***
Приехали на удивление быстро. Всю дорогу до лагеря Мирон пялился в окно, прислонившись лбом к грязному стеклу. Мимо сперва плыли промышленные окраины города, потом зачастили одноэтажные частные дома за заборами из железных листов, а за ними уже началось чистое поле. Жутко не хватало подходящей музыки; Мирон пару раз порывался достать наушники из рюкзака, но тут же вспоминал, что телефона у него теперь нет. Сосунок, слава богу, молчал, видимо, заснув. Сам автобус был словно разделён на две половины: спереди тихо сидела малышня, а вот сзади разместились старшаки, и оттуда постоянно доносился громкий ржач. Мирон, сидевший ближе к передней части, ни разу не обернулся, но почему-то был уверен, что главным источником шума являлась неразлучная троица. Хорошо хоть не было всяких настырных вожатых, пытающихся наладить контакт с детьми с самого автобуса, и никто даже не попытался заговорить с ним за полуторачасовую поездку. Он, если честно, ожидал, что ехать придётся в два раза дольше, поэтому весьма и весьма удивился, когда понял, что автобус плавно затормозил перед воротами лагеря. Старенький, чахлый охранник в фуражке кивнул водителю и вручную открыл шлагбаум. Они заехали на территорию лагеря. Мирон внимательно глядел в окно, пытаясь поскорее сориентироваться и ничего не упустить. Тут было зелено. По обе стороны от дороги тянулись ряды деревьев, поворот налево — и стало видно большой стадион с волейбольными площадками, направо — первый корпус, который был выкрашен в приятную жёлтую краску. Поехали прямо, и промелькнул бассейн, потом снова корпуса, на этот раз синий и зелёный, и вот автобус плавно остановился, видимо, возле главного здания. Шум разом усилился, разбуженная малышня теперь тоже галдела, поняв, что они прибыли, а с задних рядов теперь слышалось сплошное «А помнишь?». Кто-то весьма громко сматюкнулся, и Мирон уже хотел было обернуться, но тут двери открылись, и в автобус запрыгнула девушка во всё той же жёлтой футболке. — Ребята, выходим, чего вы ждёте! Пробки не возникло, потому что выходов было два. Мирон, подхватив рюкзак, вышел с переднего, вместе с малышнёй. — Чемодан доставайте, молодой человек, а потом во-он туда идите! — грянул водитель прямо ему в ухо, едва он на пару секунд застыл, чтобы оглядеться вокруг. Пахло всё теми же выхлопными газами, но воздух был совсем не такой, как городской; теперь было совсем не душно и не пыльно. Кое-как вытащив свой чемодан из-под кучи других, сваленных как попало, Мирон покатил его туда, куда указал водитель — к столикам, у которых уже толпились старшаки. У него снова спросили фамилию и имя, а потом велели отойти и подождать. Мирон стоял чуть в стороне от основной группы, которая совсем скоро должна была превратиться в первый отряд, и пытался сосредоточиться на окружающих пейзажах, — весьма симпатичном фонтанчике перед главным корпусом, например, но смотрел он в основном всё-таки на этих самых ребят. И как же они, блять, ему не нравились. Со своими сверстниками Мирону приходилось общаться не слишком часто — из обычной школы его давно уже перевели в якобы элитную, таскаться на всякие кружки, как в средней школе, мама больше не заставляла, а бесцельные блуждания по улицам представлялись сомнительным удовольствием. И вот так получалось, что он уже забыл о том, насколько чужим среди своих он может оказаться. Навскидку, основная компания уже образовалась: всё та же троица, ещё двое каких-то то ли подсосов, то ли чего, и две девчонки. Они скучковались и снова громко ржали. Были другие две девочки, также, как Мирон, державшиеся поодаль, но вместе — они выглядели довольно испуганными и молчали. А остальных он рассмотреть не успел, потому что к ним подошла та же девушка в жёлтой футболке и велела им идти за ней. Они прошли к самому первому, жёлтому (точнее, нежно-бежевому) корпусу. Мирон тащился почти что в самом конце нестройной колонны, смотря себе под ноги и вслушиваясь в шуршание колёс по асфальту. Ещё он заметил, как высокий парень вдруг отделился от своей компании, быстро догнал идущую уверенным широким шагом девушку и громко спросил у неё: — Здрасьте, а Чейни в этом году будет? Девушка не удостоила его ответом, лишь коротко кивнув, но парень, судя по всему, очень сильно обрадовался. Он оглянулся к своим товарищам и вскинул вверх кулак. — Живём, пацаны! — В ухо не ори, — немедленно отреагировала девушка. — Так, сейчас заходим, оставляем чемоданы в общей комнате и сразу идём в беседку. Уже через десять минут все ребята разместились в большой прямоугольной беседке, сплошь исписанной чем-то вроде «Алёна+Костя, вторая смена 2016» и «ВТОРОЙ ОТРЯД THE BEST!!!». Высокий парень запрыгнул на широкое перильце (или это стенка беседки?) возле самого входа, приобняв деревянный столбик, а все остальные скромно разместились на скамеечках. Другой парень, примерно лет двадцати двух, возник будто из ниоткуда (на самом деле, наверное, из корпуса) и быстро подкрался к нему со спины. — Я тебе сколько раз говорил, а, Славян… — Чейни, братан! Предположительно Славян тут же спрыгнул на землю и заключил Чейни — вожатого во всё той же дефолтной жёлтой футболке — в медвежье объятие. — Тише, тише, Славка, ну ты чё… — А мы с пацанами думали — ты не приедешь, говорил же… — Да как я? Я же обещал. Тут встали Славины друзья и, как только тот выпустил Чейни, по очереди пожали ему руку. — Андрюха, Федя, здорóво… А это Юля, — он махнул рукой в сторону девушки. — Это ты о ней мне… — Ну всё, всё, захлопнись. Остальные ребята сидели молча, откровенно не понимая, что происходит. Выглядело это всё как встреча старых знакомых, но при этом ни капельки выебонов перед новоприбывшими не было — походу, они действительно рады были друг друга видеть. — Итак, ребят, — Чейни вспрыгнул на то место, которое до этого занимал Слава, а тот, нисколько этому не огорчившись, вальяжно раскинулся на скамеечке. — Добро пожаловать, типа. Меня Денис зовут, можете звать Чейни, если захотите, а это вот Юлька. Мирон заметил, как (вроде бы) Федя наклонился к Славе и что-то быстро проговорил ему в ухо, усиленно играя бровями. Юля прожгла их обоих взглядом, но они этого не увидели. Чейни, меж тем, продолжал. — И вот, короче. Вам тут десять дней жить, поэтому сперва объясню по-быстрому, что и как, а потом уже перейдём к отрядным делам. Сперва несколько правил. Первое: у нас не курят и не пьют. Это вас особо касается, пацаны, — он ткнул носком кроссовка Славину коленку. — А мы чё — а мы ничё! — мигом вскинулся тот. — Да чтобы мы… — Ты в прошлый раз то же самое говорил. — Да я бросил с тех пор! — Короче, только увижу — поедете в город. Без вариантов, ребят. Дальше, — заторопился он, видя, что Слава уже открыл рот, чтобы возразить. — Не материмся. За каждый мат мальчикам — двадцать отжиманий, девочкам — полминуты стульчика. — Это чё значит, я не понял, — снова влез Слава. — А в прошлом году девочкам минута была… — Ну, раз не понял, — Чейни ухмыльнулся. — Упор лёжа принять, Карелин. Двадцать отжиманий. — Да я даже не сказал ничё! Девочка, сидящая слева от Мирона, хихикнула. Да и он сам, если честно, заулыбался. Этот Карелин явно был тем самым шутом с задней парты, а не умственно отсталым альфа-самцом, как он подумал сперва. Хотя насчёт умственного развития ещё можно было поспорить. — Да бля, Чейни… — Оп-па! Двадцать сверху, — хлопнул в ладоши вожатый. — Ещё слово скажешь — обеспечу тебе минуту стульчика. Слава тяжело вздохнул, а потом сполз на пол и действительно принял упор лёжа. — Юль, считай, а я продолжу пока что. Третье правило — мальчики не заходят в комнаты к девочкам. Думаю, объяснять дополнительно ничего не надо. Слава начал очень и очень бодро, как заправской бодибилдер, и Мирон, сам того не осознавая, автоматически начал считать — пять, десять, пятнадцать… После двадцать шестого раза Слава будто захлебнулся воздухом и упал на пол безвольной сосиской. — Слабовато, Карелин, — прервал свою плавную речь Чейни, — в прошлом году ты мне шестьдесят выжимал к концу смены. — Да ща, я просто… Охренеть, как же тут лежать удобно. Девочка слева снова хихикнула и наклонилась к своей подружке. Мирон расслышал только что-то вроде «он такой…». Сам он, глядя на распластавшуюся на земле тушу, разве что желал Славе побыстрее закончить, потому что сам просто ненавидел отжиматься. — Ну так тебя никто не торопит, — великодушно ответил Чейни и продолжил. — Режим тут у нас жёсткий. Встаём в восемь, в восемь тридцать уже выходим на зарядку. Кто не встаёт, того водой обливаем, так что делайте выводы. Завтрак в девять, потом получаем задание на день. Сегодня, кстати, ничего решили не делать, просто день знакомств, после обеда пойдём в бассейн, а вечером дискотека. Названий-девизов у нас тут нет, зовёмся просто первым отрядом. Скучно, конечно, но что поделаешь — начальство постановило. Командира я лично назначу попозже, сейчас ещё сложновато что-либо… сказать. Слава быстро выжал ещё десять и вновь упал. — Ещё четыре, Славян, поднажми. Ближе к обеду у нас спортчас, обед, потом тихий час аж два часа. Тихий час два часа, — повторил он, словно переосмысливая эту фразу. Кто-то засмеялся. — Вот. Потом у нас подготовка к вечернему мероприятию либо другие активности, если день соответствует, ужин, дискотека или костёр и отбой. Молодец, Слав, вставай давай, тут грязно… Да, отбой в пол-одиннадцатого, увижу кого-то не спящего — звонить родителям буду. С родителями, кстати, связываемся только — только! — через меня или Юлю. Телефонов, надеюсь, ни у кого нет. Да вставай ты уже! Слава, закряхтев, оттолкнулся от пола и поднялся на ноги, сразу же рухнув на своё место. — Я же целый год не тренировался… — Со мной натренируешься, значит. Во сколько у нас отбой, Катя? Девочка с какими-то странными бровями — нарисованными, как позже понял Мирон — оторвалась от уха своей подружки. — В-в-э-э-э… В десять? — Ты нам сейчас время на полчаса сократила, — фыркнул Чейни. — А вас как зовут, леди? — Луиза, — отозвалась её подружка. У неё были длинные волнистые волосы и лучистые голубые глаза. — Луиза, Катя, для вас отдельное правило — не говорить между собой, когда я что-то объясняю. Запомнили, ага? О, и Фаина! — он кивнул третьей девочке, сидевшей рядом с ними. — Я тебя не узнал даже. И да, кстати, давайте уже знакомиться, что ли. — Только не снежный ком, пожалуйста! — тут же взмолился Федя. Его тут же горячо поддержали Слава с Андреем. — Нет? А чё, прикольно же… Ну ладно. Тогда такая игра. Я называю своё имя и говорю что-то, что у меня хорошо получается. Можно несколько. Следующий человек — Юля — говорит, как у неё с этим, называет своё имя и дальше то же самое. Понятно? — Пойдёт. — Хорошо. Идём так, — он обвёл ладонью по часовой стрелке, так что Слава с его друзьями оставались в самом конце. — Чейни. В футбол нормально гоняю, размазываю по стенке тараканов, так что можете меня звать, девчат, и если вот эти обалдуи вам что-то сделают, то тоже не стесняйтесь. Люблю кильку в томате. Вот. Юль? — Кильку я не люблю и в футбол не гоняю, а вот всё остальное запросто. Юля. Н-ну… Наверное, если что-то прямо такое, то стихи декламирую. — Нормальная тема, — вставил Федя. Слово перешло к одной из тех тихих испуганных девочек. Её звали Женей, эдакую миниатюрную феечку с каре, и она, как и ожидалось, оказалась книжным червём. Сидевшая рядом с ней Саша сказала то же самое и заикнулась об инди. Особо застенчивых вожатые подбадривали словами и улыбками. Из ребят до него Мирону запомнились чуть пухлый мальчишка Гена, сказавший, что он любит математику, и Игорь, простой пацан, смущённо пробормотавший что-то об аниме. Справа от него сидел парень по имени Максим, честно заявивший, что больше всего на свете он любит спать. Когда наступила его очередь, Мирон, едва заметно прочистив горло, сказал, что он, конечно, тоже любит спать («Непорядок, пацаны, отучим вас», — заметил Чейни), назвал своё имя и растерянно замолкнул на пару секунд. Ничего так и не пришло ему в голову. — И, ну, в общем, я люблю плавать. Сказал — и тут же охуел от самого себя. И с какого хуя он это вообще ляпнул? Он ведь даже плавать, блять, совсем не умеет. О-ху-еть. И взять слова обратно никак. Девочка слева уже заговорила, а Мирон сидел, как оглушённый, думая, из какого места вообще вылезло это «плавать», и просто надеялся, что у него не слишком сильно покраснели уши. Что сказали ребята после него, Мирон не ухватил, только мельком услышал, как Слава уже в самом конце прибавил «А, ещё люблю от сердца к солнцу…», а Чейни отвесил ему подзатыльник. — Так, ну всё, — хлопнул себя по коленям Чейни, когда Слава наконец закончил. — Надеюсь, все всех более-менее запомнили, а если нет, то проведём снежный ком. Сейчас идите комнаты занимать… Или как сделаем, Юль? Может, сами расселим, от греха подальше? — Да ладно, не дети ведь уже. — Да я из-за этих беспокоюсь, — он кивнул в сторону компании Славы. Они втроём тут же начали яро протестовать против такого обвинения. — Да всё, всё, я понял. Идите расселяться. В итоге весьма растерянный Мирон попал в комнату с Геной, Игорем, а ещё Лёшей (сопляк с очками в смешной оправе) и Ильёй, другом Игоря, о котором он ничего не запомнил. Быстро перезнакомились заново и начали раскладывать вещи. Пять кроватей, у каждой — отдельная тумбочка, большой общий шкаф. Мирон заглянул в туалет — там обнаружилась вполне себе респектабельная душевая кабинка, а не просто занавесочка, и нормальные унитаз с раковиной. Нихуя себе, а тут было намного лучше, чем он себе представлял. Жить можно. А вот обед оказался не просто ничего таким — он оказался охуительным. На полном серьёзе — щи, пюре с котлетой, удивительно сочные помидоры и огурцы, компотик, который Мирон выдул, даже не поморщившись. Он не помнил ни единого раза, когда с таким удовольствием съедал и первое, и второе. А ещё можно было подходить к поварихе и просить добавки невозбранно и сколько угодно. Мирон, конечно, за добавкой не пошёл, потому что съел, наверное, больше, чем за последние два дня. После плотного обеда никаких тихих двух часов, чтобы хотя бы переварить съеденное, не предоставили, а сразу же повели в бассейн. Мирон, конечно же, взял плавки: мать засунула перед самым отъездом. Сказала ему, что стопроцентно пригодятся, да и бассейн наверняка будет мелким. Вот только он не собирался купаться там от слова совсем, поэтому не переоделся, как все, и полотенца, естественно, тоже не взял. Бассейн находился буквально в двух шагах от жёлтого корпуса, открытый и большой. Разумеется, совсем не такой, как в каких-нибудь отелях за бугром — вместо шезлонгов были пластиковые столы и стулья в очень небольшом количестве, а на поверхности воды плавала листва — в основном в дальнем углу, где над водой склонилась зелёная плакучая ива. Мирон занял один из пластиковых стульев под дальним из двух обнаружившихся зонтов, совсем близко к воде. Вожатые, а вместе с ними несколько девочек, разместились под другим. Остальные, побросав полотенца на стулья и стянув шорты и футболки, зашли в воду. Кто как — Слава, например, с разбегу занырнул в самую глубокую часть бассейна, недалеко от Мирона, а Лёша боязливо воспользовался металлической лестницей. Было что-то около трёх или четырёх часов. Солнце пекло уже не так сильно, но довольно ощутимо, и Мирон, вместо того, чтобы прятать лицо, открыл его ярким лучам, откинувшись на пластиковую спинку. Чуть погодя он закрыл глаза. Дышалось всё так же легко, и он будто чувствовал, как каждый вдох наполняет лёгкие кислородом. В воде весело плескались ребята, а где-то неподалёку, возле ивы, чирикали воробьи. И всё-таки как немного человеку нужно для… — Эй, пловец! И тут же кто-то щедро брызнул водой ему в ноги. Мирон резко открыл глаза. На него с внимательным прищуром глядел… Слава. Он облокотился на бортик бассейна и ухмыльнулся ему, а потом убрал со лба мокрые волосы. — Хули ты тут сидишь? — А что? — спросил Мирон. — Ну ты же говорил, что типа плавать любишь, не? И кто же его тогда, бля, за язык дёрнул? Теперь вот оправдывайся перед этим. — Нет, я просто… Ну, типа, не хочу сегодня. — У нас тут так не делается, если чё, братан. Я думал, мы с тобой наперегонки заебашим. И вот чего он приебался, интересно? Они же вообще не знакомы. Мирон вдруг заметил, что у Славы на шее блестит тоненькая серебряная цепочка. Ладно, нужно отшить его как можно вежливей. — Может, потом… когда-нибудь, окей? — Окей, — удивительно легко согласился Слава и оттолкнулся руками от бортика. И вдруг добавил, — слушай, у меня во-о-он там лежат очки, чёрненькие такие. Принесёшь? Ему быстрее было до них доплыть, чем Мирону дойти, но, в принципе, что тут возразить? Мирон же не жлоб какой-нибудь. Спокойно может принести. Чёрненькие очки для плавания на столике действительно нашлись. Слава активно закивал головой, когда Мирон помахал ими издалека, и с полной готовностью протянул руку, как только он подошёл поближе. Мирон вытянул руку в точно таком же доверчивом жесте и даже наклонился, чтоб им обоим было удобнее. Вот только схватил Слава не очки, а его собственное запястье. И, прежде чем Мирон успел хоть что-то сообразить, он резко потянул его на себя. В воду он упал практически плашмя, подняв фонтан брызг. Сознание, в котором какие-то жалкие миллисекунды царил восхитительный вакуум, дало ошибку, едва он погрузился в ледяную воду. И не только погрузился, но на несколько мгновений даже пошёл ко дну собственными усилиями, потому что, как только первичный паралич прошёл, он начал бешено двигать ногами и руками, пытаясь выплыть, как бешеная собака. Или, скорее, кошка. Но, спасибо Архимеду или матушке-природе, человек, как и говно, не особо тонет. В смысле, если не старается. А тем более — в бассейне в два метра глубиной, и если чьи-то сильные руки вдруг резко тянут тебя наверх. К воздуху. Мирон глотнул блаженный кислород ртом, как младенчик, когда его в первый раз шлёпают по ягодицам, и тут же закашлялся. Что-то или кто-то подтолкнул его к бортику, в который он тут же вцепился обеими руками. И первым, что он увидел, когда мутная водная пелена спáла, были чьи-то разношенные шлёпки и аккуратно подстриженные ногти на ногах. Это была Юля, и она орала на Славу. Громко, так, что, наверное, половина лагеря слышала, но без лишних эпитетов, чисто по существу. В общем, Юля сперва помогла ему выбраться из бассейна (это усложнялось тем, что насквозь мокрая одежда потяжелела, а Слава безуспешно пытался помочь, подталкивая его сзади, в ответ на что Мирон яростно брыкался), а потом принесла ему своё полотенце. Слава тоже вылез на сушу и принёс второе полотенце, огромное и махровое. Его Мирон принял, а вот не самые искренние извинения гордо проигнорировал, тщательно вытирая лицо. В носу всё ещё неприятно то ли першило, то ли что. Как ни странно, в голове было только одно: «Наверное, хлорка мне глаза разъест». Потом Юля приказала Карелину проводить Мирона до корпуса, чтобы он переоделся в сухое. Чейни куда-то исчез ещё до того, как это всё произошло, а она сама не могла оставить тридцать человек без присмотра, и поэтому им пришлось плестись в корпус вместе. Правда, плёлся как раз-таки Карелин, а Мирон как можно быстрее вышагивал впереди, постоянно шмыгая носом и почёсывая его; ему казалось, что он наверняка жутко распух. Дошли до комнаты в полнейшей тишине. Мирон дёрнул за потрескавшуюся ручку, резко открыл дверь, юрко проскользнул внутрь и попытался так же резко её закрыть, но вожделенного хлопка всё-таки не услышал — Слава успел просунуть внутрь свою голую ступню. — Ты чё резкий-то такой? Он был во всё тех же плавках-шортах, даже не накинув на себя полотенца; впрочем, при такой жаре он уже успел практически полностью высохнуть — даже волосы уже были едва влажными. На груди у него болтался небольшой, самый обыкновенный серебряный крестик. Мирон ничего не ответил, презрительно поджал губы и хотел было уже развернуться, но Слава тут же торопливо сказал: — Стой! — Мирон действительно застыл на месте. — Ну бля, прости. Ну реально. Я же не знал, что ты плавать не умеешь, ты сам же говорил… Я не хотел ничё такого, просто… Мирон кинул взгляд на его длинные пальцы, вцепившиеся в дверь, и, всё ещё не говоря ни слова, вновь со всей силы потянул её на себя. — Ай, бля! — кажется, пальцы он всё-таки слегка прищемил. Мгновение спустя Слава в сердцах стукнул кулаком по двери. — Сука! Мирон постоял ещё немного в тёмном тамбурчике, прислушиваясь к удаляющимся шлепкам босых ног, и потопал переодеваться.***
На улице разливалась то ли Ротару, то ли Ваенга — Мирон так и не научился их различать, если честно. Ещё не смеркалось — солнечные лучи скользили по стенам комнаты через розоватые полупрозрачные шторы — но само солнце давно уже прошло через зенит. Мирон лежал, уже полностью переодетый в сухую одежду вплоть до носков, и задумчиво смотрел в потолок со странноватыми разводами. Первый день даже не успел закончиться, а он уже готов на коленях умолять хоть кого, лишь бы его вернули домой. Сам лагерь был ничего — ему понравился корпус, старенький фонтанчик в центре, вожатые и, конечно, питание. Практически всё, кроме отряда, в который он попал. Он, конечно, ожидал, что всё будет плохо, но не настолько же. Но нет — в первый же день его опозорили буквально перед всеми, и кто — какой-то шут гороховый… Печальные размышления прервал негромкий стук в дверь. Мирон легонько вздохнул и поднялся с кровати. За порогом снова стоял Слава. Он уже успел натянуть обратно свои джинсы и футболку, а крестик спрятал под ней — всё это Мирон заметил за считанные доли секунды и тут же попытался в который уже раз захлопнуть дверь перед его носом, но Слава не предпринял никаких попыток остановить его и лишь угрюмо сказал: — У тебя моё полотенце. Бля, так это его? А Мирон им обтёрся насухо после душа. Пиздец. Он быстро прошёл обратно в комнату и схватил полотенце, приятно пахнущее его, Мироновым, шампунем. — Ты чё с ним сделал? — принюхался и тут же картинно поморщился Слава, выхватив полотенце у него из рук, едва он снова оказался у порога. — На ужин скоро идём, выходи давай уже. — Спасибо, — сдержанно ответил Мирон. Главное — не облегчать Карелину задачу и не реагировать. На ужин Юля заставила их строиться по парам, как первоклассников. Мирон попал в пару с Геной-математиком. Ужин тоже был первоклассным — Мирон реально рисковал к концу смены превратиться в ходячий бочонок. А после всех снова погнали в корпус — переодеваться к дискотеке. Девчонки сразу разбежались по комнатам наряжаться и наводить марафет, а Мирон быстренько переоделся в брюки и рубашку, потому что, в общем-то, не знал, в каком виде тут положено ходить на дискотеку и что это за муть. Он, в принципе, и на дискотеках-то никогда не был, если не считать детских утренников, на которые он вынужден был надевать просто ужасный костюм серого зайца. Соседи по комнате оделись кто как. Лёша тоже натянул брючки и рубашку — беленькую, в отличие от синей Мирона. Гена предпочёл рубашке футболку, Игорь решил не заморачиваться и напялил джинсы и толстовку, а Ильи нигде не было видно. В итоге, посидев чуть-чуть у себя в комнате, Мирон решил пройти в общую — наверное, девчонок было ждать ещё минут двадцать. В неосвещённый коридор он вышел абсолютно ничего не подозревающим. Общая комната находилась в одном конце, а его собственная — ровно посередине. А где-то между ними была нараспашку открыта дверь комнаты девочек, скрывавшая притаившуюся за ней Луизу, но Мирон не заметил ничего особенного и размеренным шагом, поправляя манжеты, направился в сторону общей. Едва он поравнялся с дверью, Луиза, как бывалый НКВДшник, внезапно выскочила из-за неё и тут же с истеричным смехом атаковала Мирона женскими духами — «Декаданс» от Марка Джейкобса, на минуточку. «Тонкий и прохладный, ускользающий, как нежный шёлк, этот аромат рождает в душе мечты о романтике и вечной любви!». В общем и целом, едва застывший на месте Мирон отошёл от ахуя и понял, что произошло, он охуел ещё больше. Дверь комнаты давным-давно захлопнулась, и за ней уже слышен был приглушённый девчачий хохот. А от Мирона теперь за версту несло, блять, женскими духами, и от концентрированности этого сладковатого аромата он чуть не расчихался. Пришлось выходить из ступора и идти обратно в комнату, чтобы попытаться там оттереть настойчиво бьющий в ноздри запах от шеи — но хуй там, от него всё ещё пахло, как от парижской профурсетки в жаркий июльский день восемнадцатого века. Пришлось сменить синюю рубашку на розовую, которая оказалась в его вещах совершенно непонятным образом — этот позор ему купила мама в прошлом месяце, и она же, наверное, засунула её ему в чемодан. Нахуя, блять, вообще делают розовые рубашки для мальчиков-подростков? Зато теперь воняло ирисом не так уж и сильно, хотя какой-то запашок всё равно присутствовал. Для верности он спросил об этом у Лёши, который подробностями не поинтересовался, сказав лишь, что да, пахнет. Может, ну её, эту дискотеку? Хотя не, Юля всё равно погонит. Они с Лёшей вышли из комнаты одновременно и направились в общую комнату. И почему-то так вышло, что весь отряд был уже в сборе — они пришли последними. Та девочка с нарисованными бровями — не Катя, а другая, Фаина — потянулась к уху Феди и что-то прошептала, едва их увидела. Тот с преувеличенным интересом наклонился к ней, кинул быстрый взгляд на Мирона и тут же прыснул от смеха. Он почувствовал, что, кажется, краснеет. Ну да, как же. Какой охуенный ему отряд попался, ничего не скажешь, и ребята тоже очень классные. Что этот, что тот. Кстати, про того: Мирон быстро кинул взгляд на Славу. Вот кто выбором одежды не озадачился совсем, оставаясь во всё том же неброском прикиде. Слава смотрел прямо на Мирона, точнее, на его рубашку, при этом странно улыбаясь, а потом негромко бросил что-то Андрею — его слова заглушил звонкий хлопок Юли в ладоши. — Все в сборе? Выходим на улицу и строимся! Помещение для дискотек находилось на первом этаже, во всё том же главном корпусе. Кажется, оно использовалось и как актовый зал — тут была огромная сцена с открытыми кулисами, а ещё Мирон заметил маленькую винтовую лестницу, ведущую на надстройку — что-то вроде диспетчерской, откуда, видимо, должен был править балом диджей. Нихуя себе, как всё мажористо. Да и, в принципе, лагерь-то не советский — отстроили его где-то в конце девяностых. Сам зал с высоченными потолками был оформлен в тёмно-синих тонах — на полу линолеум с крапинками и чуть светящимися в темноте линиями, на стенах — то же самое. А на потолке висел довольно крупный диско-шар — обыкновенный, не буржуйский. Окон не было, всё освещалось лампами сверху. Тут уже собрались младшие отряды — в сумме набиралось шесть, в каждом по тридцать человек. В общем-то, ни о каком начале дискотеки не объявлялось, просто вдруг фоновая музыка стала намного громче, потух свет, потом зажглись прожекторы и закрутился диско-шар. Пробыв на дискотеке ровно десять минут, Мирон понял, что этот вид развлечений довольно сильно переоценён. Во-первых, музыка. Она как-то неприятно била в уши и постоянно напоминала о том факте, что, в общем-то, вся попса на один мотив. Но тринадцати-четырнадцатилетки довольно бурно приветствовали каждый трек — видимо, это была какая-то мегапопулярная хуета, под которую, если честно, действительно хотелось потанцевать — и Мирон бы даже попробовал, если бы он умел танцевать. Да, это во-вторых. Он был жутко неуклюжим и знал лишь пару основных движений. А ещё все дрыгались либо в большом кругу, либо по двое-трое — и что, ему танцевать, как еблану, в одиночестве, что ли? Вот почему он всё это время простоял у стенки, едва освещаемый рассеянными диско-шаром лучами. А потом вдруг увидел, как открывается спасительный прямоугольник двери, и люди спокойно выходят — и тут же ринулся туда, как на сушу с тонущего корабля. А вот в холле главного корпуса было намного, намного лучше. Приятный бело-жёлтый электрический свет освещал всё до единой мелочи — не то что там, за дверью. А ещё тут была куча продавленных кресел и даже диван, на которые можно было устало рухнуть. Правда, диван уже был занят кем-то из младших отрядов, как и большинство кресел, но оставалось одно свободное в дальнем углу, у теннисного стола. И там, кстати, тоже были люди — довольно оживлённая компания. Только подойдя поближе, Мирон понял, что это парни из его собственного отряда. Играли Слава и Максим — тот самый, что любит спать. Мирон поскорее занял кресло, вальяжно откинувшись на спинку: оттуда была хорошо видна сторона Славы, а сторону Максима заслоняли Илья и Игорь. — Пять-четыре, теперь мои подачи, — Слава наклонился за оранжевым шариком, с громкими цоками скакавшим по полу, распрямился и откинул волосы со лба. Потом зачем-то прижался к шарику губами и тут же широким движением мастера спорта по настольному теннису запустил его в тот конец стола. — Кр-р-ручёный! Играли оба хорошо — Мирон судил по звонкому цокоту шарика по столу, резким, даже позерским движениям Славы и его комментариям. К каждому своему удару он присовокуплял что-то вроде радостного и громогласного «на-а-а нахуй» и «выкуси», а ещё всё то же «кр-р-ручёный!». Максим только, насколько слышал Мирон, сосредоточенно пыхтел, но отбивал не менее резво. Пару раз наблюдатели охали — видимо, игроки наносили совсем уж немыслимые удары и точно таким же немыслимым образом выкручивались. — И-и-и… Очко! — Слава вдруг размахнулся и вмазал ракеткой со всей силы — удар получился такой, что шарик пролетел над столом, не коснувшись стороны Максима, и попал прямо в кадку с фикусом, стоявшую на полу. — Бля-я! Ну ладно, по сути, тоже вин. К этому моменту игра заинтересовала Мирона настолько, что он поднялся на ноги и подошёл к столу со стороны Славы. Тот окинул его взглядом и вдруг широко ухмыльнулся, легонько хлопнув его ракеткой по плечу. — Классно пахнешь. Новомодный аромат какой-то? Мирон застыл от неожиданности, не зная, что ответить, а шарик тем временем вытащили из кадки, очистили от липкой влажной земли и вернули игрокам. — Отойди чутка, братан, я же ща тебя уебу, — Слава несильно ткнул его ребром ракетки в живот, вынуждая отойти на шаг назад и в сторону. Наблюдать за резвыми скачками шарика туда-сюда оказалось намного увлекательней, чем подпирать стенку на дискотеке. Мирон действительно втянулся и жадно, практически с азартом следил за игрой. Счёт вели до одиннадцати, по три подачи у каждого. Борьба была довольно напряжённой — соперники не уступали друг другу ни в навыках, ни в скорости, хотя от грузного Максима Мирон меньше всего ожидал таких фортелей, и ни один никак не мог уйти в отрыв. Когда, наконец, стало 10:9 в пользу Славы, тот уже был взмокшим. Волосы у него теперь липли ко лбу, но он всё равно упорно убирал их назад. Максим, казалось, вовсе не изменился, но Мирон почему-то был уверен, что он тоже подустал. Контрольный — если Слава сейчас забьёт, то выиграет, а если нет, то начнётся выматывающая гонка за двумя очками преимущества. Перед этой подачей Слава долго вертел шарик в руках, хитро улыбаясь себе под нос, пока от него не потребовали поскорее начинать. Он снова прижался к шарику губами, пробормотал себе под нос «с богом» и подал. На этот раз никаких комментариев не было: Слава выглядел жутко сконцентрированным, а Максим пыхтел громче обычного. Мирон был уверен, что от их ударов на шарике обязаны были остаться нихуёвые вмятины, но он всё так же задорно скакал по столу, перепрыгивая через сетку. Казалось, что ещё чуть-чуть — и он вылетит за пределы поля, пару раз он чуть не соскальзывал с самого края, — Максим просто обожал делать «соплю», — но оба раза был каким-то образом спасён Славой. И в итоге его страдания были награждены в полной мере — он повторил финт с ударом со всей силы, и на этот раз шарик отскочил от стороны Максима, который просто-напросто не успел отреагировать, и вновь попал в кадку, только на этот раз в другую, с каким-то непонятным растением. Слава кинул ракетку на стол и вцепился в свои волосы, улыбаясь во весь рот, как безумный. — Есть! Есть-есть-есть-есть! Мирон, сам того не сознавая, тоже улыбнулся, глядя на его непритворную радость. — С тебя желание, Макс, помнишь? — надо отдать Славе должное — он отмечал еле вырванную победу примерно секунд пятнадцать. — Дава-а-ай… А, ладно, потом придумаю. В корпусе уже. — Без бэ, — протянул Максим, даже виду не подавший, что хоть сколько-нибудь расстроен. — Второй ужин! Второй ужин! Мирон оглянулся и с удивлением понял, что дискотека уже закончилась, и народ массово валит по лестнице наверх, в столовую, за каким-то неведомым вторым ужином. Им оказался кефир с ватрушкой — тоже нереально вкусной. Мирон уплёл её за обе щёки и даже попытался спиздить добавку с подноса, тем более, что Катя, Луиза и Фаина лишь скривили нос на мучное, но ещё раньше его это сделала Женя — просто нагло взяла и прибрала всё к рукам, пока Мирон тупил и продумывал стратегии, как бы сделать это незаметно. А с виду такая невинная девчонка! Когда возвращались в корпус, Мирон чувствовал себя удивительно бодро. Под каждым из немногочисленных фонарей витала стая мелких мошек, где-то в траве стрекотали сверчки, а ребята шли не спеша и болтали между собой — уже не по парам, потому что Юля была удивительно вымотана. Чейни был в медпункте с девочкой, которой стало плохо на дискотеке, и весь отряд вновь оказался на ней одной. Пришли в корпус и разбрелись по комнатам. Мирон быстренько переоделся в пижаму, хотя Игорь и Илья, например, опять-таки не стали заморачиваться и легли в майках и шортах, почистил зубы и завис в ванной, всматриваясь в своё отражение в мутном зеркале с разводами. От послеобеденных мыслей о немедленной капитуляции и отъезде из лагеря осталось не так уж и много. Ведь тут, кажется, реально будет интересно — да, без телефона, без книжек, без музыки, с подростковыми интрижками, но интересно. И мама была права: это действительно его последнее свободное от чего-либо лето. Лето, которое можно провести здесь, будто спрятавшись от взрослого мира за этим невысоким, выкрашенным в белую краску бетонным забором, в мире детства. Мирон вытер лицо полотенцем и вышел из ванной. Забрался в кровать и укрылся тёплым, тяжёлым одеялом. — Ну всё, пацаны, я свет выключаю? Раздалось четыре нестройных «да», и Илья щёлкнул выключателем. Завтра вставать рано.