Альтернативность

— Слушай, Макс. Моя дыхательная система с каждым днём слабеет, и …— голос Хлои потерянно звучал, наполняя пространство комнаты, еле-еле заглушая монотонное тиканье настенных часов,— … мне недолго осталось, — суматошное, прерывистое, действительно ослабевшее, дыхание наполняло каждое слово невыносимой тяжестью. — Я слышала, как доктора говорили об этом, когда думали, что я в отключке. Я понимаю, что просто откладываю неминуемое. Пока мои родители страдают, и я вместе с ними. Я не хочу, чтоб так всё закончилось! — Что? Ты что говоришь? — Блеск в глазах девушки, сидящей рядом, казалось, отразил тот страх неминуемого, о котором ей только что говорила сама Хлоя. — Я о том, что мне было очень приятно снова провести с тобой время. Я вспомнила, как мы бегали по всему городу, будучи детьми, и делали всё, что захотим. И сегодня ты вернулась ко мне. И я хочу, чтобы это было… последним воспоминанием, — в каждом поспешном слове, казалось, возникали лёгкие нотки надежды и… радости? Но те в миг легко иссякли под тяжестью каждого вздоха. — Ты понимаешь? — Да, понимаю. — Прежний блеск всё ярче освещали слёзы, готовые вырваться и пробежаться по щекам, оставив влажные слегка солёные дорожки на бледнеющей коже девушки. — Тебе нужно… просто повернуть ручку до предела.       После выслушанного повисла короткая, до жути напряжённая тишина. И в этой тишине хотелось к чертям всё отрицать: парализованное тело лежащей подруги, до омерзения монотонный отсчёт, выбиваемый настенными часами, стойкий запах уже привычных медикаментов, дрожащие пальцы левой руки, жаждущей подняться и перенести Макс туда, где отрицание разобьется легко… как керамическая ваза… бегущие по лицу слёзы, пересекающиеся с прежде сухими губами, витающий в комнате жар и слегка жгучее состояние невесомости… отрицание, несомненно, привело к неопределённости. И к льющимся в сознание жутким воспоминаниям: — Хлоя, я-я, правда, не знаю, смогу ли я. У меня была ещё подруга, которая хотела… покончить с собой. И я сделала всё возможное, чтобы спасти ей жизнь! Как я могу позволить тебе забрать твою? Наверняка, есть другой выход?! — Ты всегда помогала друзьям, Макс. Всегда! Прошу: на этот раз не изменяй себе! — Хлоя изо всех сил старалась наполнить голос уже угасающей мольбой. Она не могла затушить слабость в каждом слове. Её преодолевало физическое желание молчать, но оно могло стать штормом для утопающей девушки.Та действительно утопала в блеклой обездвиженности каждого дня. — Я хочу помочь тебе, Хлоя, но от этого станет только хуже. — По крайней мере, у тебя есть выбор! Когда тебе нужно принять решение, ты это делаешь! А я?! Я вызываю…только лишь… жалость! Я хочу сделать собственный выбор. Самый важный в моей жизни! Прошу! Помоги мне, Макс!       В ту самую секунду сознание “временной повелительницы” наполнилось десятками возможных и невозможных альтернатив; и лишь одна-единственная из этих альтернатив была окружена непреодолимой стеной. Эта реальность всё ещё существует: её можно вспомнить, но никак не коснуться: ни ощутить стойкий запах медикаментов, ни нарастающей с каждой секундой, той самой дрожжи, приводящей к жгучей невесомости. Тело Хлои всё ещё лежит на кровати, но веки опущены, биение сердца навечно затихло. Вильям и Джойс стоят возле безжизненного тела, не в состоянии вымолвить ни слова, приглушая внезапные всхлипы. Спустя несколько дней тело легко погружается в глубину земли, опираясь на деревянный гроб… Она умирает в этом нарастающем шторме обездвиженных дней. Всепоглощающая неизбежность. — Хлоя! — Я просто…просто усну и буду думать о нас с тобой. Вечно!       Макс неспешно поднялась, а потом сделала шаг навстречу аппарату для подачи морфина, не отрывая от него кристально чистого взгляда. Всякая дрожь в пальцах исчезла, а ноги сами понесли её к капельнице: плоть девушки будто ощутила необходимость. И всё в ближайшие минуты затихло. Всё, кроме голоса Хлои, оживлённого яркой и невесомой надеждой: — Большое спасибо! Я так горжусь тем, что ты следуешь за своей мечтой! Не забывай меня!       Макс не знала и подсознательно не верила в свою мечту. Она ведь даже не могла сказать, что конкретно было для неё мечтой именно сейчас, в это мгновение. Но Макс абсолютно готова исполнять мечту Хлои из альтернативной реальности. Именно это стало её вторым дыханием: воздух словно наполнился лёгкой сладостью. Она, забыв о ноше на плечах, уже предвкушала возникновение аромата свежеприготовленных блинчиков. Но эта лёгкость продлилась лишь жалкую миллисекунду, и прежняя тяжесть во взгляде вернулась, как только Макс подняла глаза и вновь увидела почти что умиротворённую Хлою. В конце концов, девушка с невероятной жаждой в голосе бросила до жути убедительное “никогда!”. — Я люблю тебя, Макс! Ещё увидимся! — казалось, что в этой предсмертной фразе оставалось что-то двусмысленное и невероятно бездонное.       Последние слова напрашивались сами собой, они вылетели из губ с неким замедлением так, будто Макс хотела протянуть эти мгновения невозможно долго, растворившись в их бесконечности: — Раньше, чем ты думаешь.       Тысячи ярких красок пронеслись в глазах падающей в неизвестность девушки, и они, словно электрический разряд вспыхнули в воспоминаниях Макс, как только веки Хлои опустились, и та погрузилась в несгораемую безмятежность. “Временная повелительница” была просто зачарована зрелищем, хотя, казалось, что нельзя увидеть что-то особенное в спокойно спящей девчонке. Но Хлоя будто падала в невесомое, ранее недосягаемое пространство, и в ней затихала последняя буря - последний жизненный шторм. И тело Макс внезапно поглотило желание. Она не почувствовала ни одной прошедшей секунды до того как припала к солёным и влажным от слёз губам, ни одного звонкого шага секундной стрелки настенных часов. Бушующее противоречие кипело в девушке с новой силой: каждый миг казался вечностью, каждая минута казалась жалким мгновением.       Поэтому Макс и не знала, даже не догадывалась о том, сколько длилось прикосновение пылающих уст, и уст, в которых тускнели последние огоньки земной жизни. Это и заставило почувствовать истерическую жажду. Жажду созерцать давнюю фотографию – мост к далёкой, но, в то же время, близкой реальности. И жажду ощущать расплывающиеся мгновения настоящего, неспособность обернуться, неспособность пройти сквозь непреодолимую стену альтернативности. Тогда эта жажда не казалась иллюзией.