Любить нельзя ненавидеть

Выйдя из подъезда, Цыпа сразу увидел Тима. Он был на детской площадке, сидел на качеле — той самой, из-за которой восемь лет назад случилась нехилая потасовка, закончившаяся синяками и ссадинами — именно так произошло их знакомство, в итоге перетёкшее в крепкую дружбу, продолжающуюся и по сей день. Гордеев был одет в чёрную толстовку с накинутым на голову капюшоном, что показалось Цыпе немного странным — обычно он носил футболки и кожаную куртку. Но в остальном Тим остался себе верен — чёрные джинсы, кроссовки и очки. — Чё хотел? — не размениваясь на приветствия, едва дойдя до друга, Костя задаёт волнующий его вопрос — не понравилось ему, что Тим так внезапно и без объяснений вызвал его. Тимофей медленно поднимает голову и снимает с лица очки, позволяя тому увидеть всю красоту его лица — впалые щёки, мутные глаза с синими кругами, и дрожащие потрескавшиеся губы — всегда ярко-красные, которым позавидовала бы любая девушка, но теперь практически белые. — Твою мать! Ты чё с собой сделал, Тим? — Костя всерьёз ужасается его внешнему виду. — Мне хреново, брат. Мне очень хреново, — медленно и вымученно проговаривает Гордеев. — Помоги. — Чем? — Цыплаков садится рядом и осторожно опускает ладонь на его плечо. — Таблетки, — вынув из кармана пустую пластинку, Тимофей грустно усмехается: — Они, оказывается, имеют свойство заканчиваться. — Ты чё, уже всё сожрал? Я тебе их дал неделю назад! — Цыпа срывается на крик. Вскакивает с места, словно ошпаренный и начинает нервно топтаться на месте. — Не учи, а?! Мне надо ещё. Срочно, — морщась от громкого крика, лидер их банды поднимает на Цыплакова взгляд. — Я сдохну, понимаешь? — Ты сдохнешь, если продолжишь их глотать! — более точно выразился Костя. — Цыпа, — сиплый, невероятно измученный голос друга вынуждает обернуться. Тим умоляюще на него глядит и держит протянутой в его сторону несколько голубых купюр, свёрнутых вдвое. — Я тебя как друга прошу. Я был у Жанны, но у неё этих таблеток нет. Она мне предложила порошок… Ты же не хочешь, чтобы я подсел на реальную наркоту? — А это — чё, не реальная? — лицо Константина искажается в злой гримасе. Ещё шантажа ему не хватало! Он нагибается к Тиму, хватает за шею и орёт прямо в лицо: — Ты понимаешь, что подсел? Ты, блять, понимаешь это?! Чё, сдохнуть хочешь? Ты, наркоша, блять! Сука! Ненавижу! — он не справляется с эмоциями и выбивает из рук Тимофея пустую пластинку, а потом с силой толкает парня — так, что тот не удерживается на месте и падает назад, но натыкается спиной на железные прутья качели. Он хрипит и тихо матерится, кривя губы от боли. — Сиди тут! — рявкает Цыпа в его сторону и уходит домой. Спустя пятнадцать минут, показавшиеся Гордееву целой вечностью, тот возвращается, и не один — а с сестрой. Тим поднимает голову и даже издалека умудряется заметить её ненавидящий, а теперь ещё и осуждающий взгляд. Цыплаковы останавливаются у подъезда и о чём-то не долго беседуют, а потом расходятся в разные стороны — она идёт за дом, а он — к нему. Цыпа садится рядом, его брови сдвинуты на переносице, он глядит прямо перед собой. — Таблетки будут через час, — ровным тоном сообщает он. Тим коротко кивает — на большее он не способен. От любого малейшего движения тело адски ломит, а от разговоров стучит в висках. — Сука, мне из-за тебя пришлось сестру просить! Ты понимаешь? — Костя не сдерживается — вскакивает с места, кричит на весь двор. Он даже передать не мог, как сильно в этот момент ненавидел Тима. Если махинация с таблетками вскроется, то у Саши будут очень большие проблемы. Прошлый раз — была её инициатива. И он взял с неё слово, что больше она так рисковать не будет. А теперь, из-за Тима, пришлось её просить снова это сделать. — Понимаю, — тихо отвечает Гордеев. — Поверь, я, как никто другой тебя понимаю. — Если её из-за тебя поймают, я, блять, не знаю, что с тобой сделаю! — яростно угрожает Цыплаков. — Не боись, брат. Не поймают, — в своей манере — уверенно заверяет его Тимофей и медленно облокачивается назад. Спина касается уже знакомой железки, он хрипит, морщит лицо, но решает оставаться в таком положении. — Ты откуда знаешь? — Цыплаков смотрит на мучения друга и злорадствует — пускай ему будет адски плохо и больно, он заслужил. Но в то же время ему было Гордеева жаль — как бы то ни было, он один из его лучших друзей. Один из фантастической четвёрки — как любит говорить Гоша. — Просто знаю, — хрипя, отвечает Тим. Через час, как и прогнозировал Цыпа, Саша вернулась. Она не стала подходить к Тиму, кивком головы позвала брата к себе и незаметно — профессионально, передала ему пластинку, и направилась в сторону своего подъезда. Костя долго не задерживается. Не глядя Тиму в лицо — показывает так своё презрение, швыряет в парня таблетки и уходит вслед за сестрой. Переступив порог дома, скидывает обувь и незамедлительно идёт на кухню — знает, что Саша там — стоит у окна, к нему спиной. Костя облокачивается плечом на дверной косяк и поджимает губы. — Саш, ты это… извини. Я не хотел тебя в это впутывать, — слова даются Цыпе с трудом, он знает — ему нет оправдания. — И давно он? — она к нему не поворачивается. Держит руки в карманах спортивных штанов и смотрит через стекло, как Тим, медленно волоча ноги, уходит со двора. — Где-то месяц, — неопределённо отвечает Костя. Все числа и дни сбились в его голове. В памяти сохранились только события и их хронология. Цыпа знает, что Тим начал употреблять обезбол после той драки с южанами — когда численный перевес был далеко не на их стороне. Когда пришлось втянуть Гуфа. Когда совершенно внезапно, в самый разгар боевых действий — когда у них не оставалось никаких шансов, появился нелепый голубой фургон с детским питанием. И когда так неожиданно из него вылез парень с пулемётом в руках и расхерачил промзону в щепки. С того дня их жизнь круто поменялась. О «стае», как любит их называть Тим, стало известно наверху — дядям на бронированных геликах, живущим по воровским законам, а парень с пулемётом оказался криминальным авторитетом и стал ему лучшим другом — каким образом это произошло, Костя до сих пор не понимает. Он вообще в последнее время мало что понимает. — Те таблетки ты ему продал? — Саша не уверена, даже, скорее, думает обратное, но решает уточнить — на всякий случай. — Да. Ответ её шокирует. Она наконец поворачивается и неверяще смотрит на брата. Он не знает, куда себя деть — она явно не ожидала от него такого, прячет глаза в пол, кусает губы. Так стыдно ему не было уже давно. — Оба раза? Тот день, когда он выступил для друга в роли наркобарыги — обезболивающие таблетки, вызывающие привыкание, Цыплаков считал ничем иным, как наркотиками, стал для него не последним. Тогда он продал ему только одну пластинку, но их всего было две. Вторая осталась у Цыплаковых дома — лежала нетронутой там же, куда была положена Сашей — на полке в кухне. Позже она, правда, переложила её в трёхлитровую железную банку для сахара — нехорошо оставлять запрещённые вещества на видном месте. Но неделю назад Костя сбыл и её. Кому — теперь предельно ясно. — Ты же понимаешь, куда это приведёт, если он не завяжет? — она не дожидается ответа, его молчание — уже ответ. Костя кивает — он всё прекрасно понимает. — И тем не менее сам его пичкаешь этой дрянью… — У меня не было выбора, — он наконец-то поднимает голову: оправдывается, не хочет делать себя крайним. — Он сидел там еле живой, ты же сама видела. Что мне оставалось? Тим без этих таблеток подохнет. — А с ними он подохнет ещё быстрее, — мрачно отвечает Саша и решает на том закончить разговор — выходит из кухни. — Я не позволю, — твёрдо заявляет Цыпа, невольно заставляя сестру остановится. Он смотрит ей в глаза и обещает: — Я возьму Тима на себя. Он слезет с этой дряни, я ему не дам скатиться. Он выглядит уверенно. Всерьёз считает, что сможет вернуть Тима к нормальной жизни и избавить от зависимости. Как — он и понятия не имеет. Но Цыплаков знает наверняка — он непременно его вытащит. — Куда скатиться? Он уже на дне, — вот только Саша была настроена скептически и объективно понимала, что с силой воли Тима это невозможно. И Костя это тоже понимает, ведь он как никто другой знает, что сила воли у его друга отсутствует, а без неё любые попытки избавить его от зависимости обречены на провал. Саша закрывается в комнате на защёлку, прислоняется спиной к двери. Вытаскивает правую руку из кармана, разжимает кулак и опускает взгляд на две пластинки обезболивающих таблеток. Она старалась не думать — зачем и почему взяла больше необходимого, и о том, почему не сказала про это Косте. Только вот мысли, что всё это неправильно, не спрашивая, наперебой проносились в голове, вынуждая себя чувствовать крайне ужасно. Она снова сжимает их в кулак — до боли, чтобы хоть немного заглушить моральную и подходит к письменному столу. Садится на корточки и достаёт из-под него небольшой ящик с кремами, лосьонами, лаками для ногтей, и прочими средствами косметических средств и прячет таблетки на самое дно. Тим придёт к ней снова. Через неделю, две — неважно. Он придёт. Наркоманы всегда возвращаются. И она будет готова. Девушка забирается на свою кровать с ногами и облокачивается спиной на стену. Ворс ковра щекочет шею, но Саша не обращает на это внимание. Поворачивает голову к окну и прикрыв глаза подставляет лицо медленно заходящему за горизонт солнцу. И точно также сейчас она — медленно, но верно, катилась куда-то вниз — прямиком к Вадику, давно её там поджидающему. С их последней встречи, когда он внаглую пошёл её провожать домой, прошло две недели. И с тех пор о нём ни слуха, ни духа. Костя ничего о Вадике не рассказывал, посреди ночи никуда не срывался, Рослин просто исчез из её жизни. Не то, чтобы Сашу это расстраивало, но она явно ощущала подвох. Девушка была уверена — это таинственное исчезновение лишь затишье перед бурей и он обязательно даст о себе знать — уж слишком убедительно и многообещающе звучало его «увидимся» на прощание. Она просто не знала, что у Вадика сорвалась поставка наркотиков, поставившая под угрозу не только его многомиллионный бизнес, но и авторитет, потом и кровью заработанный — в самом прямом смысле этого слова. И чем же торговать барыгам? Что распространять по точкам, учитывая, что Пулемёт — единственный наркодилер в этом городе? Уже сегодня-завтра запас веселящих веществ закончится у всех торгашей, и что начнётся? Его уже предупредили — если он не решит эту проблему в кратчайшие сроки, ему крышка. И он решал. До хрипоты в голосе и крови на кулаках честно решал всё это время, и лишь пару раз снимал напряжение с помощью лёгких наркотиков и безотказных женщин. Он весьма доходчиво объяснил поставщику, что его не ебут причины, по которым фургон с логотипом детских игрушек в условленное время так и не въехал на территорию завода, а его бородатые двухметровые головорезы не выгрузили в подвал клуба сотню мягких медвежат, лисичек, кошечек, с зашитыми внутрь пакетами белого порошка. Но сути дела это не поменяло — товара как не было, так и нет. И не будет, по меньшей мере, ещё около двух недель, которые Чай-Хонте вряд ли переживёт. Саша вышла из комнаты, когда уже начало темнеть. Сидя на корточках и завязывая на кроссовках шнурки, она прислушивается к шуму телевизора в зале — Костя смотрел «Брата», и пока не понял, что его сестра на ночь глядя куда-то собралась. — Я скоро вернусь, — громко говорит она, хватая со стеллажа свою связку ключей, и успевает захлопнуть дверь до того, как Костя выходит из комнаты с вопросительным выражением лица. Однако её внезапная отлучка ему сыграла на руку — именно в эту секунду ему позвонил Вадик и сказал, что через десять минут к нему зайдёт. А позвонил бы раньше, возможно, застал бы Сашу… Вадим выглядел хреново. Явно не выспавшийся, помятый — и речь не только об одежде, с синими кругами под глазами и разбитыми кулаками. Цыпа подумал, что всё-таки хорошо, что они с Сашей разминулись — в таком виде у него мало шансов очаровать его сестру. Впрочем, в обычном состоянии он тоже ей не мил. — Короче, есть у меня для вашей банды работёнка, не пыльная, — после разговоров ни о чём, Вадим подводит к главному — тому, ради чего вырвался из клуба. Он выжидающе смотрит на парня, тот согласно кивает — кто бы сомневался, и тогда Пулемёт продолжает: — Надо товар перевезти с одного склада на другой. — Сделаем, — пафосно обещает Костя. — Аванс, — не менее пафосно мужчина достаёт из кармана олимпийки деньги и кладёт на стол, напротив парня. — Столько же получите после завершения задания. — А сколько здесь? — Цыпа с подозрением смотрит на тонкую пачку с красными бумажками, быстрыми движениями пальцев пролистывает купюры, подражая бандитам в фильмах. — Шестьдесят, — незамедлительно отвечает Вадим. Он сам решал, какой будет оплата, а потом сам же и собирал эту пачку — выбирал исключительно пятитысячные купюры, перетягивал резинкой. Вадим любит деньги. Любит, когда их много и когда они на виду. Ему доставляет удовольствие их нюхать, держать в руках, слышать их шелест, считать, складывать в стопочки. Это один из его фетишей — не самый странный, но, пожалуй, самый главный. Цыпа делит в уме эту сумму на четверых, резко поднимает взгляд на мужчину и из его уст буквально вырывается недовольство: — Чё так мало? — Борзеешь, Цыпа, — Рослин лениво поднимает на парня удивлённый взгляд. — Я мог это задание своим стриптизёршам отдать, они давно просят разнообразить их ночную жизнь. Но решил доверить вам, поскольку знаю, как каждому из вас нужны бабки. А тебе — особенно. Костя опускает голову, кусает губы. Чувствует тяжёлый, недовольный взгляд Вадика на себе. Напряжение между ними вмиг возросло до предела. Парень уже не в первый раз ощущает такой контраст: то ему с Вадиком легко, спокойно, то жутко страшно и неуютно, что хочется сбежать. Он понимает свою ошибку — не должен был показывать своего недовольства, и уж тем более говорить об этом прямо. Вадим прав — они могли и этого не получить, задание-то пустяковое — в свете последних событий, совсем не их формат. Вот и оплата соответствующая. — Извини, не подумал, — не поднимая глаз, проговаривает Цыпа. — Вот в этом и есть твоя проблема — ты не думаешь, — авторитетно заявляет Вадим и парень понимает, куда он клонит: напоминает бездумную выходку, когда он проломил череп одному из главных на чужой земле — и, между прочим, сохранив этим жизнь Вадику. — Ладно, расслабься, — взглянув на Цыплакова, Рослин замечает, как сильно тот загрузился, осмысливая его последние слова. Вадим несильно бьёт кулаком по его плечу и усмехается. — Я смогу справиться один, — Цыпа поднимает голову и робко смотрит на друга. — Не сможешь, — Вадик качает головой. — Вы должны всё успеть за час, пока сторож — бабушка божий одуванчик, смотрит новую серию своего любимого сериала. — Так, можно её… — Цыпа недоговаривает. Взглядом показывает, что существует немало способов заставить свидетеля молчать. Вадик не отвечает. Задумчиво смотрит прямо в душу, выворачивает наизнанку, и пытается понять: на что ещё способен этот парень? — Цып, ты совсем изверг? Ей восемьдесят лет. Хочешь, чтобы она скопытилась от страха? — он смотрит осуждающе, снова вынуждая парня пожалеть о сказанном. Потом отворачивается и продолжает уже обычным тоном: — Она не должна ничего заметить. Мне нужно, чтобы хозяин не знал, в какой именно день случилась пропажа. — Ладно, я понял. Нужна вся банда, — Цыпе всё ещё не нравится, что от всей суммы он получит только тридцать тысяч — которые и вернёт Вадику в качестве долга, и то, останется должен ещё, и как бы не старался это скрыть, у него не выходило. — Завтра вечером подтягивайтесь в клуб, обсудим детали, — мужчина смотрит на часы и торопится покинуть квартиру. Цыпа провожает его до двери, они перебрасываются парой пустых, бессмысленных фраз, а потом Вадим всё-таки не выдерживает и интересуется: — Сестрица-то твоя дома? — он смотрит на Цыплакова, коварно улыбается. Минут пятнадцать они сидели на кухне, и за всё время Александра так и не появилась — а он так на это надеялся, да и вообще в квартире было тихо, будто кроме их двоих больше никого не было. — Нет, умотала куда-то перед тем, как ты позвонил. Вадик, — он делает паузу, привлекает внимание мужчины. — Она просила поговорить с тобой… — О чём? — Ей сильно не нравится твой напор, — он не знает, как помягче сказать Пулемёту, что Саша вообще не хочет с ним ни общаться, ни встречаться. Начинает с единственной фразы, которую смог придумать, а потом решает на ней же и закончить. Вадик не глупый, поймёт все и без слов. Но мужчина молчит и никак не выражает своих эмоций. Медленно завязывает шнурки, перекладывает телефон из одного кармана в другой — намеренно тянет время. Вадик кайфует. Он буквально чувствует эти вибрации дискомфорта, исходящие от парня — в точности такие же, какие шли от Саши, когда он её провожал. Вот оно — первое сходство Цыплаковых. Вадим невольно думает о том, что наконец-то его нашёл — а то уже думал, что кто-то из них приёмный, настолько они разные. Но чем больше он узнавал Костю и чем внимательнее читал досье на Александру, лежащее среди прочих его папок с пометкой «важно», тем сильнее убеждался — они родные. — Я понял, — он кивает, выпрямляется, и надевает на глаза очки. — Не парься, всё нормально, — улыбается, хлопает парня по плечу. Что именно он понял и что будет делать дальше, Цыпа спросить не решается. Да и что-то ему подсказывало — Вадик не ответит откровенно. В одном он уверен точно — Пулемёт не отступит. Возможно, предпримет иную стратегию, но от Саши не отстанет — как бы сильно ей этого не хотелось. И вот снова парень подумал о том, что ему нужно поучиться у Вадика этой самоуверенности. Мужчина выходит из подъезда Цыплаковых и задирает голову вверх — смотрит на окна квартиры, которую только что покинул, затем переводит взгляд на соседний дом и безошибочно находит окна родительской квартиры Саши-гаишника — не было ещё ни разу, чтобы он удержался и не посмотрел. Чёртова привычка юности его никак не покинет, хотя пора — уже двенадцать лет, как. У Громовых горел свет только на кухне. Вадик думает зайти на огонёк, но смотрит на часы и тихо матерится — пора возвращаться в клуб, через полчаса у него встреча с новыми (возможными) поставщиками дури. А если бы зашёл — сильно удивился, встретившись там с Александрой. — Здорово, — удивлён был и Саня, открыв дверь и узрев на пороге подругу детства — без звонка и всякой на то причины. — Впустишь? — она игнорирует его приветствие — слишком часто стала это делать в последнее время, и поднимает взгляд на Громова. Он отходит в сторону, позволяя девушке зайти. Пока он запирает дверь, она скидывает кроссовки и проходит в зал, оттуда — на кухню. Она точно не помнит, сколько лет уже не была в этом доме, но ностальгически улыбается, ведь с тех пор здесь ничего не изменилось. Родители парня давно переехали в соседний город, купив там небольшой двухэтажный домик, а Саня, женившись, купил крутую двушку в новостройке в центре города и жил там ровно год, пока супруга не узнала, что он гуляет. Глядя на такие семейные пары, Александра перестала переживать, что в свои двадцать пять ещё не замужем. — Чё, Оля выгнала тебя? — она задаёт риторический вопрос — по какой ещё причине её друг вернулся сюда? — Ага, причём из моей же квартиры, — он фыркает, а Саша усмехается. Она садится за стол, подогнув под себя одну ногу, а Громов проходит дальше и садится напротив. — Нахера я вообще женился? — Ради регулярного секса, — со знанием отвечает она. — Только вот нихера он не регулярный, — признаётся Громов. — А ты чё пришла-то, Цыплакова? Только не говори, что меня поддержать, — он вспоминает, что она так и не объяснила причину своего визита и спрашивает в лоб. Саша никогда прежде к нему не приходила просто так, без причины, и он знал — с тех пор ничего не изменилось. — Мне нужна левая мобила. Достанешь? — Не вопрос, — он пожимает плечами и как бы между делом, ради праздного любопытства спрашивает: — А зачем тебе? — хотя на самом деле ему глубоко класть. — Наркоту буду толкать, — незамедлительно отвечает она. Саня ухмыляется. Шутку оценил, и теперь выжидающе глядит на девушку. — А если серьёзно? — он улыбается. Теперь ему действительно становится интересно — зачем ей левая мобила? Девушка молчит. Не торопится отвечать, и чем дольше она вот так сидит — не поднимая головы, тем навязчивее становилась мысль, что она и не шутила. — Ты серьёзно, — мрачно проговаривает он. Улыбка с его лица окончательно исчезла. Саша ошеломлённо смотрит в одну точку, а в голове вихрем мечется один единственный вопрос: какого, блять, хрена?! Александра наконец-то поднимает голову и нерешительно смотрит ему в глаза — обречённо, безнадёжно, и теперь он понимает истинную причину её визита. — Мне надо выпить. Вместо двух рюмок достаёт из шкафа кружку для чая — только себе, а из соседнего уже начатую и наполовину пустую бутылку Black Jacka. Наливает немного — грамм сто, и залпом выпивает. Цыплаковой нравится, что Громов ей не предлагает. Все друзья и родственники знают, что она не пьёт, но считают своим долгом уточнить — может, всё-таки, будет? Но Саша — единственный, кто так не делает. Он знает — если она захочет нарушить данное самой себе обещание больше никогда не пить, то скажет сама. И лучше бы она нарушила его, чем то — другое. Он смотрит на девушку и отчаянно пытается понять — что такого могло произойти, что она вдруг решила взяться за старое? Или не вдруг? Сколько прошло времени с того момента, как она впервые об этом задумалась, до того, как пришла к нему? — Хорош пялиться, Громов! — девушка не выдерживает его пригвоздённого взгляда — недовольно морщится, нервно ёрзает на стуле. — Напоминаешь мне придурка одного, — она делает резкое движение головой — отгоняет образ Вадика, внезапно возникший перед глазами. — Что случилось? Два слова. Всего два слова, образующие вопрос, но взглядом и голосом Саша спросил гораздо больше. Она какое-то время молчит. Стучит ногтями по столу и снова не решается поднять глаза с пола — ей слишком стыдно. — Деньги, Саш, — её голос тихий, ровный. Она отвечает ёмко, но Громову этого вполне хватает, чтобы всё понять. Он встаёт со стула и подходит к окну. Распахивает старые деревянные рамы, недолго смотрит на двор. Из лежащей на подоконнике красной пачки Marlboro вытягивает сигарету. Прикуривает. Делает первую затяжку. Следом вторую. Он больше ни о чём не спрашивает. И в принципе не говорит, задумчиво смотрит во двор. — Я тебя сведу с одним парнем, — лишь докурив до самого фильтра и затушив бычок в пепельнице, Саша продолжает разговор. — Он у нас смотрящий. Ему категорически не нравится эта идея — знакомить её с Пулемётом. Он чувствует — ничего хорошего из этого не выйдет, Вадик потащит её на дно — как и всех. Но иного выхода нет — весь бизнес в Чай-Хонте идёт через него. Наркобизнес — в особенности. И он даже не догадывается, что эти двое уже знакомы, и что у Вадика к Александре есть определённый интерес. — Саш, — Цыплакова его перебивает. — Ты не понял. Мне не нужна крыша. Дерзкое и самонадеянное заявление его подруги на мгновение пугает. Он поворачивает голову назад, недолго смотрит на девушку. Затем медленно, и не сводя взгляда, подходит к ней и садится на край стола. — Это ты не поняла, — внушительно заговорил он. — У нас тут давно не две тысячи седьмой. Пока тебя не было, всё изменилось, власть сменилась. Время откатило назад, Сань. Район живет по понятиям девяностых. Стрелки, крыши, рэкет. Ты и не представляешь, что тут творится ночами и чем город живёт теперь. Тебе нужна крыша, — на последнем предложении он делает акцент — выделяет интонацией каждое слово, а вдобавок устрашающе смотрит — она должна понять, что не всё так просто. — Ты собираешься работать на чужой земле, без разрешения, — он повышает голос, чётко проговаривает каждое слово, в надежде донести до девушки главное: — Так дела не делаются. — Это не чужая земля, — но она словно специально отказывалась видеть очевидное. Смотрит Саше в глаза — твёрдо, уверенно. — Я здесь родилась и выросла. Это моя земля. Громов не знает, что ответить. Молча хлопает глазами и смотрит на бывшую одноклассницу, как на полоумную. — Ты не врубаешься? Смотрящий — псих. Если узнает, что ты за его спиной работаешь — а он узнает, у него стукачи на каждом шагу, он не станет разбираться, Сань. Он просто тебя убьёт. А перед этим ещё и трахнет. Вскочив со стола, молодой человек делает два широких шага к подоконнику, хватает с него пачку Marlboro и начинает курить. Цыплакова не рискует напомнить, что это уже вторая сигарета подряд и молча наблюдает за бывшим одноклассником со своего места. Его движения нервные, резкие. Лицо покраснело от злости. Девушка понимает, что такая реакция неспроста. Саша, определённо, знает, что говорит — в отличие от неё, он с криминалом не завязывал. Вернее, пытался, но не вышло. Он знает, о чём говорит, и его надо послушать — но так ли страшен чёрт, как его малюют? — Всё так серьёзно? — её голос стал тише. Нет, она не передумала, просто прощупывает ситуацию — и Саша это понимает. — В девяностых такого не было, — он не поворачивается. Тоже говорит тихо, спокойно. Стоит к Саше спиной, опирается ладонями на подоконник и рассматривает верхушки деревьев с высоты одиннадцатого этажа. Громов лишь по рассказам взрослых знает, что происходило в те лихие времена, сам не помнит, ведь был ещё маленьким, но ему кажется, что устроенный Вадиком порядок сравним только с тем, что царил в девяностые. — Этот город — полностью в его власти. Он — его хозяин. Крышует спа-салоны, мойки, закусочные, пиццерии — всё, что приносит доход. И не дай Бог, если кто-то ему вовремя не заплатил — убьет, не разбираясь, — он медленно разворачивается назад, возвращается к столу — на этот раз садится сбоку от Саши на табурет, и поднимает на неё тяжёлый взгляд. — А теперь подумай, что он сделает с одной маленькой, глупой девочкой, решившей барыжить на его земле… Ты не ларёк открыла, ты толкаешь дурь. А это уже другие бабки и другие разговоры. Она не торопится отвечать. Задумчиво смотрит куда-то в сторону, нервно постукивает ногтями по столу. Кажется, она уже не настроена так решительно. Значит, он идёт верной дорогой — Саше следует и дальше её запугивать. От своей идеи она, конечно, не отступится — деваться некуда, ей нужны деньги, но по крайней мере, торговать она будет официально, с разрешения Вадика — и его даже уговаривать не придётся — девушка, молодая и красивая, не употребляющая, плюс с медицинским образованием — такие кадры ему очень нужны. А если он узнает о её прошлом, то заберёт себе не раздумывая. — И что ты предлагаешь? — Тебе надо с ним договориться. Я помогу, — он видит — ещё чуть-чуть и её самоуверенности не останется. Саша решает идти ва-банк и приводит весомые доводы в пользу работы с Пулемётом: — Он тебе даст не только защиту, а ещё и избавит от геморроя, под названием поставка и расфасовка. Его люди этим сами занимаются. Ты будешь брать уже готовый товар, и продавать. Сама подумай — это лучше. И легче. Никаких проблем с поиском товара, расфасовкой. И никаких рисков. Будешь под ним, и тебя никто не тронет — ни менты, ни бандиты. — Ты так интересно рассказываешь, что мне стало любопытно — кто он. Я его знаю? Опасный, но такой важный вопрос, наконец приблизил их к личности этого таинственного смотрящего. Цыплаковой было бы достаточно услышать его имя, чтобы понять, что этот Вадик — вернувший девяностые, и тот, с которым дружит её брат — один и тот же человек. Но Громов как будто забыл его имя, и в мыслях мелькает только род его деятельности. — Твой брат знает, — чуть помедлив с ответом, признаётся он. — Даже так, — не скрывая удивления, девушка смотрит на бывшего одноклассника не сводя взгляда, вынуждая того чувствовать себя, как под прицелом. — Не смотри так на меня. Я предупреждал и его, и Тима, чтобы не вздумали соглашаться на него работать. Но чё ты, брата своего не знаешь? Он баксами помахал перед ними и всё — щёнки готовы на всё. — Ты их свёл? — заданный в лоб вопрос звучит, как упрёк. — Он сам на них вышел, — Саша качает головой. Теоретически он не соврал — он их не знакомил. Но вот практически… — И чем они занимаются? — Насколько мне известно, ничего серьёзного им ещё не предложили. Пока что они выполняют мелкие поручения, типа разуть тачку, перевезти товар с одного склада на другой, ну и всё в этом роде. — Саша, какого черта?! — она повышает голос. — Как ты вообще это допустил? И почему я только сейчас узнаю, что Костя связался с бандитами? Их же посадить могут! — Не посадят, потому что они — под ним. И на районе об этом все знают. А к его людям на его земле полная неприкосновенность, — его взгляд — словно он точно уверен в том, что говорит, внушает доверие, вот только Сашу это не утешало. — Успокойся, — он кладёт ладонь ей на плечо и слегка сжимает. — Я поэтому тебе ничего и не рассказывал — знал, что будешь истерить, — она передёргивает плечами, сбрасывает его ладонь. — Ничего страшного не произошло. Я контролирую ситуацию. — Контролёр хренов, — резко отвечает она, метнув на Сашу гневный взгляд. Они молчат. Громов успел пожалеть, что рассказал Саше про Пулемёта и о том, что её брат на него работает. А Цыплакова разрывалась на части: одна была готова убить бывшего одноклассника за то, что тот допустил это и до сих пор ничего ей не рассказал, а другая прекрасно понимала — он здесь не при чём. Костю никто не принуждал, этот путь — исключительно его выбор. — Расскажи мне про этого парня, — просит Александра. — Ещё пиздюком его взял на поруки какой-то криминальный авторитет. Ну и вырастил себе смену. Сначала был смотрящим, держал половину города, другую — южане. А не так давно ему отдали и вторую половину — главные чё-то не поделили, начались разборки. Махач был — не на жизнь, а на смерть… — Саша замолкает, украдкой смотрит на подругу. Умалчивает, что Костя тоже там был — она и так слишком много узнала. — Ему ещё тридцати нет, а он уже криминальный авторитет… только не коронованный. И то — пока. Это его город. Он здесь всё и всех подмял под себя. — И тебя? — её вопрос звучит провокационно. Что уж там таить, его он подмял уже давно — лет так десять назад. — Я — другое. У нас обязательство друг перед другом, — Громов отвечает поверхностно — не готов говорить подробности. — Сань, — он предпринимает последнюю попытку убедить девушку бросить эту затею работать на земле Вадика без его разрешения. — Не связывайся с ним. — Саш, я знаю, ты хочешь как лучше… но я уже всё решила. Мне нужны деньги. Много и быстро. А работая на кого-то, я получу жалкие проценты, — она говорит ему это прямо в глаза и мужчина только сейчас осознаёт — уверенность, что она прислушается к нему и бросит свою опасную затею, была насквозь фальшивой. Он отводит глаза в сторону и о чём-то задумывается. Кладёт руку на голову и взъерошивает волосы. — А ведь на тебя подумают в самую последнюю очередь, — вдруг заявляет он. Саня не может не согласиться, что даже если и дойдёт до Вадика информация, что в городе появился некто, торгующий наркотой без его разрешения, его подруга под подозрение не попадёт. А если её решат вычислить, он узнает, и предупредит. Она ведь для этого обратилась к нему? Саша и без него смогла бы достать левую мобилу, ей просто нужен свой человек, на которого можно положиться — тот, кто станет её ушами и глазами. — Помоги мне, Саш, — говорит она, словно в подтверждение его домыслов. Он встаёт со стула и прячет руки в карманы спортивных штанов. Поджав губы, начинает мерить шагами кухню. Ему сильно не нравится эта затея, он наверняка знает, что если Вадим её вычислит — убьёт, не задумываясь. — Ты не понимаешь, куда лезешь, — он качает головой, отчаянно надеется вызвать в ней если не страх — он уже понял, что это невозможно, то хотя бы заставить сомневаться — стоит ли игра свеч? — Я тебе помогу, — спустя минуту молчания тихим голосом сообщает он. — Но с одним условием, — Саша поворачивается лицом к подруге и серьёзно смотрит в глаза: — Я в доле. На мгновение в её глазах мелькает удивление — ему-то это зачем? Потом девушка вспоминает о его долгах за подорванную машину, но всё равно не понимает. Он только что убеждал её, что торговать наркотиками без разрешения равносильно самоубийству, а теперь заявляет, что хочет быть в доле. В чём дело? Осознал, что её идея не такая уж и опасная и тоже решил подзаработать? Или ему тоже сильно нужны деньги, что готов рискнуть? — Поставку я беру на себя, на тебе продажа. Бабки делим поровну, — мужчина молча ожидает согласия — заранее уверен, что ей придётся его помощь весьма кстати. К тому же, много лет назад они уже работали вместе — следовательно, он человек проверенный и надёжный. Она смотрит на одноклассника, не сводя взгляда. Ей не нравится, что он так быстро и самостоятельно распределил роли. Он слишком много на себя берёт. Но его помощь ей и в самом деле нужна. — Договорились. Он садится рядом, тяжко вздыхает. Наливает коньяк, залпом выпивает. — Нас порешают, Саня, — обречённо изрекает он. — И закопают где-нибудь под мостом. — Не каркай, — вполголоса отвечает она. — Заработаем, сколько нам надо, и слезем. — Ты однажды уже слезла, — мрачно напоминает он.