Кто ты есть

Я с облегчением ступила на твердую землю. Находиться на этой посудине, ловя пронзительные взгляды Джона и Эмори было невыносимо. Я даже согласилась бы на продолжительную беседу с Гриффин, но Принцесса предпочла общество короля. И вот Катрина Вериго вновь чувствует себя ненужной и чужой. Когда рядом нет Беллами и Октавии жизнь теряет краски. Призрачная цель исчезает, ведь защищать некого. - Мы выгрузим топливо, - кивая в сторону Мерфи, говорит Роан. - Хорошо, я повидаюсь пока с матерью, - Кларк ускоряет шаг, желая поскорее заключить в объятиях близкого человека. - Не переживайте, я найду чем заняться, - бормочу, толком ни на кого не глядя. Ноги сами собой несут вперед, подальше от Мерфи. Я тысячу раз уже прокляла себя за опрометчивое решение сопровождать ценный груз. Но ни за что не признаюсь в этом вслух. - Могла бы хотя бы сделать вид, что не хочешь на него наброситься, - Рейвен врывается в мое личное пространство, заключая подругу в объятия. Такая вся из себя Рейс, упрямая, целеустремленная. Только у Катрины Вериго гений ассоциируется с алкоголем и пьяными разговорами. Все потому, что именно с Рейс мы проводили бессонные ночи. Внешне мы совершенно не похожи, я бы сказала – две противоположности. Но мы тянулись друг к другу, так как раны, оставленные одним и тем же человеком не поддавались лечению. Мы проклинали Джона в порыве ярости, даже рыдали, опустошая очередную бутылку, пытались найти ему оправдание. Он почти убил меня своим бездействием, тогда как с Рейвен поступил еще хуже: выпустил пулю. - Если ты сейчас же не отпустишь, то мне придется еще несколько дней выслушивать его едкие комментарии: «Катрина Вериго либо орудует мечом, либо обнимается на публику». - С каких пор тебе не насрать на мнение окружающих, - фыркает в ответ Рейвен, но все-таки отстраняется. - Мне нужно соответствовать репутации. Я охранник, если не забыла. Убийца. - Ты хочешь, чтобы он видел в тебе непоколебимого бойца, а не уязвимую девушку. Ты боишься вновь показаться слабой, - вздохнула Рейс. Я отвернулась. Рейвен проводила дни напролет в техническом отделе, работала с железками, машинами, неодушевленными предметами. Но каким-то образом это не мешало ей читать меня, как открытую книгу. Ошиблась она лишь в одном. Мне действительно наплевать на мнение Джона Мерфи, но вот на Ледяного короля... - Ладно, друг-психолог, пора возвращаться к работе. Иди, принимай топливо. Дорога было не простой. Одну цистерну мы потеряли, но, надеюсь, это большой роли не играет. - Что ты сказала? – улыбка в раз сползла с лица Рейвен. Ее лицо побледнело, а руки непроизвольно сжались в кулаки. - Мы не смогли доставить все топливо. Земляне не позволили, - в груди что-то екнуло. Рейс начало трясти сильнее. Она силилась что-то сказать, но тело ее не слушалось. Я с ужасом, наблюдала, как из ее носа потекла кровь. Ноги подкосились. Девушка мешком повалилась бы на пол, если бы я не подхватила ее. Бережно опустив Рейвен на землю, я огляделась в поисках Эбби. Но мать Кларк нигде не было видно. Дотащить Рейс в одиночку не представлялось возможным. Не смотря на ее маленький рост, она была далеко не пушинкой. К тому же я понятия не имела в какой стороне находился лазарет, и был ли он здесь вообще. - Помогите. Найдите Эбби. Рейвен плохо, - мой голос сорвался. На глаза наворачивались слезы. Все произошло слишком быстро, слишком неожиданно. Мерфи первый среагировал. Именно он оттолкнул меня в сторону, дабы взять Рейс на руки. Я молча снесла грубость со стороны Джона, последовав за ним. Я не запоминала дорогу, пока мы бежали по направлению к зданию, не осматривала коридоры внутри. В любой другой ситуации меня поразила бы их белизна. Но сейчас только Рейс имела значение, ее чертовски пугающий приступ. Мы застали мать с дочерью за разговором в огромном зале. Эбби хватило одного взгляда, дабы оценить ситуацию. Кларк пришлось оттащить меня в сторону, ибо сама я вряд ли бы заметила, что путаюсь под ногами у врача. Когда состояние пациентки стабилизировалось, мы втроем (Мерфи, Гриффин и я), рука об руку покинули помещение, направляясь в комнаты для отдыха. Но на полпути Джона прорвало. Он резко остановился, преграждая нам путь. Глаза его словно сверлили во мне дыру. - Что ты ей сказала? – еле сдерживая гнев, прошипел он. - Что? – я уставилась на стену напротив. - Что ты ей сказала, Вериго!? – на этот раз вопрос прозвучал на пару тонов выше. - Про нехватку топлива, - я действительно сейчас оправдывалась перед Джоном Мерфи? - Ей нельзя нервничать! Нельзя перенапрягаться! Нельзя тратить много времени на мозговую активность! Нарушая эти предписания, Рейс умрет! Я знаю тебя, Катрина! Знаю, твои манеры, замашки, характер, особенности речи. Поэтому не удивлен, что ты не смогла преподнести чертову информацию в мягкой форме! Каждое слово отдавалось пощечиной. Я отступала назад, с каждым предложением, пока не уперлась в стену. Хотелось кричать, доказать, что в случившемся нет моей вины… - Я не знала, Джон, - выдохнула я, закрывая глаза. Горечь, сквозившая в четырех словах, охладила пыл Мерфи. Он не стал развивать тираду, не стал забрасывать ядовитыми фразами – он предпочел удалиться в неизвестном направлении. Когда я открыла глаза, ни Кларк, ни Джона рядом уже не было. Я посвятила остаток дня изучению дома. Здесь было много комнат, служащих различным целям. Почти в каждой нашел свой уголок диван, но я не решилась занимать ни один из них. Меня привлекло кое-что более нестандартное – гитара. Мама учила меня играть на ней в детстве. На Ковчеге семья Вериго временами устраивала музыкальные вечера. Сам канцлер наведывался, чтобы послушать новые песни, которые Изабель Вериго придумывала по ночам. Атмосферой уюта пропитывался воздух, когда гости рассаживались по кругу и позволяли музыке заполнить помещение. Они восторженно хлопали, подбадривая маму. Высказывали многочисленные комплименты ее голосу и таланту. Дополняли сию картину сладости, которыми обменивались люди. Я уселась на холодный пол. Пальцы пробежались по струнам, порождая первые звуки. Я силилась вспомнить начало какой-нибудь из маминых песен и спустя тридцать минут мне удалось воссоздать первый куплет одного из самых неоднозначных творений Изабель Вериго. Дышать тобой до боли, до хрипоты. Дыханием одним не могу согреться. И догорают сами собой мосты. И что-то больно ранило прямо в сердце. Пальцы неохотно выполняли команды. Но я упрямо билась над музыкальным инструментом. Ушли за горизонт наши корабли, Я подниму над головой белый флаг; Просто знай, что тебе - я не враг. - Не ожидал увидеть такую картину, - Роан стоял в дверях комнаты. Как всегда, нечего было и думать, чтобы считать эмоции на непроницаемой маске. Я хотела было отложить гитару, но он отрицательно помотал головой. - Продолжай. - Это приказ? – я тяжело вздохнула. - Просьба, - после небольшой паузы наконец ответил король, - я не хотел нарушать твое уединение. Но слишком уж манила музыка. - Присаживайся. - Это разрешение? – уточнил Роан. - Просьба, - улыбнулась я, - Ты возвышаешься надо мной, словно величественная гора. Подобное расположение действует подавляюще. Я не могу сосредоточиться. Ледяной король так же расположился на полу, что меня неимоверно удивило. Он облокотился о стену, одну ногу вытянул, вторая же послужила опорой для локтя. Даже находясь со мной на одном уровне, он излучай нечто царственное. - Так лучше, - хмыкнул Роан. - Не особо. Король остается королем в любой позе, - я пожала плечами. Наши взгляды встретились, захотелось спрятаться, забиться куда подальше, ведь меня затягивало в бездну чувств. Пришлось сосредоточиться на гитаре. Немного стыдно было петь при постороннем человеке, но я заталкивала смущение куда подальше, возрождая некогда любимый на Ковчеге припев. Драмы больше нет! Нет больше драмы. Время на душе, время на душе лечит раны. Драмы больше нет. Нету обид. Больше не болит, больше не болит, больше не болит! - Кто учил тебя играть? – улучив момент, задал вопрос Роан. - Мама, - я не поднимала взгляд от гитары. Шагами рассекая прохладный ветер. Напополам не разделить целый мир. Ты знаешь, что мы оба с тобой в ответе. Ушли за горизонт наши корабли, Остались в сердце только кусочки льда. - Какой она была? – вопрос был задан с осторожностью. Я откинула волосы назад, отложила гитару и уставилась на свои руки. Как маленький ребенок, ей Богу. Не могу осмелиться посмотреть на Роана, как нелепо! - Она была неимоверно чуткой и внимательной. Ей достаточно было взглянуть на меня, чтобы понять, что тревожит, что случилось. Никаких вопросов. Она брала свой гребень и принималась расчесывать мои непослушные волосы, вынуждая забыть о всех тревогах. Нет ничего приятнее, чем мамины руки, гладящие тебя по головке. Она не говорила напыщенных речей, она никогда не была многословна. Мама учила, что действия куда важнее слов, что глаза могут рассказать куда больше, чем сам человек. - Она права. - Но увы, я так и не научилась считывать людей. Вот ты для меня, Роан, король Азгеды, тайна, покрытая мраком. - Мою мать не назовешь заботливой. Когда я был маленький, она приходила по вечерам рассказать о традициях Ледяного народа, обычаях. Хотя я и так целыми днями слушал рассказы учителей. Я помню, как горели ее глаза, когда она говорила о долге перед кланом. Помню, как она отдала приказ убить предателя на моих глазах. Я должен был запомнить раз и навсегда, что клан прежде всего. Я устремила взор на Роана. Впервые с момента нашего знакомства, он говорил о себе. Это была его инициатива, не я задавала вопросы, а он делился воспоминаниями. - Мне было двенадцать, когда мне пришлось убить своего единственного друга. Его звали Кирк. Вместе с этим мальчишкой мы учились владеть луком. Мать прознала о моей слабости. Кто-то донес о неподобающем поведении принца Азгеды. Она призвала меня к себе, чтобы задать вопрос. Как сейчас помню ее лицо. Всегда такая холодная и неприступная. Она невозмутимо спросила: «Сын мой, ты убьешь мальчишку сам или мне отдать приказ?» Я понимал, что своим отказом признаю слабость и обреку друга на мучительную смерть. Выбор был сделан. Мать научила меня не колебаться. - С тех пор ты ни к кому не привязывался? - Никто не должен умирать из-за того, что я проявил слабость. - Это не слабость, это нежелание чувствовать себя одиноким. - Одиночество – проклятие королей.