Не исчезай

Впервые Савада хочет в школу и, засыпая, чувствует даже легкое нетерпение, а утром просыпается с болью в горле и, кажется, температурой. Тело тяжелое и стоит огромных усилий просто подняться с кровати, вяло он одевается и спускается вниз, сразу направляясь в прихожую и обувается, пока Нана не увидела его состояние. — А завтрак? – удивленно спрашивает женщина, с беспокойством поглядывая на сына, который низко опустив голову, зашнуровывал кроссовки. Тсунаеши отрицательно мотнул головой, так как знал, что не сможет ответить, мама точно всё по голосу поймет. — Тсу-кун, ну хоть с собой возьми. Тсуна скривился на привычно уменьшенное имя, снова мотнул головой, стараясь не зашататься, и схватился за дверную ручку. — Савада Тсунаеши, — обманчиво спокойным голосом произнесла женщина, но Тсуна понял, что это конец. Если мама называла его полным именем – остаётся только послушаться и не возникать. Его потянули назад, развернули и теплые губы матери коснулись лба. — Так и знала. А ну быстро в кровать. Никакой школы, — уперев руки в бока, приказала Нана. Савада раньше обожал болеть, так как ненавидел школу и уж лучше пить противные лекарства, чем переносить издевательства старшеклассников, но именно сейчас он чувствовал лишь горькое разочарование. Впервые ему так сильно хотелось в школу. Он знал, что произойдет что-то необычное, собьёт однообразный круг жизни. Но ослушаться матери не мог и послушно поплелся обратно в комнату, на ходу скидывая одежду и с блаженством укутываясь в одеяло. Возможно, лежать на холодном полу в туалете была не слишком хорошая идея, учитывая, что перед этим его облили холодной водой, впрочем, не стоит забывать кладовку, в которой уж точно не наблюдалось обогревателя. Тсуна в который раз почувствовал себя жутко несчастным и одиноким, а ещё ему было холодно и хотелось плакать, даже не так, мучительно утопиться в жалости к самому себе. Отдаленно послышался голос матери, которая сказала, что к нему пришел друг, и она ушла за лекарствами. Насчет первого шатен был не уверен, так как, скорее всего, у него началась горячка, оттуда и галлюцинации. У него нет друзей. Так что исходя из этой простой истины и прийти они не могли. Если не считать воображаемых. Но он вроде перестал их представлять лет так с шести. Когда воображаемые друзья не пришли его спасти. Прикосновение холодной руки ко лбу было неожиданным и приятным, Савада даже застонал от удовольствия, а потом протестующе захныкал, когда руку убрали. Вот изверги. Тсуна перехватил руку, удивляясь, что у матери такое сильное запястье и вернул обратно на лоб, довольно улыбаясь. — Наглец, — не скрывая восхищения, произнес низкий голос. Савада замер, мысленно пытался убедить себя в том, что слуховые галлюцинации – это норма, и с трудом разлепил веки, в глазах немного помутнело, но вскоре он с кристальной четкостью увидел перед собой хищное с острым подбородком лицо и опустошающими глазами. — Хии?! – Тсуна бы моментально вскочил с кровати, но просто не было сил даже рукой пошевелить, а недавний подвиг казался чем-то нереальным и трудновыполнимым. — Значит, не сбежал, — довольно оскалился Реборн. На нём по-прежнему была фетровая шляпа и костюм, только другого цвета – серый. — Какой ты хиленький, — будто удивляясь, протянул брюнет и цокнул. Кажется, он никак не мог сопоставить хрупкое тщедушное тельце с несгибаемым волевым взглядом медовых глаз. Люди с таким взглядом добиваются многого, их не сломить, они будут упрямо подниматься к своей цели, не сдаваясь. Такие люди прекрасны, завораживают своей теплой аурой. Реборн ценил таких людей. Они даже вызывали легкую зависть. И желание обладать. Вот только вялого и субтильного подростка с огромной натяжкой можно было назвать таким человеком. Но взгляд убеждал в обратном: твердый, без страха, с уверенностью и даже каким-то отчаянием, готовый пожертвовать собой без раздумий ради спасения других. И такое обманчивое сочетание силы и хрупкости интриговало, побуждая узнать, что же всё-таки сокрыто внутри. Тсунаеши Савада был труслив, пуглив, как воробушек, немного наивен и малость глуповат, и в тоже время не отводил взгляда, без раздумий бросился спасать хулигана, который до этого избивал его, он никогда не жаловался учителям, стойко перенося нападки со стороны школьников. — Я ещё расту, — обиженно произнес Тсунаеши, чувствуя, как раздирает горло от боли. Реборн ехидно оскалился, достал из кармана конфетку, избавился от фантика и, обхватив пальцами, прижал к губам парнишки, слегка надавливая, заставляя принять в рот. — Открой, — низкий голос вибрировал, выдавая легкое волнение Реборна. Тсуна послушно разомкнул губы, чувствуя холодные пальцы, которые мягко огладили стенку щеки, коснулись нижней губы, растирая слюну. Леденец был мятный и стало чуть легче, боль поутихла. — Выздоравливай, мышонок, — потрепав по волосам, произнес Реборн и поднялся. — Спасибо, — хрипло пробормотал Савада. Его глаза болели и хотелось спать, сквозь полудрему он услышал, как вернулась мама и дала выпить ему какие-то таблетки. Потом всё погрузилось во мрак. Утром стало легче, но до сих пор болело горло и температура замерла на отметке 37, так что поход в школу отменился, хотя подросток пытался встать и надеть брюки, но запутался в штанине и грохнулся. На шум прибежала обеспокоенная мать, и грозно уперев руки в бока, уставилась строгим взглядом, потом отчитала и уложила в кровать. Савада нехотя выпил лекарства, забылся сном и проснулся с ощущением невероятной слабости. Нана заставила выпить куриный бульон, потом принять таблетку. Спать не хотелось, и подросток скучающе смотрел в потолок. Тсуна не хотел признавать, но с нетерпением ожидал визита переведенного ученика и каждый раз, когда открывалась дверь, он смотрел с замиранием сердца, надеясь увидеть фетровую шляпу и хитрый прищур бездонных глаз. Скрывая своё разочарование, он вяло улыбался матери и говорил, что чувствует себя намного лучше и готов завтра пойти в школу. Завтра пойти не удалось, так как температура утром опять поднялась. Савада чувствовал себя снова одиноким, несчастным и никому ненужным. Нана напоила лекарствами и ушла на рынок, положив рядом с подушкой мобильный телефон на случай, если Тсуне станет плохо. Савада мысленно обзывал себя идиотом и дураком, так как продолжал ждать визита Реборна, который так и не приходил. И вот спустя три дня он почти полностью вылечился, легкая боль в горле и сухой кашель не помешали ему собраться в школу. Он нетерпеливо шел по дороге и удивленно поглядывал на школьников, у всех был прикреплен к нагрудному карману странный значок. Также подросток отметил, что значки были разные, они являли собой металлические римские цифры, у большинства была единица, редко встречалось что-то больше трёх. Ничего не понимая, Савада зашел в класс и стал тут же искать взглядом Реборна, к разочарованию парня его не оказалось. Одноклассники странно перешептывались, но не подходили, кажется, их удивило отсутствие значка у Тсунаеши. — Почему у него нет номера? Он «безномерной» что ли? — Не знаю. Может фаворит? — О, точно, никчемный Тсуна же болел. — Да? Ну тогда понятно. Наверное, Аркобалено ещё не видели его. — Ну тогда лучше не трогать, пока не узнаем его номер. Савада навострил уши, но не особо понял разговор подростков. При чем тут значки? Что за Аркобалено? Что вообще происходит? Его в школе не было всего три дня, а такое чувство, словно он отсутствовал больше десяти лет. На уроке ничего существенно не изменилось, но Реборн так и не появился. По неизвестной причине это расстроило, но парень старался не зацикливаться на этом и списывал с доски уравнение. А вот на перемене он даже пискнуть не успел, как его схватили старшеклассники и увели за собой. Шатен сначала пытался брыкаться и оказать сопротивление, но парни были на порядок сильнее, кажется, его потуги для них было сродни трепыханию котенка. Знакомая подсобка для спортивного инвентаря заставила все внутри сжаться от страха, слишком свежи были воспоминания прошлого пребывания в этом помещении. Его грубо пихнули внутрь и школьник чуть не упал, но удержал равновесие и огляделся, удивленно залипая на Реборне, который лениво сидел на матах и покуривал, рядом с ним стояло трое незнакомых старшеклассников, на их груди он заприметил значки с цифрой семь. — Выздоровел? – полюбопытствовал Реборн, окидывая внимательным взглядом черных глаз, которые буквально пожирали изнутри. Савада несмело кивнул, внутри всё скрутилось от плохого предчувствия. — Ко мне, — брюнет слабо улыбается, это даже не звучит, как приказ, а вот бездонные глаза буквально пронизывают холодным и жестким взглядом. Реборн даже добродушно похлопывает рядом с собой, и подростка не покидает чувство, что в его словах кроется нечто опасное, двойной смысл. Будто ему предлагают разделить трон и насладиться властью вдвоем, только они в жестоком и кровавом царстве. Тсунаеши содрогнулся от такой перспективы и посетовал на своё не совсем нормальное воображение. — Мне и тут хорошо, — голос звенит от напряжения, подросток смотрит прямо в дьявольские глаза Реборна и нервно сжимает рубашку. Брюнет лениво пожимает плечами, будто ему всё равно на выбор школьника, но на миг в черных глазах промелькнуло что-то зловещее. — Как угодно, — махнул рукой Реборн и в подсобку толкнули крайне потрепанного парня на пол, он был весь в ссадинах. С ужасом Савада вгляделся в лицо, узнавая в нем главаря хулиганов, которые постоянно его третировали. Живот скрутило от плохого предчувствия, он ошалело посмотрел на Реборна, который довольно скалился и словно наслаждался происходящим. — Что… что происходит? Почему? – губы пересохли, а в горле ком и ноги, будто не настоящие, а сделанные из пластилина, и с трудом удерживают на месте. — Око за око, — скалится в неприязненной улыбке брюнет, поднимаясь и подходя к лежащему от страха парню. — На колени, — голос у Реборна словно металлический, режет по воздуху, вспарывая живот и потроша внутренности. Савада не помнит имени блондина, кажется, его звали Хиро, он весь в слезах и соплях, дрожа от ужаса, становится на колени и касается лбом пола. Есть в этом что-то жуткое и Тсуна ощущает, что его тошнит, утренний завтрак из хлопьев и молока медленно поднимает вверх, к горлу. — Проси, — брюнет брезгливо кривится и наступает на спину, заставляя прогнуться сильнее, почти коснуться груди пола. — П-прости. Я был не прав. П-прости меня, пожалуйста, — Хиро на грани, его голос срывается, и видно, что он почти задыхается. — Отпусти, — беззвучно просит Савада, больше похоже на хрип умирающего, чем просьбу, но Реборн услышал. Он замирает, смотрит с интересом, слегка склонив голову, и в черных глазах вспыхивает недовольство, а потом медленно подходит к Тсунаеши. Савада не двигается с места, смотрит, почти не моргая, в агатовые глаза, и возникает ощущение, будто это ангел смерти идет за ним. Но Реборн лишь касается рукой его щеки, проводит кончиками пальцев, обрисовывая скулу, опускаясь ниже к подбородку, и внезапно жестко фиксирует руку на горле, не сжимая, но ощутимо касаясь кожи. У Савады такое чувство, будто сердце трепыхается где-то в гортани и это почти больно, мешая дышать. — Жалеешь? – Реборн сверлит темным взглядом, и подросток залипает на тонких губах парня. Тсунаеши не знает, что ответить, у него щекочет где-то в горле и хочется закашлять, а ещё руки дрожат и внутри всё сжалось от напряжения. А ещё он знает, что нельзя опускать взгляд и отступать, любое неверное движение и его ждёт смерть. А Реборн сыто ухмыляется и тьма в его глазах хочет вырваться наружу и сожрать с потрохами. Подросток с больными глазами и бледной кожей слишком чист, слишком, и внутри нечто темное хочет осквернить его, искупать в крови и заставить барахтаться в черном болоте. Реборн уверен, что если этого не сделать, то нелепый ребенок с огромными глазами цвета солнечного меда, несуразно серьезным выражением лица, попросту исчезнет. А он не может позволить этому случиться.