На расстоянии вытянутой руки

Спок медленно вытянул руку. Он знал, что это было неправильно: стоять вот так рядом с капитаном, бессознательным капитаном, который не смог бы воспротивиться нежелательному контакту, и трясущимися пальцами касаться края его больничного одеяла. Этого было мало, так мало для того, кто практически шагнул за грань, отделяющую от безумия, но даже так он мог чувствовать тепло Джима. Этого хватало, чтобы убедиться в его жизнеспособности. Сердце капитана вновь функционировало, и этого было достаточно, чтобы спасти Спока. Коммандер едва ли помнил последние несколько недель: его неотрывно преследовало видение смерти человека, их ладоней по обеим сторонам прочнейшего стекла. Он не мог преодолеть преграду между ними, он был бессилен, беспомощен, не способен прийти на помощь тогда, когда этого требовалось сильнее всего. Джим нуждался в нем, но Спок даже не мог забрать его страх, он был смешон в своей агонии, когда единственное, что от него требовалось — подарить Джиму покой. И теперь его преследовал неподвижный взгляд голубых — слишком ярких, слишком очаровательных — голубых глаз. Пальцы затряслись так сильно, что Споку пришлось сжать их в кулак, невольно подцепляя ткань тонкого пододеяльника и костяшками поверх одеяла касаясь тела Джима. Он замер, ощущая, как внутри растет острейшая необходимость продолжить, усилить контакт, отбросить мешающие вещи, провести раскрытой ладонью по обнаженному животу капитана, впитывая тепло, и остановиться напротив бьющегося сердца. Сфокусировавшись, он мог слышать, как оно неспеша отстукивало мерный ритм, но этого было недостаточно. Как недостаточно тогда было просто убить Хана, смерть убийцы не воскресила бы жертву, но Спок избивал его, вкладывая в каждый удар каплю того океана боли, который переполнял его — и он думал, что будет переполнять всю оставшуюся жизнь. И его действия были логичны, потому что иначе бы он уничтожил Энтерпрайз. Вдвоем с Джимом они спасли Федерацию от Нерона, но Спок бы один превратил ее в черную дыру за того, кого уже было не спасти. Это было безумие, и он старательно балансировал на самом краю, цепляясь за мысли, что в этой Вселенной еще есть те, ради кого она может существовать. Спок никогда не думал, что в его жизни случится что-то худшее, чем потеря матери и гибель родной планеты за одни сутки. Они с Джимом едва ли были друзьями, капитан был непоследователен, инфантилен, не умел подчиняться прямым приказам и игнорировал правила. Он бы нашел способ спасти Спока. Он и нашел. И Спок не был уверен, думает ли он о починке варп-ядра или о том, что капитан выжил. Воскрес, вернулся из мертвых, в очередной раз наплевал на законы и порядки, но уже не Федерации, а мироздания. В груди взрывоопасно смешивались чувства тоски, отчаяния, облегчения и благодарности. А в венах жарко неслась, заменяя собою кровь, жажда. Его Время еще не пришло, но это было больше, чем остатки изживших себя животных инстинктов Древних: это было то настоящее, перманентное, неизведанное и нежеланное чувство, когда нужда в ком-то превалировала над разумом, логикой, над всем, что было в нем от человека и вулканца. Это чувство выжигало его изнутри, оно было неконтролируемым и опасным. Спок наклонился и жадно втянул трепещущими ноздрями воздух, наполненный запахами лекарств, стерильности и Джима. Его голова уже кружилась от неполной близости, но он знал, что если позволит себе больше, то не сможет остановиться, пока не заклеймит капитана собой. В ушах бешено стучал пульс, потому что сейчас Джим, и в самом деле, не смог бы оказать сопротивление. Спок мог все, его капитан был в его руках. Ощущение пьянящей вседозволенности постепенно дополнялось смертельным ужасом от своих мыслей. Спок с трудом оторвал пальцы, все еще прикасающиеся через одеяло к животу Джима, остервенело сжал кулаки, вдыхая слишком часто, будто пытаясь надышаться таким нужным человеком, а потом, пошатываясь от требуемых усилий, сделал несколько шагов назад и замер на почтительном расстоянии от капитана. Ему нельзя. Он не имел права требовать от Кирка больше, чем тот уже давал. Капитан был жив, почему этого перестало хватать? Неужели близость, столь ограниченная одеялом и больничной одеждой, могла сместить его мысли на новый курс? Тогда Спок едва ли мог помыслить, что будет обрети он Джима по-настоящему, в полной мере, когда даже неподвижный и бессознательный он сводил с ума так завораживающе быстро и необратимо. Спок готов был снова кричать от отчаяния, потому что раньше, до последних событий, он был способен контролировать себя, теперь он чувствовал себя рабом своих желаний, и даже Джим не смог бы с ним справиться. Определенно нет. Джим бы только все усугубил. В палату вбежал Маккой, небрежно кивнул, воспринимая его скорее как часть обстановки: монитор с данными, кровать, Спок, окно. Коммандера это устраивало: он не хотел убить Маккоя за то, что имел право касаться Джима, за то, что ему не приходилось бороться с собой каждую долю секунды, чтобы не поддаться искушению и не взять желаемое силой — и этого было достаточно. Доктор не воспринимался опасностью, по крайней мере, сейчас. Пульс Кирка слегка ускорился, и сердце Спока сделало немыслимый кульбит, подпрыгнув сначала к горлу и напрочь лишив его способности дышать, а после упав с быстротой молнии вниз, вызывая отвратительную тошноту. Эти ощущения были слишком человеческими, слишком непривычными, слишком сильными. Джим с шумом вздохнул, слегка выгнулся, его глаза резко распахнулись, и у Спока оставались считанные секунды, чтобы сделать видимость спокойствия, видимость — потому что он уже осознал всю бесплодность попыток справиться с чувствами на самом деле. Капитан — не доктор, он всматривается глубоко, он способен увидеть. — О, только без мелодрам. Ты и умереть-то толком не успел, — саркастично обронил Маккой, поднося к лицу Джима трикодер. — Скорее, это последствия переливания крови. Ты две недели был без сознания. Спок мог бы сказать с точностью до доли секунды. Две недели — такое примитивное, непростительное округление. — Переливания? — шепотом переспросил Джим, отчаянно хмурясь. Его голосовые связки еще не были готовы позволить ему привычную громкую, задорную речь, но голубые, нещадно голубые глаза блестели как прежде. И существование Вселенной больше не требовалось оправдывать. — Ты получил сильную дозу радиации. У нас не было выбора. Джим был мертв. Спок сжал руки в кулаки и быстро спрятал их за спину. — Хан? — почти выдох. — После его поимки я синтезировал из его суперкрови сыворотку, — Маккой объяснял буднично, будто не он вместе со Споком сутками сидел около кровати Джима, трясясь над каждым вздохом. Это было абсурдно, но вулканцу стоило поучиться у него контролю. — Ты не хочешь кого-нибудь убить? А вспышки ярости? Деспотизм? Спок неловко перенес вес с правой ноги на левую, он знал, что последствия переливания могут быть ужасны. Но хуже этого была только его готовность следовать за Джимом в любом случае. — Не более, чем обычно. А как ты его поймал? — Это не я, — Маккой отошел от Джима, и Спок неосознанно подошел ближе к нему. Как планета не могла сойти со своей орбиты, Спок не был в силах сопротивляться притяжению Кирка. Он остановился опасно близко, но надежно держал руки за спиной. Левый уголок рта Джима приподнялся, придавая его лицу невероятное выражение, что-то между «я должен был догадаться» и «я рад видеть тебя». Упоительное сочетание. — Ты спас мою жизнь, — мягко сказал Джим, смотря прямо на него, и Спок замер, собирая из осколков прежнего себя . — Мы с Ухурой тоже в этом поучаствовали, — донесся голос Маккоя, но никто из них не обратил на доктора внимания. Джим повел бровью и снова сконцентрировал опасно много внимания на Споке. — А вы спасли жизнь мне, капитан, — и это было правдой во всех смыслах. Но Кирк был готов только к очевидному, и коммандер продолжил: — И всему экип… — Спок, постой. — Джим зажмурился, ему еще не хватало сил спорить, и вулканец послушно замолчал. — Спасибо. Крохотную долю секунды Спок сжимал челюсти изо всех сил, сопротивляясь порывистому желанию коснуться капитана. Прижать к себе, вдохнуть полной грудью его запах, присвоить, закрыть от всего мира. Нельзя. — Пожалуйста, Джим. Спок скрыто любовался человеком еще одну долгую паузу, пока необходимость контакта не стала заглушать жалкие попытки воспротивиться. Джим ломал его силу воли, преграды, он сводил с ума. И Спок сделал единственно правильную вещь: он коротко кивнул, рывком развернул себя к двери и ушел, краем глаза замечая удивленно-понимающий взгляд доктора. Спок должен защитить Джима от самого себя. Любовь, нужда, отчаянная необходимость в этом человеке сожжет не только Спока, но и его. Эти чувства слишком необъятны, они, как миллион обоюдоострых лезвий, только и ждут своего шанса проткнуть их обоих при малейшей ошибке Спока. Может, через какое-то время коммандер овладеет собой достаточно, чтобы покинуть Джима навсегда, уйти из Звездного Флота, но до этого — Спок, выходя из палаты, кинул последний взгляд на капитана — до этого Спок будет наслаждаться его обществом. На расстоянии вытянутой руки, не марая Джима собой.