Лишь только я тебя увидел -
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Всё-таки встаёт с насиженного некоторое места и идёт дальше. Шаги даются всё трудней, нежели тогда. Что-то будто не даёт ему идти. Что-то будто не хочет о т п у с к, а т ь. Не обращает внимания, идёт всё дальше. К ногам начинает что-то подступать. Что-то жидкое… Решается посмотреть вниз. Пол «комнаты» будто залило алой жидкостью. К р о в ь. Одно это слово заставляет парня закрывать рот рукой и отходить назад. Не выдерживает и падает зад. Больно. Жутко больно. Еле садится, отползает, всё так же закрывая рот рукой, боясь того, что его легко может затошнить. И наплевать, что его одежда испачкается в к р о в и. Он, хотя бы, не увидит того, что будет дальше. «Что же ты? Это всё ведь твоих рук дело.» — что-то всё ещё вторит внутри, заставляя и вовсе ужаснуться. Это же его сознание, почему что-то ещё до сих пор говорит с ним?! Всё ещё не может успокоиться. Может, оно и к лучшему.В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилась словно змей.
Что-то начинает проясняться. Вспоминает чьё-то грозное женское лицо, несколько совершенно белокурых подростков, двоих мужчин: вроде бы, один был блондином, а другой… Брюнет? Сложно определить, на самом деле. Но кого-то он всё равно не может вспомнить. Или не х о ч е т вспомнить? Кто знает. Но он просто зарывается руками в свои волосы, стараясь сконцентрироваться и наконец вспомнить своё имя. Не получается. Не получается в который раз! Ему надо вспомнить, надо, надо, надо, надо… Мысли перемешались. Становиться дурно. Не теряет, конечно, сознание. Ведь как его терять, если ты и сам в сознании?Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм — без божества!
–…?— звучит так, будто чьи-то шаги в полном вакууме. Оборачивается. Никого. Похоже, у него даже галлюцинации начинаются, прекрасно. Что дальше?.. –Кто ты…?— голос звучит испуганно. Странно, что такой человек чего-то боится. Но это действительно так. Он не помнит даже себя, а эти шаги ни капли не знакомы… Или, погодите-ка… Знакомы.? –Погоди,??? — говорит совершенно незнакомое имя. Он не знает. Просто не знает никого с этим именем, но, почему-то, с его губ слетают эти слова. Будто кого-то действительно ищет. Кого-то родного… Что-то всё-таки вспоминает. –Никому…слышишь? Я тебя, более, никому не отдам. Я слишком собственник, чтобы такое допустить и мое сердце уже в твоих руках..— говорит довольно знакомый голос. Имени не вспомнить, перед взглядом предстают всё те же зелёные, глубокие глаза. Вроде бы, они должны быть холодными, внушать страх… Но он чувствует лишь тепло и защиту. <i>Как странно. Не помнит, но он кажется таким знакомым. Парадокс, не так ли? –Даже если ты убьешь еще сотню…тысячу человек, даже если это произойдет на моих глазах, и даже если твоей целью, однажды окажусь я, то знай… — и что-то говорит дальше. Сам парень не слышит. Или просто не желает слышать. Кто знает…С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
Всё-таки вспомнил. И года… Нет. Это сравнение крайне неуместно. Ему не сосчитать, сколько он тут пробыл. Да и он этим не занимался. Но скука смертная одолеть успела, увы и ах. — Александр?.. — произносит с той же осторожностью. Он не думает, что это действительно то имя. Он знает множество, наверно, людей с такими именами. Но ведь кто-то единственный должен быть. Не зря же он так сильно пытался запомнить, что при попытках вспомнить всплывают эти слова… Странно. Слишком странно. Никто не отзывается. Действительно галлюцинации. Какой же он дурак. Начинает говорить с чем-то нематериальным. Хах. Идиотище. Жалкий идиот, который давно свихнулся. Не стоит ему ничего ожидать от себя. Просто не стоит.Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
— Я ведь не с в и х н у л с я, да?.. — еле проговаривает, зарываясь руками в белые, словно первый снег, волосы, слегка сжимая их в своих пальцах. Он ведь не должен сойти с ума за такое время… Не должен… Не должен… Не должен… Ну всё, началось. Точно сошёл с ума. Свихнулся. Постойте…. Неожиданно вспоминает что-то ещё. Почти всё. Кроме детства. Он просто не может его вспомнить. И уже понимает, почему. Он сотворил много ужасного. По горло в крови. Сумасшествие было весьма ожидаемо. Он просто не мог не потерять рассудок с такой-то жизнью, от которой бы каждый свихнулся.Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
Во дни блаженства мне в раю
Одного тебя недоставало.
Уже хочется блевать от того, какая он всё-таки двуличная сволочь. Кажется ещё тем святошей, а на самом деле столько убивал, столько врал… Тошно. От себя же. Вот так и начинаешь себя ненавидеть. Смешно. Убого. Иронично. Он давно себя ненавидит, чего уж таит теперь. «Прекращай уже и о ч н и с ь.» — тихо шипит это «что-то». О ч н у т ь с я? В смысле?.. Разве это в его силах сейчас? Он не может, просто не может… Или нет? Он не знает. Но о ч н у т ь сяон всё равно должен будет. Если не сегодня, то через некоторое время. Хотя, стоп… А что вообще «с е г о д н я»? Он ведь не знает, сколько тут находится. В который раз это уже не может принять. Как жалко. Всё ещё пытается жить по старым обычаям… Смешно. Он не сможет вернуться обратно к той жизни. Если сам не захочет этого. А он и не хочет. Не видит важности в этом. Ему и тут будет нормально… –???— кто-то вновь зовёт кого-то. Не помнит. Эти вспоминания, как в тумане. Вряд ли он и вовсе поймёт, кого именно. Ведь не его же. Пусть и кроме него тут более н и к о г о. –Блок. — почему-то произносит он довольно знакомую фамилию. И вовсе замолкает, закрывая глаза и падая без сил в алую «воду».Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Одиночество всегда меняет человека. Он постепенно сходит с ума. Тем более, если этот человек кого-то теряет. Не физически, а морально. Просто человек ушёл, а на душе уже начинает быть больно. Это не описать словами, может быть. Но ему слишком больно. На душе… Крысы скребут? Как иронично. Он ведь сам «Крыса». Может быть, в таком состоянии он пролежал много времени, минуты, часы, дни… Неважно. Всё равно никому нет до этого дела. Он останется тут навсегда. Слишком для него мир не тот. Слишком. Тем более, у б и йц а не заслуживает жизни в нормальном обществе. Он до сих пор не понимает, почему его всё ещё оставляли в живых. Его способность — не настолько хороша, чтобы в его организации он был несколько ближе к начальнику. Он просто не может. Н е м о ж е т.Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное -
Люби меня!
— Знаешь… Я тоже себя ненавижу. — говорит в пустоту, словно так оно и должно быть. Говорить самому с собой — уже довольно привычно, что уж скрывать. Вспомнил большую половину всего, что только было. Но не может вспомнить кого-то. Кого-то… столь важного ему. Всё ещё не может. Какая ж, а л о с т ь. Он только знает его имя да фамилию. «А л е к с, а н д р Б л о к»… Не может вспомнить. Может быть, те зелёные, так запавшие ему в душу, и принадлежат этому человеку… Кто знает. «Другого и не ожидалось. Но ты всё равно не принимаешь своей вины, почему, ???.» — всё ещё вторит что-то внутри. Уже нет сил отвечать. Особенно, если это правда. Правда, которую он, вроде бы, так и пытался от себя скрыть. Эмоциональность — п о р о к. Он не должен вообще проявлять какие-то эмоции. Даже в сознании. Так недалеко и до более ужасных результатов. Но всё равно он морально м ё р т в. Зачем пытаться?.. Кто знает. Он ненавидит эту черту в себе. Ненавидит самого с е б я. Законченный эгоист и двуличная сволочь. Другого описания для него не придумать. Тем более, если он позабыл того, кого, вроде бы, любил. или что-то ещё. Он не знает. Просто не знает. И вряд ли узнает, если будет так и дальше сидеть. Но он ведь не может ничего другого сделать…Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
Я тот, кого никто не любит,
Я тот, чей взор надежду губит,
Всё-таки садится… Он не в крови. Похоже, это всё ещё его галлюцинации. Но к р о в ь — единственное, что более скрашивает полностью белое, заставляющее глаза болеть, пространство. Но довольно жутко. Было бы. Для любого человека. Но не для него. Ведь, собственно, тот, кто проливал реки крови не только по приказам, но и по собственному желанию, просто не может бояться этой алой жидкости, как бы он давно, ещё в детстве, её не боялся. Вздыхает и, вставая, всё-таки идёт дальше. Руки в перчатках спрятал в кармане плаща. Слишком. холодно. Может быть, с его холодным, почти как у трупа, телом, стоило бы и привыкнуть к такому, но он всё ещё чувствует холод. Но не чувствует того, кто мог бы согреть. С собой р я д о м.И, видишь, — я у ног твоих!
Всё-таки проходит всё дальше. До сих пор не устал, не вырубился, не упал в обморок. Странно. Но, вроде бы, пока он тут… Конкретно запутался. Какая жалость. Он уже ничего не понимает. Хрупкая грань нарушена. Как легко сломать, вроде бы, такого крепкого духом человека. Почему-то оступается и чуть ли не падает. Что за чёрт… –С, а л т ы к о в… М и х, а и л. — слышит чей-то одури знакомый голос, всё-таки напоминающий ему его собственное имя. А позже наступала тьма. Безразглядная тьма. В которую он всё-таки был рад занырнуть с головой. Ведь, собственно, это та же р е, а л ь н о с т ь. Которую он вспомнил и уже не захочет больше забывать.