Самое настоящее проклятие

Я во все глаза следил за ними. И когда профессор Джонсон вернулся к своему стулу около телескопов, я продолжил следить. Разумеется, нет. Я всего лишь сверял созвездие Близнецов с тем, что только что нарисовал в карте. Мне следовало выделить α (альфу) и β (бету) звёздного рисунка, то есть Кастор и Поллукс... Я отгородился развёрнутым пергаментом от тусклого света, и, проморгавшись, пристально вглядывался в тёмное небо. Не видел ничего. Справа Эйвери громко скрипел пером. Тень от его низко наклонённой головы падала на пергамент, скрывая результат усердного скрипа. Слева Бруствер, пряча что-то за рукавом мантии, с весьма отчаявшимся выражением лица шелестела пустыми листами. И какое кому дело, что гриффиндорцы находились там же, куда я сосредоточенно смотрел... Прямо под созвездием Близнецов, которое никак не находилось среди десятков других звёзд. Поттер точно заметил, раз пять уже оборачивался...Я чувствовал, как влажнеет под ладонью пергамент, и пытался разгадать по мелькавшему лицу Поттера, какого хера они тут делают. Что касается Блэка — в моём распоряжении была только спина, выделяющаяся на фоне источника света на столе. Она почти не шевелилась, только иногда наклонялась к стулу, где сидел Поттер. Мне хотелось зажмуриться до белых искр перед глазами, словно человек, пытающийся разобрать, реальность перед ним или сон — и крикнуть, что её, этой тёмной спины, вообще здесь быть не должно. Иногда я мог различить движения рук и с болезненной детальностью вспоминал, как Блэк, сжав волшебную палочку, медленно двигал рукой — рисовал широкую дугу от одной стороны двора до другой. Неделю назад... нет, даже меньше недели. Между мной и им было примерно такое же расстояние, как сейчас, но Блэк тогда стоял, неподвижный, злой и ухмыляющийся, а я пытался не задохнуться от снега, который вреза́лся в лицо. Кинув раздражённый взгляд на Джонсона, я подсунул пергамент под чернильницу, на случай ветра, встал со своего места и в тишине быстро подошёл к одному из профессорских телескопов. Только увидел серый с коричневыми прожилками, точно расцарапанный, диск Юпитера — вздрогнул и повернул голову. Услышал что-то. Я молча стоял посреди площадки, касаясь пальцами оптической трубы. С одной стороны были однокурсники, с другой — профессор, а в двух шага от меня, за вторым телескопом замер... Блэк. Мы смотрели друг другу в глаза. Морозный воздух застрял у меня в горле. Я не мог произнести ни звука, как если бы вдруг с головой оказался в воде и, утопая, уже пускал пузыри. Спустя секунду Блэк отвёл взгляд (я почувствовал, что ему это далось непросто — одним острым, как наточенное перо, взглядом он будто хотел отыграться за все дни, когда держался от меня на расстоянии) и с шуршанием небрежно пристроил свёрнутый пергамент, чуть помяв его, куда-то с боку телескопа. Мудак. Стук сердца начал тяжело отдавать в уши. Меня бросило в жар, потом в холод. Прислонившись глазом к ледяному ободку окуляра я едва не лязгал зубами от напряжения. Теперь-то у меня не осталось никаких сомнений. Злость, тревога, растерянность, — всё смешалось в невообризимую сумятицу. Я, разумеется, так и не смог сосредоточиться на ночном небе, и тут же выпрямился, как только Блэк шевельнулся в мою сторону. — Мой телескоп, кажется, немного замутнился, — внезапно сказал он, но негромко и будто вообще, не обращался конкретно ко мне. Так бывает... когда пару недель спустя проходишь мимо поворота, где видел жуткую автомобильную аварию. Казалось бы, на гравии никаких следов груды покорёженного металла и воняющей горелой резины, даже заграждения успели выправить. Светит солнце — а тогда было пасмурно и моросил дождь. Но всё равно в памяти всплывает запах гари и завывающая сирена. Так и здесь: Блэк говорил про телескоп — я же отчётливо слышал, как он говорит, что я всё порчу и что целоваться со мной скучно до смерти. Я всё понял, и мне снова хотелось зажмуриться... Будто это снится. Дурной сон. Нет, нет, нет. Всё кончилось, когда Блэк ушёл, не дослушав меня, оставив и меня, и Поттера там, на улице. Грёбаная секундная слабость. ...но я не мог прямо сейчас закрыть глаза — хотя Блэк и произнёс фразу в пустоту, через мгновение он повернулся и решительно двинулся ко мне. Вернее ко второму телескопу. На самом деле, конечно... Ко мне. — Я ещё не закончил! — резко выпалил я, отступив на полшага назад и отметив, что мой голос звучит хрипло, словно птичье карканье. Сначала пожалел о том, что сказал, не подумав. Сам себя вынудил задержаться на виду у однокурсников и профессора, когда был шанс съебаться. Но сожаление быстро прошло, сменившись... Я не вполне понимал, что это за чувство — от него кровь горячо ударила в лицо. Я, и правда, не закончил. И раз уж Блэк всё ещё продолжает жить — я не намерен уступать ему... Точно не после того, как видел на его лице проступающее отчаяние от моих хладнокровных слов. Когда почти восторжествовал. Передёрнул плечами, усилием воли выровнял дыхание и снова приблизился к телескопу. Вряд ли моё лицо выражало какие-либо эмоции, но сердце всё равно колотилось как безумное, а по спине сползла одинокая капля пота. Блэк, остановившись, внимательно посмотрел на меня. Даже в тусклых лучах я заметил, скользнувшую по его губам усмешку. — Я... подожду. Мне очень хотелось сказать ему что-то неприятное — расстояние между мной и Блэком было маленьким, может, никто кроме него и не услышал бы — вместо этого я почему-то бессмысленно дотронулся до окуляра и сжал кулак. Ту руку, которой врезал Блэку по лицу в прошлый раз. Она зудела, горела (точно я кого-то погладил ей, а не ударил). Мельком удивился, совершенно... неудивлённо: драка с Поттером так не отзывалась, только ноющими синяками, пока те не исчезли. Что ты, мать твою, задумал? Но, чинно ожидая «своей очереди», Блэк не давал мне никаких подсказок на счёт своих дальнейших кульбитов. И не оставался неподвижным, нет, он предпочёл, заложив руки за спину, с задумчивым видом обогнуть меня по дуге. В шмыганье носов, шуршании пергамента и скрипе перьев — я ясно различал хруст тонкого слоя снега под его ногами. И не мог отвести от Блэка глаз. О, когда я сообразил, что Блэк игнорирует меня, то вовсе не осмеливался делать поспешные выводы, раскупоривать бутылку огневиски, праздновать... Я не смел надеяться, что всё, и вправду, закончилось. Но теперь снова думать о нём, как о реальной, близкой опасности, было... невыносимо. Разумеется, ничего не кончено. Он не пошёл «на попятную». Однако же... На месте Блэка я бы не вернулся, не дал бы себя так унижать. Почему он здесь? Нет... Как?! Чёрт возьми, после того, что я видел. Крепко сжимая хрупкий инструмент, я уставился на него совершенно тупым взглядом. Мерлин... Магия... Бог или Дьявол... Кто-то, кто где-то там есть. Увидеть его отчаяние. Ещё раз. Ну, пожалуйста. Очень скоро стало ясно: я совершенно не могу заниматься Астрономией, потому что Блэк медленно — будто ему наплевать на весь курс Слизерина, профессора и контрольную (хотя почему «будто», ему и было плевать) — наворачивает круги вокруг меня и телескопа. В который, кстати, я и не смотрел. Даже не делал вид, что изучаю Юпитер — смотрел поверх телескопа, до чёрных точек в глазах вглядываясь в неторопливо шагающего мудака. Резко повернувшись, когда Блэк попытался зайти мне за спину, я задел хрупкий инструмент локтем и едва не уронил. — Чёрт. Я успел нагнуться, схватить его за треножник, но на пару-тройку секунд потерял Блэка из виду. В этот момент показалось, что-то скользнуло по мантии и легко ударилось о мою ногу. Я посмотрел вниз и сразу заметил светло-жёлтый край сложенного пергамента, который выглядывал из-под полы моей мантии. И я мог поклясться, что до того, как я едва не опрокинул телескоп — этого пергамента на полу не было. Быстро подняв голову, я уставился на Блэка, тот, словно подтверждая мой немой вопрос, двинул ботинком, будто что-то подбрасывал вверх носком, и замер со сложенными на груди руками, точно изваяние. В это время профессор Джонсон, подошедший к телескопу, оставленному Блэком, удивлённо объявил, что с ним всё в порядке. Нахер. Едва профессор договорил и тоже с подозрением перевёл взгляд на бездельника Блэка, я развернулся и рванул обратно к своему месту. — Постой... Нет. — Да подожди ты! — голос Блэка в холодной тишине хлестнул по спине не хуже кнута, я поймал себя на том, что левой рукой до боли сжимаю запястье правой, — Ты что-то уронил... Я ни за что не стану играть в эти игры — с подброшенными в котёл жуками, глупыми шутками и пари — в эти мародёрские игры. — Что там? — со спины послышался громкий вопрос профессора — Шп-ргалка? Ну-ка, ну-ка... Джонсон, кажется, даже обрадовался — некоторое время назад он ко мне цеплялся по поводу, самостоятельно ли я выполняю задание. Услышав восклицание профессора, я остановился, как вкопанный в промежутке между первой и второй партой. Мелькнула запоздалая мысль: нет, нужно было взять эту записку. Взять и, не читая, уничтожить. Быстро оглянувшись, я увидел, как Джонсон уже поднимает сложенный пергамент с пола. Что? Меня охватила, точно сковала, нервозность — я адекватно оценивал свои силы и, чёрт побери, не был готов накладывать чары забвения на профессора и всех своих однокурсников! Бешеным вопросительным взглядом прожёг Блэка. Но он, абсолютный псих, смотрел только на записку в руках Джонсона со странным выражением лица. Пожалуй, ему было одновременно очень неловко и очень смешно. И меня это нихера не успокаивало! Что могло быть в том пергаменте? Ведь... Что угодно! — Дайте это мне, профессор! — наконец, вмешался Блэк, протягивая руку. — А, так это ваша шп-ргалка, — возмутился Джонсон, не делая никакого движения отдать пергамент — Мистер... Но развернуть его он не успел — сильный точечный порыв ветра пролетел откуда-то с другого края астрономической площадки и выбил предназначавшуюся мне записку из рук профессора. Джонсон вскрикнул. Пергамент, словно мотылёк, последний раз сверкнул в тусклом освещении и исчез в ночном мраке. Только его и видели. В первую секунду я рванулся к зубчатым краям, а потом едва не взвыл от ярости, едва не схватился за голову, бессмысленно таращась в темноту. Что за безмозглый кретин (конечно, я понял, чьих рук этот внезапный ветер)! Тупая самодовольная свинья! Его — этот грёбанный пергамент — нужно было уничтожить! Уничтожить наверняка, разорвать на кусочки и сжечь, а не дать ему летать по всей территории Хогвартса... Я всё смотрел туда, куда улетела записка, как краем уха услышал, что вокруг меня поднялась суматоха. Очнувшись от бесполезной ярости, я потёр лоб и глянул по сторонам: ветер, точно ему было мало, понёсся дальше по партам, гася лампы, со свистом закручиваясь в вихри, смахивая пергамент и поднимая его в воздух, как палую листву. Я со злостью сдёрнул прилипший к плечу разрисованный созвездиями листок прилетевший откуда-то сзади, смял его в руке и, закусив губу, сообразил, что сам могу остаться без работы. — Тише! Тише! Кто это сделал?! — спросил Джонсон закипающим тоном, его голос беспомощно тонул среди гвалта и шума (ученики повскакивали с мест, ловя улетающий пергамент), а фигура профессора стала практически не видна в мерцающем неверном свете. Спеша в темени к своей парте, всё же я расслышал: — А, это с той ст-роны! Нав-рняка, это вы, мистер Люпин! Думаете, то, что такой как вы стали префект-м, даёт вам право вести себя как вздумается и п-такать своим дурным наклонн-стям?! — Нет, сэр, — откуда-то из темноты раздался нахальный ответ, это был, конечно, Поттер, — Вы не правы! Потому что это был я, а не Римус! Я ускорил шаги и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как порыв ветра достигает моего стола. Точно сильной рукой, раскидывает перья, отшвыривает чернильницу, расплескав её содержимое по столешнице и уносит пергамент, как хищник уносит птенца из гнезда. Оставалось каких-то три шага до стола, я поспешно поднял палочку в тёмное небо, в душе уже готовый попрощаться со своей звёздной картой, едва она прошвырнётся по снегу и затеряется среди остальных... В последний момент ловкие пальцы схватили ускользающий пергамент.