Самое настоящее проклятие

Что…  — Снейп… — медленно, будто смакуя, выдыхает он, и горячее дыхание касается носа и болезненно-чувствительных губ. От его голоса кружится голова и ноет позвоночник. Я в здравом уме, я в сознании, но едва могу пошевелиться от странного… ощущения. Зачем-то пялюсь на напряжённо вздувшуюся жилу на светлой шее Блэка. Самообладание возвращается резко, я поднимаю глаза и отскакиваю.  — Блять, ты опять это сделал! — хочу это проорать во всю глотку, как обвинение, чтобы разрушить нереальность, ненормальность происходящего, но выходит только беспомощное сипение, и… и нужно нужно что-то предпринять… — «Остолбеней!» Блэк удивительно легко со стуком валится на пол, словно манекен с удивлённым выражением на лице. Его тело расслаблено и неподвижно. Руки раскинуты. Мантия на плече разорвана и, кажется, пропитана кровью. Лежит, как мёртвый. У меня дрожь от такого сравнения. Хотя я и так дрожу всем телом от злобы и ужаса. Как он… посмел. И он же не мог, нет, он же не мог… хотеть меня. Это… это ведь была просто очередная его омерзительная шутка? Неверяще провожу по тому месту, где была его наглая развязная отвратительная рука, и будто взаправду чувствую лёгкое тепло. Невольно отдёргиваю руку. Наверное, ему показалось это забавным, поцеловать меня тогда. А сейчас он сделал это от злости, чтобы досадить мне. Если подумать… то и затащить меня в постель ему покажется неплохой шуткой, он ведь такой… развратный.  — Разврат… — зачем-то повторяю вслух, не договорив, передёргиваю плечами. Он действительно ко мне приставал. Вдруг понимаю, что до дрожи боюсь этого. Блэк моментально станет евнухом, если попробует… меня к чему-нибудь принудить. К чему-нибудь такому. Но сам факт, что он полезет ко мне с такими намерениями… Мотаю головой, отгоняя расплывчатые видения, наполненные каким-то интимным и пошлым смыслом. Дыхание медленно восстанавливается. Хотел бы я уверенно сказать, что меня чуть не стошнило от поцелуя, но… Какой стыд. Он никогда об этом не узнает. Лучше умереть. Скалюсь и приподнимаю ногу с намерением пнуть (и не один раз), но по пути задумываюсь. Всё же это странно. Как легко мне удалось его оглушить. Я думаю, он даже не заметил, как я достал палочку. В последнее время, учитывая последние события, он стал каким-то более… уязвимым, и… я не настолько глуп, чтобы предписывать всё своим возросшим способностям. Хм… а это любопытно…  — Что ты с ним сделал?! Люпин. С поднятой палочкой и испуганными, но решительными глазами. Гриффиндорцы! Я бросился бежать, лихорадочно соображая, как добраться до кабинета З.О.Т.И. другим путём. Шаги мои рассыпались эхом по коридору и на лестнице. Как ни странно, вслед мне только что-то бабахнуло, но я не слышал ни погони, ни азартных криков и ругательств. Потом понял, что зря так бежал, с Люпином я как-нибудь справился. Главное преимущество гриффов в том, что их много. Хорошо ещё, что у меня хватило благоразумия и интуиции не выскочить на полной скорости из-за угла, а притормозить, оправить мантию, на которой всё чудились следы блэковских прикосновений, и заглянуть сначала за поворот. Возле заветной спасительной двери, за которой шло занятие у моего курса, небрежно подпирая стену, стояли Поттер и этот его мелкий крысёныш-подпевала, занятые каким-то разговором. Вернее говорил один Поттер, по обыкновению важно задирая нос и бесконе-е-ечно наслаждаясь собой. А тот другой, Петтигрю, восторженно поддакивал и лицо у него было такое, будто он сейчас кончит. И вот эта сволочь таскается, увивается за Лили?! Хорошо, что она понимает, что он и мизинца её не стоит! Этот невыносимый тип! Я непроизвольно сжал кулаки. Тут Поттер прервался на полуслове и посмотрел в мою сторону, видимо, краем глаза заметив шевеление, и я едва успел спрятаться. Прижался к стене. Чёрт, кажется, я пропущу З.О.Т.И. Шаги, и раздался знакомый строгий голос.  — Что это Вы тут делаете, мистер Поттер?! Я даже и не припомню другого случая, когда я был настолько рад гриффиндорскому декану. В классе было довольно тихо, всё же когтевранцы не чета гриффиндорцам, понимают ценность знаний и презирают бессмысленный (поттеровский) выпендрёж. Но сегодня я к моему сожалению, не был образцом прилежного ученика и, наверняка, был больше похож на кого-нибудь раздолбая гриффиндорца с кашей вместо мозгов. Вместо стройных записей получались корявые дикие каракули. На самом деле, руки у меня ещё дрожали. Тест был длинный, но несложный. Но когда пришло время сдавать ответы, я чуть не упал в обморок. И хорошо ещё, что заметил, что вместо скромного и привычного «С.С.» в верхнем правом углу вызывающе стояло «С.Б.», несомненно, выведенное моей дрожащей рукой. Пришлось переписывать. Всё. Всё… Сдав тест и вернувшись за парту, я отчаянно запустил пальцы в волосы и едва не застонал. Блэк… он не выходит у меня из головы. Он, как какое-то тёмное, ужасно раздражающее пятно, въелся в меня. О, ирония: изначально я таскался за компанией гриффиндорцев, пытаясь их разоблачить, а теперь один из них таскается за мной, суя нос в мои тайны. Он знает, что я Принц-полукровка, знает про мои заклинания… интересно, он всё так же считает их «какой-то хернёй»?! Непрошибаемый… «Я мог нормально к тебе относиться, но ты всё испортил». Что за бред? Он забыл, что мы враги? Что он грёбаный гриффиндорец и один из шайки Поттера? Единственное, что… жалость… Я поморщился, словно бы больно прищемил палец. Я… хорошо помню тот поздний вечер, когда Розье, сжимая в руке чью-то трость с набалдашником в виде женской головы и металлическим наконечником (у него самого такой не было), не дал мне войти в спальню пятого курса. Кому из присутствующих в то время в гостиной учеников было дело до этой ссоры? Только, может быть какому-нибудь старосте, который снял бы за шум баллы, но не подумал бы вмешаться. Сколько я помнил, Розье всегда бесился оттого, что Люциус уделял мне внимание. Мне казалось, что не в последнюю очередь — оттого, что Люциус, будучи старше меня на три с половиной года, общался со мной больше, чем с ним. В тот вечер я нелестно отозвался о мозгах Розье. Незадолго до этого я пару раз заставал Розье и ещё одного слизеринца за конфиденциальным разговором о… неких рядах, которые всякий уважающий свою кровь волшебник обязан пополнить (я, по мнению Розье в это число волшебников входить, конечно, не мог). Мои слова о куриных мозгах стали для него последней каплей. Он принялся оскорблять меня… Розье повезло, что он промахнулся, когда бросал мою палочку в камин. Она со звоном ударилась о каминную решетку и всего лишь отлетела в тёмный угол — я видел это, борясь со слабостью и силясь не застонать от острой боли в руке — но палочка ещё несколько дней обижалась и бестолково искрила при попытке прочесть заклинания. Вернуться в спальню тихой побитой тенью. Хладнокровно собрать заживляющее из тех ингредиентов, что остались в тумбочке с последнего домашнего задания по Зельеварению. Думать о мести. Когда я снял с руки бинты — обнаружил, что она под ними позеленела, обычное мыло из запасов в ванной комнате курса с этой проблемой не справилось. Я отлично помню эти события ещё потому, что прийдя в Ванную Старост я зачем-то всё рассказал Миртл… Хладнокровие изменило мне. Я захлебывался яростью и пеной, шлёпал руками по воде и зло говорил то, что никогда бы не сказал в лицо Розье. Я не опустился бы до объяснений. Что толку объяснять безмозглому? Я говорил о том, что Розье болван и что он ошибается, если думает, что мой отец, который испортил мне жизнь и навесил на меня клеймо волшебника второго сорта одним фактом своего отцовства, имеет для меня какое-то значение. Я не могу сказать, как давно мне плевать на то, что Тобиас Снейп ненавидит всё магическое и ненавидит меня за то, что я волшебник. Я не хочу быть на него похожим, я не хочу иметь с ним ничего общего. Мама — единственное, что связывает меня с этим магглом, а его — со мной. Ради неё я всё ещё ношу эту фамилию, ради неё я возвращаюсь в Паучий Тупик и не рву эти узы… А потом, вдоволь наглотавшись заколдованной пены и отмыв пятна, опомнился, сказал Миртл проваливать. Но она не послушалась меня и возникла вновь, бросая мерцающие блики на воду и тающие пузыри. О чём-то спрашивала… Дурацкий разговор о красоте с озабоченным призраком школьницы. Я проронил одно или два слова о своих надеждах… и я не знаю, что из сказанного мной услышал Блэк. Когда он проговорился о моей руке, я с ужасом подумал, что он слышал всё, то есть и ту часть, где я говорил про отца. Но… ничего не понимаю… я ведь ясно показал, что не терплю одолжений! Да и, честно сказать, не замечал я раньше в Блэке особой мягкосердечности, тем более — усмехнулся, вспоминая все прошедшие годы — по отношению ко мне. Неужели я настолько глуп, что рассчитывал на чью-либо жалость из-за личных проблем? Конечно, нет. И наверняка, мне никогда не узнать, что на него нашло такое, что он даже не озаботился стереть мне память после того как раскрыл свою анимагическую форму. Я шкрябнул зубами по костяшке указательного пальца. Не знаю, где были его мозги, однако я ведь действительно… написал то письмо только несколько дней спустя. Я… я был просто не в себе, не мог соображать, да это… это, в общем-то, и понятно. Но во всяком случае Блэк всегда был высокомерным насмехающимся придурком. Которому всё доставалось даром или почти даром: от смазливой мордашки до сейфа набитого галеонами, от хороших оценок до грёбанной колдографии. А теперь я отомстил за все годы унижений. Наконец-то доказал, что чего-то стою, что я сильнее, опасней, лучше, чем они все там думают. Может, его даже вышвырнут из школы. Я улыбнулся, мечтательно прикрывая глаза. Когда я был помладше, я часто мечтал. Эта была голубая мечта, у которой не было ни единого шанса сбыться. Я это хорошо понимал, но ничего не мог с собой поделать. Я представлял, что четырёх гриффиндорцев нет в Хогвартсе, что они никогда больше не пройдут по коридорам с шумом и криком, не появятся в Большом Зале и на уроках, ни тошнотворный Поттер, ни невыносимый Блэк, ни их мерзкие подпевалы. Что они все умерли (мучительно), или потеряли свою магическую силу (навсегда). Или что их просто не существует. Просто нет и всё, и я никогда их больше не увижу. Мне становилось немного легче, когда я всё это представлял. Ровно до того момента, пока не видел отвратительный вихор. Не думаю, что моя мечта намерена осуществиться. Блэк и остальные любимчики директора, и он не даст им просто так вылететь из школы. Но я бы посмотрел на то как бледнеет от ужаса лицо Блэка. Во всяком случае, эта их тайна была триумфально и бесповоротно раскрыта. Наверное, ему было очень больно. Наверняка они очень гордились тем, что оставались безнаказанными. Теперь Блэк захлебнётся насмешками. И, вероятно, ему больше не придёт в голову такая глупая мысль, как пожалеть меня, как бездомного щенка, или… что-то подобное. Но почему-то я всё ещё дико злюсь… На мой стол спикировала записка. Я некоторое время удивлённо на неё смотрел, неуверенно огляделся и заметил пристальный взгляд какой-то когтевранки с соседнего ряда. Поджатые губы, сведённые брови — вид у неё был решительный и рассерженный. Маккиннон, вспомнил я, мрачно уставясь на неё. Кажется, мы ни разу даже словом не перекинулись. Довольно красивая, насколько я могу судить. Конечно, в ней не было ни капли необыкновенного тепла и силы, что присутствовали в Лили. Или — отстранённо подумал я, всё ещё рассматривая когтевранку — той напрочь выбивающей дух, порочной и броской красоты Блэка. Темнокудрая девушка ещё полсекунды высокомерно побуравила меня и отвернулась, а я с некоторым опасением развернул записку на клочке бумаги. «Если С. Б. попадёт в беду, то ты пожалеешь.» С. Б., если я правильно понимаю, расшифровывается как Сириус Блэк? Несколько… неожиданно. Посмотрел на хмурящуюся когтевранку. Бедная дурочка, знала бы ты, что вытворял твой кумир меньше, чем полчаса назад. Кажется, я покраснел. Как же бесит. Эти поцелуи, взгляды… нужно как-то прекратить. Нельзя позволить себя изводить таким образом. Это ненормально. Много хуже, чем обычные их блядские «шутки». Какая-то новая особо мерзкая разновидность? Это... отвратительно. Да. И главное, что б Блэк не догадался, что я себя… как-то странно чувствую? Кха... *** Лопатки холодило. А всё остальное медленно остывало.  — Чёрт… чёрт! Ну почему не заживает… Первое, что я увидел, когда очнулся, обеспокоенное лицо Люпина над собой. Римус распрямился. Он был один в коридоре.  — Не говори Джеймсу, что этот урод меня вырубил, — хрипло каркающе смеясь, сказал я, хватаясь за его руку, — а то он обоссытся от смеха. Снейп сбежал? Сбежал… снова. Вот, паршивец. А я ещё городил перед ним какую-то чушь про несостоявшиеся «мир, дружбу, жвачку». Яростно сплюнул на пол. Паршивец. Насквозь испорченный. Люпин сказал, тревожно хмурясь:  — Сбежал. Но я послал ему вслед проклятие, — на мой удивлённый взгляд (что бы староста, да попытался кого-то проклясть) буркнул: — Сириус, у него было совершенно безумное лицо, а ты лежал на полу без сознания. Что я мог подумать?!  — Что это невозможно, — холодновато фыркнул, требовательно спросил: — но ты, надеюсь, попал?  — Я не знаю… да это и не важно! — ворчливо отмахнулся Люпин, проигнорировав моё возмущённое «как так!», неуверенно протянул руку к моему плечу: — я немного остановил кровь, но рана заживает очень медленно. Не понимаю почему. Мне кажется, тебе нужно в больничное крыло. Голос его звучал ужасно серьёзно.  — Наверняка, ещё одно самодельное заклинание и, наверняка, тёмное… естественно, тёмное, — мельком коснулся разорванной мантии, задумчиво пробормотал не без иронии, в которой неожиданно прозвучали нотки горечи: — целоваться со Снейпом и целоваться с гадюкой это практически одно и то же.  — Тебе повезло, что он немного промахнулся! Это просто-напросто опасно! Страшно подумать, если бы... — неодобрительно покачал головой Римус, продолжая свою тираду, потом моргнул, осмысливая мои слова, — ты просил нас подождать, но я не мог просто так тебя оставить. И, видимо, был прав. — Лунатик помедлил, но всё же продолжил: — ты с ним… целовался? но ты говорил, что больше не интересуешься… этим? Странно, что Лунатик так интересуется. О чём, любопытно, он думает?  — Наказание, — почти равнодушно кинул я, смерив Римуса изучающим взглядом, — Всего лишь выпустил пар. Зато какая реакция. Оглушительная. Мне полегчало.  — Нака… — Люпин передёрнул плечами, повторил, невольно понизив тон, — наказание? Это как-то… но ты, кажется, предполагал, что ему… нравится твоё внимание? Я усмехнулся. Вот в этом я был уверен на девяносто девять процентов.  — Нравится. Несомненно. ***  — Блэк… Анимаг… Азкабан…  — Лох — это судьба, — рассмеялся Джеймс, с силой ударяя меня по больному плечу, — что-то ты часто лажаешь, Бродяга. Я втянул в себя воздух и укоризненно посмотрел на ойкнувшего друга. Довольно… болезненно.  — Он не может не прийти на зелья, — уверенно сказал я, игнорируя любопытные взгляды и шепотки заполняющих класс учеников, — он же зельеварный маньяк, — перевёл взгляд на скучающего Джеймса, — он придёт.  — Снейп… довольно благоразумен, — пробормотал Люпин, — я бы не был так уверен… Поттер закатил глаза, потом задумчиво произнёс:  — Тебе-то что, Сириус. В конце концов, у вас сегодня совместная отработка… — Поттер усмехнулся Римусу, — думаю, Нюниус достаточно благоразумен чтобы не злить профессоров и не увеличивать её срок… О, да… что-то меня ждёт после этого урока. А что его ждёт…  — Мне придётся отмывать кубки от его яда, — съязвил я недовольным тоном, опасливо покосился на приоткрытую дверь кабинета: — но это лучше, чем выслушивать нелепейшие теории про свою анимагическую форму. Ходит один очень устойчивый слух, что это чёрный, пушистый кролик! Я возмущённо возвёл руки горе.  — Да уж, дамы тебя явно переоценили, — саркастично хохотнул Поттер, хитро прищурился, — но с другой стороны, они не так уж не правы, называя тебя кобелём, а, Бродяга? — ловко увернулся от моей попытки задушить его. — Зато ты теперь чертовски популярен, Бродяга, — вздёрнул бровь, — может мне тоже раскрыться?  — Те, у кого есть мозги, могут догадаться, что одним Сириусом Блэком здесь не обошлось, — презрительно фыркнул я, пихая товарища под ребра, — валяй, Сохатый. В худшем случае будем делить одну камеру на двоих.  — Нет… нет всё же это странно, что Нюниус сдал только тебя, — через некоторое время протянул Поттер, стуча пальцами по косяку и хмурясь.  — В это сложно поверить, — буркнул Люпин, но он скорее был смущённым, чем недовольным, — сложно поверить, что трое, пусть и умненьких, но не очень прилежных пятикурсников овладели не самой простой наукой, пока сам, своими глазами, не увидишь, а видел он только Сириуса. Всё остальное — всего лишь догадки и… время урока началось. Вы так и будете здесь стоять?  — Гм… значит, то что мы сделали поразительно? — хмыкнул я. «Потратить два года, что бы превращаться во вшивого пса? Конечно, поразительно!»  — Естественно, мы с тобой просто поразительные, — легкомысленно отозвался Поттер, не заметив гримасу, перекосившую моё лицо. Вокруг лихорадочно шуршали учебниками и тетрадями. Джеймс громким шёпотом на весь класс страстно просил Эванс о помощи. Римус, проверяя свои записи, мягким терпеливым голосом успокаивал Питера, от волнения перепутавшего простейшие азы. Я раздражённо покосился на них. Надо сказать по справедливости, что чаще всего котлы у меня взрывались, только когда я сам этого хотел. Зелья мне давались, хотя, конечно, вполовину не так превосходно, как Снейпу. Как назло, мне досталось легчайшее зелье со второго, а то и с первого курса. А Снейпа всё не было и не было. Снейп сильно опоздал. Понятно, он таким немудрёным способом избавился от нашего пристального внимания. Вежливо извинился и вошёл почти незаметно, чёрный, угрюмый и бесстрастный, как всегда. Может быть, даже более бесстрастный, чем обычно. Видимо, прошедший час позволил ему маленько прийти в себя. Он быстро занял своё место рядом с Эванс, не смотря в нашу сторону. Зато мы с Поттером внимательно за ним наблюдали, и у каждого из нас были свои причины.  — Почему этот говнюк сидит рядом с Лили. Теперь-то она должна понять, что он только и думает о том, как испортить жизнь хорошим, милым и талантливым людям! — прошептал Джеймс, скрипнув зубами. У него чесались руки. — Знаешь, мне плевать, о чём ты разговаривал с Нюниусом и как ты его пытал, но если он думает, что этим всё исчерпывается, то он ошибается. Это понятно, но любопытно, что ты можешь ему предложить более шокирующее, чем поцелуй Сириуса Блэка?  — Эванс, кажется, не считает меня хорошим и милым, — насмешливо заметил я, видя, что Джеймс ждёт от меня реакции, — к тому же, это я подвесил её драгоценного слизеринца вверх ногами, а не наоборот. Она, к сожалению, на его стороне.  — О, он просто смешон! — презрительно воскликнул Поттер, фыркнул, — я не скоро забуду, как он визжал в Большом Зале. Но ладно бы он был только смешон, но он ещё и гадок! Да, гадок. Я снова взглянул на слизеринца. О чём он думает? Что он чувствует теперь? Снейп активно принялся за выполнение какого-то архисложного зелья, и выглядел почти счастливым. Хотел видеть его лицо. Его глаза и губы. Кажется, я мог вспомнить их до мельчайших подробностей. Какой-то жалкий час назад я со всей серьёзностью целовал их, будто они принадлежали какой-нибудь очередной потерявшей голову девке, а не злейшему моему врагу, самому Нюниусу Снейпу. Невероятно… Наверное, всё было бы куда как, проще, будь он девушкой. Или не будь он злейшим врагом. Я наблюдал, как он быстро и тонко режет корень мандрагоры, как почти любовно бросает в котёл толчёный рог единорога, щепотку, не больше, не меньше. Потом уменьшить огонь, наклониться над котлом, втянуть своим как нельзя лучше подходящим носом пар, убеждаясь, что всё идёт как надо, и даже лучше. Отточенные уверенные движения в душном флёре серебристого пара… А он действительно… хорош. Трудолюбив. Талантлив. Не похоже, что ему хоть раз поставили «Превосходно» за обворожительную улыбку или успехи на квиддичном поле. Меня скрутила невыносимая тоска. Не глядя, нашёл так и незажившую после различных манипуляций Люпина рану на плече и сильно надавил на неё пальцем сквозь ткань. Он ядовит. И злобен. И бесчестен. И расчетлив. И мстителен. Какого я возбуждаюсь от таких мыслей?! «Тебе понравилось?»  — О чём это ты? — заинтересовался Поттер, заглядывая через мой локоть.  — Читать чужую переписку невежливо, — фыркнул я и, взмахом палочки, благо моё зелье было уже готово и закупорено, запустил «сову» в котёл Снейпу. Бульк! Тому не оставалось ничего другого, как спешно вытаскивать мокрый кусок пергамента из своего драгоценного варева.  — Закопошился, закопошился, — злорадно протянул Поттер, глядя то на меня, то на Снейпа, трясущего обожженными пальцами, с нескрываемым любопытством. А Снейп уже читал записку. Долго. И жаль, что я не видел его лица, только широко расставленные напряжённые локти. Зато его видела Эванс, встревожено наклонилась и что-то спросила. Потом обернулась и кинула на нас короткий гневный взгляд. Вроде потянулась к клочку бумаги в руках у Снейпа, но тот быстро бросил его в огонь, видимо, говоря девушке что-то презрительно-успокаивающее.  — Интересно, что же он такое варит? — пробормотал с усмешкой я, перебирая оставшиеся от зелья ингредиенты, покрутил в пальцах чёрного маленького жука, посмотрел на Поттера, — как ты думаешь, попаду или нет?  — Если промахнёшься, Эванс со мной целую неделю разговаривать не будет, — шутливо ответил Джеймс, отвлёкся на собственное закипающее зелье. — Вот… чёрт! — проговорил скороговоркой: — попадёшь-то попадёшь, да только этим зелье ему не испортишь.  — А я не собираюсь портить зелье, — негромко ответил я, наблюдая как Поттер недоумённо чешет репу, глядя в свой котёл, — я хочу… добиться ответа. Три жука. Три маленьких чёрненьких блестящих твёрдых, как камень, жучка пришлось мне один за другим забросить в хитрое блестящее варево Снейпа (и порядочно забрызгать его с Эванс стол), когда упрямый слизеринец, наконец, обернулся. Из его дрогнувших пальцев вылетел обрывок пергамента и спланировал к нашей с Джеймсом парте. Я машинально поймал его, впиваясь в ладонь ногтями, продолжая жадно всматриваться в ожесточённое лицо Снейпа. Его губы приоткрылись, судорожно вдыхая, и он резко отвернулся, съёжившись на стуле. Я разжал кулак. Всего два слова, выведенных мелким, угловатым, уже знакомым мне почерком: «Ты сядешь» Я разочарованно скривил губы. Как банально. И он не ответил на мой вопрос. Даже отрицательно, оскорбительно, гневно — не ответил. Зато Поттер, на время забросив зельеварение, что-то быстро черкал на пергаменте. Я заглянул ему через плечо и язвительно хмыкнул: — Слов нет, как я тебе признателен, Сохатый. «Дорогой Нюниус, если он сядет, то ты ляжешь. В гроб.» Почерк у Джеймса был совсем не такой: порывистый, неровный, взлетающий вверх. Гриффиндорец резко взмахнул палочкой, и тонкая полоска пергамента с толстой угрозой полетела… в котёл к Эванс.  — Бл… привычка, — обречённо пробормотал Поттер, широко, но как-то натянуто улыбаясь медленно разворачивающейся рыжеволосой фурии. Вяло помахал ей рукой. Эванс раздражённо сдула с лица прядь, брезгливо держа кончиками пальцев бумажку. «Поттер, займись своим зельем.» Слово «своим» было жирно подчёркнуто.  — Это тебе, Джеймс, — сказал, передавая расстроенному товарищу подлетевшую записку, написанную круглым красивым почерком.  — О, — Поттер удивился и оживился, спешно добрасывая в котёл какие-то ингредиенты, вырвал у меня аккуратный листок бумаги и довольно заухмылялся, мечтательно подставил ладонь под щёку, — а кто-то говорил, что никогда не будет переписываться во время урока. Может, пригласить её погулять? Мне кажется, сегодня она не откажет. Я буркнул что-то одобрительное. Лёг на парту, продолжая буравить спину Снейпа. На душе становилось всё поганей. И смысл в твоём молчании? Всё равно ты от меня не скроешься. Не скроешься… «Тебе понравилось? Ответишь на отработке?»  — Мистер Блэк, гляжу, Вы уже сделали зелье, — мягко, но громко произнёс Слизнорт, глядя как Снейп нервным движением сжигает записку. Чёрт, спалился. Впрочем, он всё равно не хочет отвечать.  — Вы выгоняете меня? — уточнил, не сдержав усмешки. Поднялся, на последок бросив горсть жуков в кипящий котёл Поттера, про который он совершенно забыл, бессовестно пялясь на Эванс.  — Отпускаю до колокола, — заговорщически улыбнулся профессор, — полагаю, у вас есть дела поинтереснее, чем бездельничать на моём уроке. Идите-ка сюда со своим зельем. О, да оно неплохо сварено. У меня было несколько секунд, когда Слизнорт, продолжая говорить, ставил пробирку с образцом на стол, искал перо, шуршал страницами. Я смотрел на Снейпа. Он на меня не смотрел. Без улыбки, с бледным, но уверенным лицом что-то говорил Эванс. Я даже разобрал среди всех его глуховатый голос: «порезать и добавить не позже…». Он был весь в зелье, которое подходило к своему апогею. Зельеварный маньяк. Наконец, быстро, почти случайно, поднял глаза и, вероятно, не сразу даже осознал, что упёрся в мой прямой изучающий взгляд. Застыл и вспыхнул. Это произошло так неожиданно, что я даже растерялся. Я не думал, что Снейп умеет так краснеть. Быстро, легко и заметно, от кончиков ушей и, до скрытой воротником шеи. Я много раз видел, как тяжёлая медная краска выступает на сведённых судорогой скулах и медленно заливает бледное лицо, когда Снейп злился, но это был не тот случай. Он спрятал глаза, не давая мне и шанса понять их выражение. Губы его дрогнули, будто он хотел облизать их, но вовремя опомнился, потом яростно скривились, так что у уголка появилась горестная складка. Снейп страшно ругался про себя, а рука его привычно тянулась к палочке, хотя вряд ли он бы посмел применить её во время урока, тем более это бы плохо отозвалось на зелье. Время истекло, и я последовал к двери, не дожидаясь удивлённого вопроса профессора. Мои руки скользят по чёрной мантии, очерчивая худое горячее тело. Одновременно бледные пальцы робко гладят по плечам и груди, потом нежно зарываются мне в волосы, вымаливая стон… хриплое дыхание, красные щёки… Я поставил кубок на пол, и тихий стук металла о каменный пол пронёсся эхом по пустому Залу Славы, отражаясь от многочисленных полок.  — Забавно. Бегаешь от меня, значит? — произнёс в пустоту, открывая глаза. Чуть влажная спина медленно отлипла от стенки шкафа, внизу которого я сидел, дожидаясь напарника. — Бегаешь, значит…