Любить нельзя ненавидеть

Jack Daniel’s практически допит, Вадик усердно втирает Цыпе о том, что обязательно найдёт тех уродов, что убили его отца, а он туманным взглядом смотрит в стену, на выцветший календарь девяносто девятого года. И какого он здесь всё ещё висит, если на дворе уже две тысячи семнадцатый? — Костя! Сашка. Её голос всегда действует отрезвляюще. Ещё минуту назад, будучи пьяным в хлам (и это с одной бутылки, выпитой пополам с Вадиком), теперь Цыпа абсолютно серьёзным и внимательным взглядом глядит на сестру, внимая её словам. — Маме через два часа нужно принять лекарство, проследи, чтобы она не забыла. Ещё я поставила ей капельницу, поглядывай, как закончится — уберёшь систему. Пока она медленно идёт к кухне, не отрывая глаз от телефона, что-то быстро выстукивая пальцами, Цыпа успевает оценить её внешний вид: нежно-розовое платье до колен, подчёркивающее все достоинства и скрывающее недостатки, туфли на высоченном каблуке и какая-то хрень в левой руке — слишком большая для кошелька, но маленькая для сумки — он снова забыл её название. Красавица. Наконец, она отрывается от телефона и поднимает голову. Немного растерянный взгляд серых глаз скользит по спине Вадика, затем переносится на стол и задерживается на практически допитом виски. Чёрт. Кажется, он совершенно не подумал о том, что следовало бы её пригласить присоединиться. Впрочем, он почти уверен — она бы отказалась. Нет, не почти — совершенно точно. Характер у Сашки такой — сказала не пью, значит не пью. И ты хоть лопни, хоть тресни, но слово она сдержит. Девять лет уже держит. Вадик в этот момент решает посмотреть, кто отвлёк их от мужской беседы и поворачивает голову назад. Взгляд сразу натыкается на длинные стройные ноги, затем плавно скользит вверх — по бёдрам, талии, груди, шее, губам, и останавливается на глазах. Рослин даже снимает очки, чтобы получше рассмотреть это чудо. — А это кто? Ей стоит многих усилий, чтобы отвести взгляд от его гипнотизирующих голубых глаз и перевести на брата. — Друг. Ответ заставляет её откровенно удивиться и снова обратить внимание на гостя. Он же не сводил с неё взгляда, как только увидел. Саша давно привыкла, что дома постоянно тусуются многочисленные друзья Костика. Но таких, как этот — на десяток лет старше его самого, в дорогих шмотках и брендовых солнцезащитных очках, которым бы позавидовал даже Тим — их вечный любитель, у них дома ещё не бывало. Вадим поднимается со стула и наклоняет голову вбок. Губы приоткрыты и буквально на миллиметр растягиваются в улыбку. Он смотрит внимательно, изучающе, нагло. Смотрит, как зверь, выбравший жертву. — Вадим. Представившись, протягивает руку. Знакомиться с собутыльниками Кости, пусть и такими симпатичными и совершенно не похожими на других его друзей, Саша не горела желанием. Она снова повернула голову к брату: — Утром меня дождись, разговор есть. Больше так и не посмотрев на таинственного друга младшего брата, девушка ушла в коридор, а потом громко хлопнула входная дверь. Она ушла. Ушла, как не уходил никто. И осталась маленькой занозой в голове Вадима. Закрыв за сестрой дверь, Цыплаков вернулся за стол. Вадим снова сидел на стуле, а на лице явно мелькала тень непонимания — кто эта цыпа и что она делает дома у Цыпы? Цыпа у Цыпы — смешно. Вадик даже где-то в глубине души посмеялся с собственной шутки. Костя выливает остатки Jackа по стаканам и вмиг осушает свой. А вот Вадик не торопится. Серьёзным, но в то же время осторожным взглядом исподлобья глядит на пацана и задаёт свой главный на повестке дня вопрос: — Что за нимфа? — Сестра. Рослин удивлённо вскинул брови. Серьёзно? — Родная? Цыплаков кивком головы подтверждает, но это ещё больше заставляет парня удивиться, что Константин уже не может игнорировать: — Что тебя так удивляет? — Вы не похожи. Костя криво усмехается, но ничего не говорит. Не похожи. Ой ли? Сейчас модно быть пацанкой. Дружить с мальчишками, одеваться как они. А десять лет назад быть пацанкой приходилось. И Саша ею была. Хочешь иметь авторитет во дворе и школе — будь как парень. Рассказывай пошлые анекдоты, ссорься с родителями, кури, пей, выходи летними ночами во двор, а зимними в подъезд. Тогда, в далёком две тысячи седьмом, в эпоху эмо, готов и рэперов, она была самой что ни на есть пацанкой. Жирные, не всегда расчёсанные волосы, свисающие сосульками до лопаток, лицо, покрытое подростковыми прыщами, вечно разбитые коленки, а также любимый спортивный костюм и кроссовки — тот самый незабываемый образ Цыплаковой прошлого десятилетия. Сейчас бы она отдала всё, чтобы забыть тот промежуток времени и стереть память всем, кто её такой помнит. Саня, Санёк, Сашок, и даже Шурик, что её вообще-то бесило — так звали Цыплакову раньше. Теперь, глядя на эту длинноволосую блондинку в коротком обтягивающем платье и на нереально высоких каблуках, ни у кого и язык не повернётся её так назвать. Собственно, поворачивается он только у определённого круга лиц — родных, близких, и некоторых друзей, которые вместе с ней рискнули выбиться в люди. Таких немного, но они есть — например, Саша Громов — бывший одноклассник Цыплаковой, по совместительству лучший друг, который теперь остепенился, женился, и работает в ГАИ. А что они вытворяли десять лет назад… Узнай о том Костя — охренел бы, осознав, что их банда — просто детский сад по сравнению с делами детей того времени. Тогда Саша была такой же, как её брат сейчас — вспыльчивым подростком, без разбора лезущим в драку, завсегдатаем детской комнаты полиции (тогда ещё милиции), но до ужаса верной друзьям и принципам. Всё изменилось после школы. Каким-то чудом она сдала ЕГЭ на все четвёрки, а потом ещё и умудрилась поступить в ВУЗ на медицинский факультет. На бюджет. И вот тогда-то ей пришлось пересмотреть правила своей жизни. Она понимала, что университет — это билет в счастливое будущее. И раз уж ей выдался такой шанс — один на миллион, она просто не имела права его упустить. И всё. Теперь она ночами корпела над конспектами, зубря лекции и готовясь к семинарам, коллоквиумам, а не сидела на лавке около дома с пивом в руках, а дворовую шпану заменили ребята с курса — выросшие в приличных семьях, имеющие иные ценности и серьёзные цели в жизни. Внешность вчерашней оторвы тоже стала меняться. Не сразу, постепенно — сперва в рюкзаке появился блеск для губ, затем тушь для ресниц, потом ей резко захотелось сменить рюкзак на красивую дамскую сумочку, а кроссовки и рваные джинсы (далеко не по дизайнерской задумке), на платье в цветочек и элегантные туфли на каблуке. К концу пятого курса Сани больше не стало. Зато появилась Александра — женственная, образованная, и теперь тоже имеющая цель в жизни — стать хорошим врачом. А Вадик говорит — не похожи. Вадик ничего не знает.