Такая вот оказия

Будь у Малфоя менее дерьмово-сонное настроение, он бы непременно удивился сильнее и спросил, какого же хрена Грейнджер забыла на волнорезе в половину третьего ночи. А так, он просто стоял и смотрел на вечный эталон грязи под своими ботинками. И не испытывал вообще ничего. Она сидела в полуметре от него, со слишком выпирающими костяшками*, совершенно обычная. Обычная кожа, почти-обычные волосы и совершенно обычная кровь, которой он увидел предостаточно. И её в том числе. Гермиона Грейнджер — вся такая обычная, но далеко не посредственность. Драко думает, что война, что Тёмный Лорд и не сумевший помочь ему Дамблдор со своим пустозвонным девизом** изменили в нём слишком много. Поттер вызывал теперь скупую благодарность, Уизли, как оказалось, научился пользоваться палочкой, а Грейнджер явилась ему теперь совершенно обычной, просто очень трудолюбивой, и, где-то внутри, Драко начал её уважать. Несмотря на все свои жизненные открытия, он не считал нужным извиняться. Просто потому, что он не виноват, что его так воспитали. И, быть может лояльнее, но и своего ребенка он воспитает в подобии. Потому что он аристократ. Потому что он Малфой. Драко больше не слепой самовлюбленный идиот. Драко понимает, что был не прав на счёт неё все эти годы. Эту мысль он сопроводил шумным выдохом и, наверное, смог бы даже озвучить. Грейнджер испуганно повернулась и воззрилась на него в немом удивлении, которое, однако, схлынуло слишком быстро. Теперь он смотрел в её глаза, уже уставая подмечать то, что и они совершенно обычные, человеческие. Стоял, смотрел, молчал. Гермиона пришла на волнорез всего-то с минут двадцать назад и никак не думала, что её апатичное созерцание разбивающихся о камни волн, как и её детских надежд, будет прервано. Да еще и кем. Малфой стоял позади, и, видимо, уже какое-то время. Теперь он смотрел ей в глаза. Никакого упрямства, гордыни, чистоплюйства. Он просто… смотрел. Скулы болезненно выделялись на лице, да и кожа была бледной уже мертвенно. Ну да. Его война тоже не в последних рядах оставила. Гермиона давно призналась себе, что самобичевание не искупит грехи, а лишь испортит настроение и потратит такое бесценное время. Сейчас ей хуже быть уже не могло, да и утро вообще не скоро. Они ведь могли ему помочь. Вместо слежки, подозрений, домыслов. Просто помочь. Хотя бы попытаться. Сейчас она понимает, что ему было очень тяжело, одиноко, страшно. Драко Малфой — мерзкий аристократишка, которого не поняли и не поддержали. Очень редко и тайно Гермиона думает о своей жизни без письма в одиннадцать лет. У неё бы было счастливое детство и нормальная юность. Еще реже представляет, что бы было, не завертись их дружба. Мальчики, наверное, не справились бы. Она бы не получила двух самых близких друзей. Несмотря на годы унижений, слёз и соперничества, Гермиона не испытывала к Малфою омерзения. Даже намека на обиду или злость. Быть может, отблеск благодарности за мотивацию быть лучшей во всем, даже если это дополнительные у профессора Снейпа. Чувство вины за то, что в «большом гриффиндорском сердце» не нашлось желания понять и помочь. Скорбное осознание, пришедшее после последней битвы и судов, что он всего этого не хотел. Просто Малфой живёт в другом мире, со своими правилами, со своей моралью. И он сделал всё, что смог.*** Гермиона смотрела ему в глаза, плавая где-то в своих мыслях и наконец осознавая, как же их покорежило и изменило. Они теперь смотрят на мир по новому. Гермиона думает, что если бы Малфой умел извиняться — он бы не извинился за школьные годы. Зато она совершенно уверена, что он наконец понял — кровь у всех одинаковая. Когда Драко разворачивается и уходит искать другое место, Гермиона понимает, что это жест своеобразного уважения. Когда Гермиона провожает его спокойным, «мирным» взглядом — он его чувствует — Драко понимает, что она простила и поняла.