывшейся череды вопиюще-циничных измен собственного жениха с азиатскими близняшками. Обоим было тоскливо. Оба не знали, куда дальше заведет их судьба. Поэтому решили просто довериться зову спонтанной страсти, с оттенком вендетты: он подарил ей серьги от «Тиффани», предназначавшиеся на годовщину неверной невесте, а она ему – счастливую привилегию вставить ей туда, куда захочет и так, как ему заблагорассудится. Начали с воспетого известными фабулами не менее популярных кинофильмов зачина: «в рот – и по самые яйца». Под барабан грома и песню бури…романтика-с. Одним словом, любовная обида – на редкость дурная слабость. А вот прямо сбоку от серебристой «Тойоты», где озорничала парочка попутчиков, припал на колено еще один пассажир «С.С. Баджера». Темной порой, конечно, проще всего было увидеть в нем одинокого вуаериста, решившего предаться перверсии во время круиза. Однако более внимательный взгляд различил бы в нем совершенно чуждые извращенцу черты. Во-первых, внешний облик: чуть мешковатая, защитных цветов, одежда этакого «около-милитаристского стиля» не до конца скрывала крепость тренированных мышц молодого человека. А лицо его, без сомнений, куда более привыкло к выражениям сосредоточенной готовности, чем к физиономиям стыдливого возбуждения и расслабленной блажи. Во-вторых, в молодом человеке чувствовалась сила, решимость, крайняя собранность – все те почти метафизические черты, которые узнаются в охотнике или солдате, крадущемся по опасной тропе. Молодой человек кратко втянул ноздрями воздух, еле слышно выпустил его ртом – ни единой напряженности в лице – и огляделся. Снаружи все так же бушевал шторм, а внутри все так же безмолвствовала темнота. «Тихо, слишком тихо…» - пронеслось у него в голове. Он прикрыл глаза. Даже очень хорошее зрение – бесполезно в кромешной тьме, пусть даже и озаряемой, порой, вспышками молний. Не более выручает и слух – окружение ревело на разные лады и с разных сторон так, что никакой «party effect» не спасал. Здесь нужно было другое… Молодой человек снова кратко вдохнул и, не открывая глаз, направил все, без остатка, внимание чувств в середину собственной груди. На миг, все ощущения размылись, стало пугающе пусто – и снаружи, и вокруг. Но затем – неровными силуэтами, вспышками мерцающего света – чувствующий ум молодого человека стал наполняться образами окружающего мира. Но теми лишь, что были важны в данный момент. Теми, что несли угрозу. Метательное лезвие, со свистящим лязгом, воткнулось в дверь серебристой «Тойоты» - там, где долю секунды назад была голова молодого человека. Раздался удивленный возглас, ему вторило изумленно-испуганное мычание: приятный процесс бесцеремонно прервали – в отличии от жизни молодого человека. Как именно он успел уклониться от неминуемой смерти – ему и самому ведомо не было. Зато пронзительно ясно стало одно: медитации закончились, начался бой. Молодой человек, не поднимаясь на ноги, бросил свое тело в сторону, перекатился и еле слышно скользнул под алый «Вранглер Рубикон». И замер. Послышались шорохи, еле слышный звук, который издает очень осторожная поступь. Молодой человек вновь направил внимание в центр груди. Шаги стали почти ощутимы, почти осязаемы, словно стопы крадущегося опускались на мокрый пол в полу-дюйме от лица молодого человека. Ближе, еще ближе… Вспышка! Инсайт! Озарение! Она стремительно расцвела там же, в глубине – и теплой, будоражащей волной прокатилась по всему телу молодого человека, достигая, как ему казалось, даже кончиков ногтей. А вот в голове, напротив, стало пусто, прохладно и легко. Молодой человек ринулся в сторону, где, спустя секунду должен был опуститься наземь очередной шаг. Невысокий мужчина в маске, с ножом, даже понять не успел, что за сила снесла его, вышибла локтем сознание – и отправила в плавный, текучий полет через капот той самой серебристой «Тойоты», где, словно в киношном slow-mo, в испуганном крике разевала рот молоденькая блондинка и суетливо возился с ширинкой смугловатый парнишка. Надо сказать, снесенный мужик был не единственным, кто не понял, что случилось. Его коллеги – тоже, как на подбор, в масках и с разного рода угрожающим инструментарием – также не сумели разобрать, откуда прилетело. Один из них, правда, секундой позже вышел из игры, крутанувшись на месте и приложившись головой об пол – аж ноги дрыгнули. Теперь, правда, до них дошло – но парень уже спешил к третьему, перехватывая его руку с дубинкой-шокером, стеганув зарядом оружия его же обладателя в район шеи и обрушивая черный жезл на челюсть незадачливого преследователя. Пока мужчина валился без чувств, молодой человек обернулся к остальной компании, пожаловавшей по его душу. И не зря: очередное метательное лезвие свистнуло в его сторону – и, будь он не так расторопен, вошло бы в грудь. А так – оно лишь впилось в плечо. Преследователи разом ринулись за парнем, который, отпрыгнув в сторону, понесся прочь с транспортного этажа, петляя между стоящими автомобилями. Люди в масках мчались следом – по полу, по крышам, по капотам, периодически швыряя в мечущуюся цель то клинки, то сюрикены, то какие-то иглы. Пара из них достигла-таки цели: парень рефлекторно дернул рукой – сперва к правому плечу, затем к левому бедру. Рваный, петляющий бег давался ему все тяжелее, из ран сочилась кровь, а мутнеющий взгляд недвусмысленно намекал, что попавшие в него острия были смазаны чем-то препоганым. Дышать становилось труднее, преследователи были все ближе… Заемная бодрость, необходимая ему в прошедшие трое суток без сна, уступала место естественной усталости. Кое-как совершив пару мучительных рывков, парень отдалился от погони – и выскочил на открытую палубу. Лицо тут же обдало ливнем и обдуло порывом штормового ветра. Краткая остановка…чтобы понять, что бежать больше некуда: позади – смерть, впереди – беспокойные воды озера Мичиган. На ветру дышалось легче, но ноги слабели, а перед глазами то и дело всплывала мутная пелена бреда. Бежать некуда. Парень оглянулся. Очередной росчерк молнии озарил пять фигур, одетых в черное, стоящих в трех-четырех метрах от молодого человека. Теперь они уже никуда не спешили. Да и можно было понять: столько гнали, чтобы забить – теперь-то, отчего не позволить себе некоторую демонстративную неспешность? Одна из фигур выдалась вперед, на ходу вынимая из заплечных ножен недлинный, узкий меч с широкой, квадратной гардой. «Хрен ли ждут… - пронеслось в голове у парня. – Я ж им не Сарутоби, какие тут церемонии…» Во взгляде фигуры с мечом, остановившейся в трех шагах от молодого человека, ему почудилось нечто знакомое. Двое из стоящих дальше еле заметно переглянулись. «А… - в голове у молодого человека что-то прояснилось. – Так и тебя подрядили. Первое убийство куноити…символично, твою мать…» Парень нехорошо улыбнулся своим преследователям. - Умри достойно! – донеслось до молодого человека, сквозь грохот непогоды. Слух не подвел: голос был женским, молодым и очень знакомым. - С мягким знаком! – с той же нехорошей улыбкой ответил фигуре парень на «языке родных осин», даром что никто из присутствующих его не понял. А вот последовавший жест: оттопыренный средний палец был для них куда яснее… Фигуры дернулись вперед, но молодой человек, кратким, резким, неимоверным усилием собрав оставшиеся силы, оттолкнулся от палубы – и прыгнул, перемахнув бортик, в бушующие воды озера Мичиган.