Французский способ решения проблем

— За-е-бал-ся. Оливье произносит это по слогам. Прочувствованно и выразительно, вкладывая в каждую длинную гласную на выдохе своё отношение к чёртовой кафедре английской литературы, безалаберным студентам и даже к отвратительному моросящему дождю за окном. Последний слог сопровождается театральным взмахом головы — и мгновение спустя Оливье морщится и закусывает губу: спинка дивана в преподавательской оказывается не такой мягкой, как он предполагал. Драматические эффекты никогда не обходятся без жертв. На другом конце дивана в кружку фыркает Лоран, и Оливье, пожалуй, хотел бы на него обидеться, но не может. Первое — они уже давно выросли из того возраста, когда можно позволить себе дуться на любую мелочь. Второе — Оливье попросту не в силах обижаться на этот цепкий взгляд светлых глаз, вечно торчащий ёжик волос и расслабленную позу а-ля «властелин мира». — Ну, что опять случилось? — Лоран спокойно отпивает свой чай, и Оливье следует его примеру. Глоток оказывается слишком резким, чай — слишком горячим, а язык — слишком чувствительным. Ему хочется взвыть, но вместо этого он лишь со свистом втягивает в себя воздух. Становится немного легче. — Просто заебался, и всё. Всем и сразу. Звучит грубо, но Оливье уверен: Лоран понимает. За долгие годы знакомства — ещё со времён учёбы в университете — научился понимать. — Ничего, скоро сессия, а там и отпуск. — Ага, вступительные экзамены, консультации, вот эта вот херня. Всё как я люблю. Краем глаза он ловит скептический прищур Лорана. До него Оливье не знал, что взгляд может быть таким — ехидным и сочувствующим одновременно. А теперь не представляет, как вообще может быть иначе. Кружка с недопитым чаем со стуком становится на журнальный столик, между чьими-то не до конца заполненными планами. Слова Лорана выстреливают и вибрируют в воздухе: — Ты хочешь об этом поговорить? — Да, — короткий ответ вылетает раньше, чем Оливье успевает его осознать. И он исправляется, обращаясь больше к своему чаю, чем к Лорану: — Нет, чёрт возьми, не хочу. Усмешка Лорана неуловимо теплеет. — Понял тебя. Оливье смотрит, как Лоран подцепляет ключ и идёт к двери, прокручивая дешёвое металлическое колечко с дурацким брелоком на пальце. Когда в замке щёлкает два раза, ему кажется, что раздражение, тисками сдавливающее грудь последние недели две, становится меньше. — Расслабься, — это единственное, что говорит Лоран, осторожно забирая у него кружку и ставя её в компанию к своей. На всякий случай отодвигает столик подальше от дивана и садится рядом — очень близко, бедро к бедру. Оливье чувствует, как его тепло просачивается сквозь ткань брюк и растекается по всему телу. Он хочет что-то сказать, но Лоран качает головой, мол, не надо. На секунду набранный воздух встаёт поперёк горла, и Оливье с усилием сглатывает его. Лоран ухмыляется и тянется к его губам, однако лишь дразняще проводит кончиком языка рядом с ними, задевая уголок, и спускается на шею. Лоран любит целовать и целоваться, как и все французы. Целовать — по-разному: мягко щекоча носом ложбинку между ключицами, покусывая и зализывая наливающиеся красным следы, прихватывая губами кожу и оставляя на ней тёмные отметины. А целоваться — непременно так, чтобы спровоцировать ответную ласку. Даже от того, кто смертельно заебался всем и сразу под конец учебного года. Особенно от того, кто смертельно заебался. И осознание этого вызывает у Оливье мурашки. Он может пройти по всему университету, и почти на каждом этаже найдётся место, где у них с Лораном был секс. В аудитории языкознания, в туалете, в тёмном закутке между двумя кабинетами. Даже на стадионе, после провального матча университетской сборной. Ядовито-зелёный искусственный газон царапал взмокшую спину, а в лицо дышали прохладные серебристые звёзды. В преподавательской у них тоже было. Лоран ухмылялся так, будто сотни праздников наступили одновременно, а Оливье молился и Богу, и дьяволу разом, чтобы никто не вошёл и не увидел их. Горячие пальцы вжимались в бёдра в такт ударам бешено рвущегося наружу сердца. Пожалуй, ради собственного ключа от преподавательской стоило заняться педагогикой. Лоран трахает его так же, как и тогда — уверенно, отвязно, до хриплых стонов сквозь искусанные в кровь губы. И точно так же Оливье позволяет делать с собой всё, что ему придёт в голову. А потом Лоран жарко шепчет ему в ухо что-то невероятно глупое и пошлое на французском, и Оливье искренне благодарен ему за это — английского за год хватило с лихвой. И ещё добавят на вступительных. А пока что… — Тебе полегчало? — Лоран лежит у него на груди и медленно, почти невесомо водит пальцем по хитросплетениям маорийских узоров на его руке. — Поехали ко мне? — вместо ответа предлагает Оливье. Короткие волосы Лорана скользят между пальцев, когда он лениво проводит по его голове ладонью. — Я думал, ты предложишь бар или что-нибудь в таком духе. — Ну что ты, — Лоран прижимается губами к его ключице, и Оливье отстранённо думает, что снова придётся ходить по жаре в наглухо застёгнутой рубашке. — Мне ведь уже не восемнадцать… — А стонешь так, будто тебе восемнадцать, — отрываясь от него, замечает Лоран и хитро смотрит прямо ему в глаза. — …мне уже не восемнадцать, и я вполне могу позволить себе приличный бар дома, — уточняет Оливье, с честью выдерживая взгляд с насмешливым прищуром. Лоран удовлетворённо хмыкает и снова падает на его грудь, щекоча волосами покрывшуюся испариной кожу. — И у меня есть гостевая спальня. Хотя, боюсь, она нам не понадобится. — Ты предлагаешь мне сексуальное рабство? — Да, — Оливье смеётся и ерошит и без того встопорщенный тёмно-каштановый ёжик. — Именно это я тебе и предлагаю. — Согласен, — ухмылка Лорана широкая и дерзкая. Как обычно. И Оливье готов продать душу за эту ухмылку. — Но только если ты утром отвезёшь меня на работу. — Договорились.