***
К горлу планомерно подкатила истерика. Болезненно-прогорклая, тягучая и мерзкая словно мазут, растекающаяся чём-то обжигающе-чёрным по жилам, сковывающая душу. Страх расползался по всему организму, сжигая внутренности дотла и заставляя сердце биться чаще. Василиса, с силой сжав пальцы рук в замок на уровне груди, вежливо улыбалась Маркусу Ляхтичу, зашедшему в дом Драгоция с огромным количеством разнообразных пакетов. Она не понимала, что должна чувствовать и делать. В голове набатом стучали неклассифицируемые мысли, раздробленные на тысячи окровавленных осколков, больно впивающихся в сердце; в душе клубилось отчаяние, перемешанное со злостью и укрытое тонким кружевом ненависти, стыда. Дыхание сбивалось и прерывалось, но Лиса продолжала дежурно улыбаться, с затаённым ужасом наблюдая за тем, как Марк нежно целует подбежавшую к нему Маришку в щёку и напускно оценивающе смотрит на Фэша, а потом переводит взгляд на вскинувшую брови Динару. — А теперь знакомимся ещё раз, — пробился сквозь завесу боли звонко-радостный голос окончательно расслабившейся в компании новых-старых родственников Мариши, и Василиса несдержанно вздрогнула. Её яркая улыбка чуть дёрнулась, выдавая внутреннее напряжение своей хозяйки, но Огневой удалось удержать маску на лице. Долгие годы карьеры певицы дали о себе знать в крайне позитивном для Лисы ключе. Закалённая сценой и множеством не самых простых выступлений, номеров и моментов, связанных с неадекватными фанатами или хэйтерами, Огнева мужественно боролась со своей собственной, личной душевной драмой, так неосторожно и легко ворвавшейся в её жизнь. И некое понимание, что в возвращении её, Василисы, кошмара в лице Маркуса повинна Динара, так долго стремившаяся соединить свою большую семью, отдалось с сердце Огневой тупой болью. — Это слишком долго. К тому же, мы и так, пусть и косвенно, но знакомы друг с другом, — махнула рукой Динара, насмешливо ухмыляясь. Василису всегда поражало то, насколько же Дина интересная личность. Драгоций обычно общалась крайне странно, любила выразиться нецензурно и по-дворому просто, даже бескультурно, из-за чего могло возникнуть ощущение, будто бы девушка действительно всегда разговаривает именно так. Но нет… Динара поразительно быстро умела настраивать свою речь, делая её максимально тактичной и вежливой, умела забывать про свою любовь к различным матерным словам и выражалась абсолютно прилично. Но редко и только, как казалось Василисе, при посторонних людях. — Ну, я согласен с Динарой, — пробормотал Фэш, почесав затылок. Василиса нервно усмехнулась. Это точно. Это да… Это стопроцентно. Это верно… Верно, да! Да! Она точно знакома с Марком. Даже слишком хорошо знакома. Да настолько хорошо, что, если бы не зима и чересчур низкая температура, воспитывала бы сейчас ребёнка от него. И это значит, что он… Огнева вскинула голову, не сдержав наполненного ужасом взгляда. Она смотрела на тихо разговаривающего о чём-то с Маришей Марка и переживала каждую эмоцию, испытанную в самый роковой день своей жизни, заново. Вот только не это было главным. Василиса уже давно умела абстрагировать от собственных эмоций, но обида за малознакомую ей Маришку уже поднялась в душе Огневой подобно гигантской океанской волне. — Драгоций, я искренне надеюсь, что ты меня хоть немного помнишь, — внезапно выдал Маркус громче, отрываясь от перешёптываний с Маришкой. — Мы учились вместе, — пояснил он чуть удивлённой Динаре. Та понимающе покивала и перевела взгляд на своего отца. Фэш, пожав плечами, просто кивнул. — Ну, и хорошо. Потому что скоро мы станем своеобразными родственниками, — чуть запнувшись, произнёс мужчина, бросив мимолётный, но нежный взгляд на довольно большой живот своей жены. — Или не станем, — хмыкнул он, — но детьми породнимся. Это точно, — со смешком добавил Ляхтич. — Я сейчас задам самый нетактичный и мерзкий вопрос, но, — хохотнула Динара, разглядывая сначала Маришку, а после Марка, немного удивившегося после её слов. — Но кто у вас будет-то? — Дина приподняла одну бровь, резко напомнив всем присутствующим своего отца. Маришка хмыкнула, а Марк принялся что-то рассказывать, но Огнева его почти не слышала, остановив свой взгляд на улыбке Мариши. Василиса только сейчас, только в эту секунду поняла, что Марк, много лет назад спавший с ней и сделавший ей ребёнка, изменял именно Маришке, с которой в то время уже встречался. Фэш как-то рассказывал Лисе, что Резникова была измотана, несчастна и одинока, а Маркуса, с которым познакомилась совершенно случайно, посчитала глотком воздуха, спасшим её от медленной смерти в холоде и одиночестве. А он обошёлся с ней так гадко… — Честно? Я не уверена, когда мы поедем назад, — пробормотала Маришка. Её чуть задумчивые интонации в голосе ворвались в сознание Василисы, заставив девушку оторваться от болезненных мыслей и вернуться в реальность. Огнева сглотнула, поняв, что пропустила большую часть разговора и теперь не совсем понимает, что говорит Мариша. — Но пока мы здесь… Я бы хотела много-много общаться, — призналась женщина, чуть-чуть улыбнувшись. — Хочется узнать всё или, по крайней мере, как можно больше, прежде чем укатить обратно, — Маришка аккуратно пихнула мужа в бок, а после уселась на стул, стоящий ближе всего. Марк только закатил глаза. — У, я предчувствую долгий-долгий разговор, — усмехнулась Динара. — В холодильнике на балконе обитает шоколадный тортик, — внутренне подготовившись и сделав голос максимально довольным, почти что промурлыкала Василиса. Она улыбнулась обернувшейся на неё Маришке, а после посмотрела на неловко мнущегося Фэша. Он активно закивал, с особым энтузиазмом поддерживая идею своей няни, и Василиса с облегчением выдохнула. У неё получится… Получится хотя бы на несколько минут покинуть эту комнату, оставить всех её нынешних обитателей и, хотя бы умывшись водой в дальней ванной, немножечко взять себя в руки. Которые, к слову, уже начинали трястись. — Тогда я сейчас, — ещё раз улыбнулась Василиса, выходя из кухни, — ждите. Девушка, покачнувшись, схватилась рукой за стену и чуть не упала, но смогла удержать равновесие. Перед глазами всё плыло. Один-единственный взгляд Маркуса, что поймала Василиса, ясно дал понять, что он тоже… Тоже помнит её, тоже ошарашен, тоже в ужасе, но точно так же скрывает свои истинные чувства за смешками, за пустыми разговорами про университет и новый стиль в песнях Фэша. Лиса тогда стояла и слышала о чём они говорят, но не имела достаточного количества сил, чтобы запоминать и воспринимать. Василиса прерывисто выдохнула, продвигаясь к балкону, забыв, что хотела умыться. Она двигалась больше по наитию, нащупывая руками стену, но думая совершенно не о торте и даже не о Марке… Мама… Огнева много лет винила себя за то, что эгоистично позвонила матери, пока та ехала домой на своём джипе, и вывалила весь груз неуёмной печали, всю боль, разрушив своими словами единственную мечту матери — воспитывать внучка или внучку. Её мама… Единственный родной человек, оставшийся в живых, единственная опора и поддержка Василисы была бы здорова, если бы не Марк, если бы не его ложь. Огнева приглушённо застонала. Она ввалилась на балкон, закрыв дверь на защёлку, и привалилась к оконной раме, жадно вдыхая прохладный воздух и беззвучно рыдая. Лицо Василисы опухло и покраснело, обжигающие слёзы катились безостановочно, и девушке было совершенно всё равно на то, как она выглядит со стороны. Она просто рыдала, выпуская наружу боль, копившуюся внутри её сердца долгие годы. Она рыдала, отпуская каждую эмоцию, каждое воспоминание, чтобы больше не мучиться по ночам от чувства вины, снедающего девушку каждую секунду. Она рыдала и не пыталась остановиться. — Это неправильно, — потерянно шептала Василиса, до боли стискивая челюсти, практически скрипя зубами и жмуря глаза настолько сильно, что, открыв их, увидела вокруг мерцающие разноцветные точки. Было холодно, весенний прохладный ветер забирался под растянутую домашнюю футболку, скользя по позвоночнику, но Огнева практически не чувствовала. Она сосредоточенно вглядывалась вдаль, ища ответы на вопросы. На огромное количество вопросов, роящихся в её голове. И не находила. Но внезапно всё стихло, закончилось. Василиса отвернулась от открытого окна, облокотившись спиной и едва не выпав, но проигнорировала это, а после опустилась на пол, уткнувшись лицом в колени. Внутри всё выгорело дотла, остались лишь сиротливо лежащие горки серо-белого пепла да невыносимый запах гари, разливающийся по венам чистым безразличием. Стало плевать на Марка, на потерянного ребёнка, на себя. Жалость к себе, боль от потери ребёнка и комы матери сменились пугающей лёгкостью. Огнева поднялась, резко втянула в себя воздух и улыбнулась. Ей не впервые быть сильной, не впервые держаться, когда хочется сорваться и спрыгнуть с моста в самую глубокую реку, что в силах забрать себе бренное тело, отправив душу на небеса. Василиса открыла холодильник, достала торт, поудобнее перехватив его за тарелку, на которой он и находился, и отправилась в ванную, внезапно подумав о том, что может выглядеть непрезентабельно… Зеркало лгать не умеет, и Лиса убедилась в этом на все сто процентов, увидев в отражении измученную, уставшую от жизни женщину средних лет с лихорадочно блестящими глазами, покрасневшими щеками, на которых едва успели высохнуть грязными разводами дорожки от пролитых слёз. Девушка тяжело выдохнула, прикрыв глаза. Открыла их, поставила торт на стиральную машину и принялась делать из себя человека. И пусть внутри Василиса не могла стать красивее или счастливее, выдумки и новинки современной косметики могли скрыть, что она ещё недавно истерически всхлипывала, зажимая рот руками, опиралась спиной на холодную стену и тихо выла. Косметика, разбросанная по всей комнате, была спасением для Василисы, и девушка впервые порадовалась, что Динара никогда и никуда не прячет сотни своих тюбиков с тональными кремами, румянами и хайлайтерами. Даже тушь от нескольких производителей покоилась в стаканчике, висящем около раковины. Василиса нанесла тон, скрывая красноту, воспользовалась жидким хайлайтером, нанесла на веки оранжевато-пастельные тени, а затем хорошо растушевала их кисточкой и пальцами. Вымыла руки и вытерла полотенцем, после — взяла первую попавшуюся тушь и быстро мазнула по ресницам. Помаду девушке пришлось выбирать более тщательно, чем всё остальное для того, чтобы она хотя бы немного подходила к цвету теней. И после всех манипуляций с косметикой Динары Огнева видела в зеркале вполне симпатичную, хоть и немного уставшую девушку. Василиса забрала торт и, ещё раз взглянув на себя в зеркало, вышла из ванной. Выключила свет. В голове было пусто, как в вакууме. Мелькали мысли про блеск от хайлайтера, про его цвет. Про незакрытую помаду и странный тональник. Но ничего существенного там не было. Словно кто-то хирургическим путём извлёк все воспоминания о чём-то злом, пугающе-ужасном и мрачном, лишив Лису возможности помнить. Девушка с улыбкой зашла на кухню, не обращая ни на кого внимания и ставя торт на стол. Она успела заметить лишь то, что Динара сидит и спокойно пьёт чай, а Маришка что-то говорит Фэшу. Сзади послышались тяжёлые шаги, и Огнева замерла, спокойно разглядывая Дину, а потом, поймав взгляд девушки, весело подмигивая ей. — А вот и я, — объявила Василиса, усмехаясь. — Не ждали? — неловко пошутила она, скрывая дрожь. Маришка театрально кивнула, зачем-то поклонившись, но с её животом данный реверанс выглядел крайне комичным. Динара отхлебнула ещё чая и коротко рассмеялась, заметив шалость своей биологической матери. — Василиса, пожалуйста, займи моего мужа ненадолго. У меня тут важный… разговор намечается, — поиграв бровями в сторону закатившего глаза Фэша, произнесла Маришка и обняла бывшего мужа за талию, игриво хлопнув свободной рукой по пояснице. Мужчина отстранил развеселившуюся Маришу от себя с лёгкой понимающей улыбкой, а после покачал головой, глядя на натянуто улыбающуюся Василису… Легкомысленные, шутливо-серьёзные слова Маришки больно ударили по Огневой, перехватив дыхание и ускорив пульс. Она даже не заметила, что Маришка не только что-то говорила, не заметила взгляд Фэша, направленный на неё… И пусть эмоции, страх и отчаяние в душе Лисы сумели самоустраниться и затихнуть, жалость к обманутой любимым мужем Маришке, презрение и недоверие к Марку всё же расковыривали сознание девушки чайной ложечкой, причиняя боль. — Я крайне сильно хочу присутствовать при этом разговоре, — растягивая губы в издевательско-насмешливой улыбке, фыркнула Динара и отставила от себя пустую кружку, — а лучше — быть его непосредственным участником, так что, айм сорри, мама, болтать вместе с тобой к Марку я не пойду, — девушка показала чуть заторможенно кивнувшей Василисе язык, а после поднялась со стула и уселась на ковёр, утягивая за собой Маришку за руку. Та помялась немного, но всё же хмыкнула и осторожно опустилась на белоснежно-яркое шерстяное чудо, придерживая одной рукой живот. — Ну, чего застыл, ойцец? — намеренно исковеркав слово «отец», поинтересовалась у Фэша Дина и рассмеялась. Фэшиар фыркнул. — Раз нам здесь не рады, — пробормотала Василиса, надеясь, что её голос прозвучал более-менее весело. Сама она слышала себя словно со стороны, усиленно игнорируя недавно помутившееся, а сейчас уже пришедшее в некое подобие нормы сознание. Мыслями Огневой, далеко не приятными и добрыми, завладел стоящий позади неё мужчина. Она практически кожей чувствовала его дыхание, видела его напряжённое выражение лица, скрещённые на груди руки, хоть и стояла спереди. — Мы от вас уйдём. — Спасибо, — благодарно улыбнулась Маришка и повернулась к Фэшу, мгновенно начав что-то рассказывать. Динара же просто помахала рукой своей няне, улыбнувшись. Василиса поджала губы, медленно поворачиваясь лицом к застывшему Маркусу. — Пойдём на улицу? — спросила Лиса, сломанно улыбнувшись мужчине, видя в его серых глазах отражение собственной пустоты, неяркие блики самых разнообразных эмоций, скрытых за вежливым оскалом. — Это не вопрос, а утверждение, — хохотнула она, видя, что он собирается ответить. Марк остался стоять на месте, растерянный и виновато-потрясённый, а Огнева лишь опустила голову и прошла в прихожую. Она не заметила, как уже полностью оделась и обулась, но остановилась и в приглушённом свете одиноко висящей на потолке лампочки в отражении зеркала увидела себя в ярко-розовой куртке и с шапкой в руках. — Всем пока, — как можно жизнерадостнее крикнула она, натягивая шерстяное несчастье такого же розового цвета себе на голову. Ей ответил нестройный хор из трёх голосов и Лиса, кивнув самой себе, открыла дверь. Она просто шла, спускалась по ступеням около подъезда, уже разглядывая звёзды, появившиеся на небе, и молчала. Рядом шёл Марк, так же не проронивший ни слова. Холодало… — Прости меня, — внезапно хрипло начал Маркус. И Василиса остановилась, замерев спиной к нему. Она прислушалась к себе, стремясь определить, что же почувствовала после слов Ляхтича, и с удивлением обнаружила, что не чувствует ровным счётом ничего. — Я знаю, что никаких слов в мире не хватит, чтобы… Блять… Я просто хочу сказать, что мне жаль, Василиса… — невнятно закончил он, с шумом выдохнув. — Это были ошибки молодости. И я очень сожалею, что был… таким… — Тебе жаль? — удивлённо откликнулась Огнева, разворачиваясь. На её лице отражалось спокойствие и даже какой-то болезненный намёк на умиротворение. — Да ладно тебе… Я много лет думала об этом и внезапно поняла, что совершенно не злюсь за то, что ты сделал, — призналась она, чуть усмехнувшись. Её улыбка вышла болезненной, но от того не менее искренней. — Понимаешь, каждому человеку в жизни выпадает что-то убивающее… А что-то служит катализатором, ускоряющим, запускающим этот процесс. В моём случае им являлся именно ты. — Прости… Ты пострадала по моей вине. И я готов сделать что-угодно, чтобы искупить свою вину, — искренне зашептал Маркус, подойдя на несколько шагов и опустив голову, разглядывая носки своих ботинок. — Я обижал родных мне людей. И очень надеюсь, что мне хватит моей жизни, чтобы извиниться перед каждым живым существом, которому я причинил вред. Василиса… Мне жаль — слишком просто звучит. Но и не важно, что чувствую я. Скажи… Почему ты не злишься… И… И извини, что спрашиваю, я просто… Я… — Я вижу, что тебе стыдно, и мне этого достаточно, — просто пожала плечами Василиса, внезапно ощутив что-то, крайне сильно напоминающее горечь. — У нас был бы ребёнок, — тихо, но практически безразлично призналась она, взглянув на ошарашено вскинувшего голову Маркуса, что растерянно моргал и не замечал ничего вокруг. — Да… Но я потеряла его. Детей у меня больше не будет, не может быть… И… моя мама, узнав об этом, разбилась. Но не спеши меня жалеть — сделаешь только хуже. — Василиса… — потрясённо прошептал Марк и, осторожно взяв руки девушки в свои, чуть сжал их. Он пытался поддержать её, но ничего не получилось. Огнева лишь покачала головой с какой-то странной улыбкой, склонила голову набок и отошла от Ляхтича, высвободив свои руки и сцепив их после в замок. — Прости… Прости меня, я… Скажи, что я могу сделать, чтобы… Чтобы хоть как-то помочь… — Маришка, — неожиданно для Ляхтича произнесла Василиса и по-настоящему улыбнулась. Во взгляде девушки мелькнула надежда. — Люби её, не предавай больше, не разбивай ей сердце. Мне больше ничего не нужно… Особенно — от тебя, — тихо добавила Лиса, печально улыбаясь. Её глаза были красными, но абсолютно сухими. В голосе чувствовался холод и непередаваемая усталость, опустошение. Марк же потерянно молчал, глядя на грязновато-заснеженный асфальт немигающим взглядом. — Ошибки молодости, — горько хихикнула Василиса, прикрывая глаза и усиленно сдавливая пальцами переносицу. Что-то давило на неё, камнем прижимая к земле. И девушка ощущала, что ломается под тяжестью этого абстрактного, неосязаемого груза. — Я даже… Я даже представить не могу, что толкало тебя на подобные поступки. Но сейчас это не важно. — Прозвучит глупо, но я могу объяснить, — начал было Марк, но внезапно замолчал и невесело усмехнулся, потирая пальцами затылок. Он тоже терялся рядом с Василисой, но не пытался скрывать собственной слабости. И, несмотря на всё презрение к этому человеку, несмотря на прошлое, на боль и кому мамы, Василиса внезапно — словно мгновенной вспышкой где-то вдалеке — подумала о том, что люди могут измениться, стать лучшей версией себя, если по-настоящему захотят этого. — Хотя… Нет, не могу… — выдохнул Марк наконец, отрешённо покачав головой. Василиса прерывисто вздохнула. Легче не стало ни на йоту, тяжесть внутри осталась прежней или даже усугубилась, заклубившись сильнее, но всё же девушка ощущала, что избавилась от чего-то странного, мрачновато-необъяснимого, много лет сжимающегося стальной хваткой на её горле.Отпускаю… И в небо улетает с жёлтыми листьями наше прошлое лето с телефонными глупыми письмами…*