Прекрасный белый мир

Мэрилину было очень холодно. Последнее, что он помнил перед тем, как очнулся тут, идущим по бесконечному белому коридору — то, как было хорошо. Нездоровое удовольствие, отдающее стыдом и слезами. Не его слезами — чужими слезами. Слезами Твигги. Наркотики, ссора из-за того, что они слишком частыми "гостями" в сознании Мэнсона, агрессия, слезы, громкий хлопок двери, и снова наркотики... А потом холод и одиночество. Как сквозь пелену до него доносились ещё какие-то звуки: новый хлопок двери, истеричные реплики Джорди, а потом стихли и они. Появилось чувство невесомости, и как будто летишь куда-то. Или, тебя несут. А он все шёл, шёл по коридору, все не кончающемуся, сводящему с ума. — Остановись, — услышал он из-за спины. — Кто ты, мать твою, такая?! И что я тут делаю?! — заорал он на беловолосую девушку с бледной, словно бумага, кожей, одетую в мраморно-белую мантию. Она взглянула на него двумя глазами-бриллиантами из-под пушистых светлых ресниц и улыбнулась. А за улыбкой кроются холод и пустота... — Я — Кома, дорогой. Белая Кома, — ответила белянка, не мигая. — А где я? Что... — он взялся за голову, которая заболела сейчас очень сильно, — происходит? — У тебя передозировка, неужто непонятно? — Это рай? — спросил он, как ему показалось, самым жалким на свете тоном. — А за что тебя в рай? Только недавно орал со сцены, что Антихрист, сошедший на землю, а теперь в рай напрашиваешься? — она снова улыбнулась. — Не напрашиваюсь. — Вот и правильно. Закрой глаза и попытайся подумать о том, что хочешь узнать, — приказала Кома. Мэрилин хотел сначала возразить, но не смог и молча прикрыл веки. Все, как в тумане. Холод отступает, скандальный вокалист чувствует, что ему плохо. Так плохо, как когда тебя сбил грузовик. Горящий грузовик, и на полной скорости. Он чувствует прикосновение горячих рук к лицу. — Брайан! Бри, Бри, очнись! — Мэнсон услышал знакомый голос, звучащий так, что казалось, его обладатель вот-вот расплачется, — милый, пожалуйста, не пугай меня, прости, прости! Я не ухожу, нет, открой глаза! — Уайт потряс Мэрилина за плечи, но это не дало ничего, кроме того, что сдерживать слезы стало непосильно, и он понял, что нужно предпринимать что-то серьезнее, чем глупые крики и начинающаяся истерика, — сейчас вызову скорую... Холод вернулся, а Брайан открыл глаза. — Так я умер? — Не надейся. А ты хочешь? Мэнсон не нашёл, что ответить. Он чувствовал вину. Непосильную для него вину перед Твигги за всё то время, что они вместе. У Джорди капают из глаз слезы из-за обидных слов, услышанных в свой адрес — Мэрилину плевать. Рамирес понимал, что любовь мистера Суперзвезды нужно было заслужить, но к этому всему он был не готов. Всё не так, как нужно, все не то, что нужно, и сам он те тот, кто нужен — вот и все. Характер ранимый, губы слишком пухлые, слишком большие глаза, кривой нос, худое тело — он ненавидит себя каждый день за все. Абсолютно за все. И за любовь — в первую очередь. Одно слово — он прощает. Один поцелуй — он принадлежит. Забывая все, как впервые. И про кровоподтёки на теле, и про раны в душе, про обиды и про переменное отношение со стороны любимого человека по отношению к себе. — Джорди, я тебя люблю! — сказал Мэрилин один лишь раз за пять лет, а Твигги верил и до сих пор, убеждая себя в том, что ничего не измениться и в следующие пять. И один раз сказал, что всегда будет любить. Он может и поцеловать — так нежно, что у Твигги коленки подогнуться, и ударить, отчего будет больно даже не телу — большой душе. Но про любовь вспоминаешь каждый совместный рассвет. Каждый раз, когда тебя крепко зажимают две холодные руки — вспоминаешь, и веришь, ещё как веришь. Он не всегда был холодным и чёрствым. Иногда он видел в чёрных, словно ясная летняя ночь, глазах Джорди доверие и счастье, преданность и любовь, и ему хотелось заплакать. От того, как он, бывает, обходится с этим доверием и любовью и от того, что обладатель чёрных больших глаз все ещё с ним. — Я всегда буду рядом, — пообещал Твигги, обнимая Антихриста крепко-крепко, в один из счастливых вечеров во время прогулки по пустому парку, заглядывая в любимые глаза. — Я тоже. Это было не так давно. Два дня. А кажется, словно пролетела вечность. *** — Иногда. — Иногда? Тогда, когда обходишься с тем, для кого ты самый дорогой человек на свете, как с вещью, когда не ценишь и осознанно делаешь больно? Или когда все бывает наоборот: когда говоришь о любви и постоянно целуешь? Когда, Брайан? — Я не знаю. — Он резал руки из-за тебя. И не понимает, почему иногда ты любишь его, а иногда игнорируешь его чувства. И ты испортил этого ребёнка, ты. Зачем мучаешь его? Думаешь, он не достаточно натерпелся от тебя? Он игрушка? — Нет. — А для чего он тебе? Мэрилин опустил взгляд в пол, — я люблю его. — Всегда? Или только тогда, когда не зол на него за его наивность и на то, что дорог ему? — Всегда. — А нужен ли ему ты? — Я его личный монстр, Кома. Надеюсь, он избавится от меня, я, — по впалой щеке скатилась слеза, — готов отпустить. Я готов на все ради него. Оба увидели заплаканного юношу, склонившегося над больничной койкой, что-то бормочущего сквозь всхлипы. — Я люблю тебя, ты же обещал, что будешь рядом, ты говорил мне, помнишь? Будь, я все прощу, только будь рядом, — голос совсем присел, и он закрыл лицо руками, — если ты уйдёшь — я за тобой. — Это ты его довёл, — сообщила Кома, взяв холодную ладонь Мэнсона в свою руку. — Я знаю. Если бы на моем месте был он — я бы не пережил. — А это знаю я. Выбирай: остаешься в этом прекрасном белом мире, со мной, либо — в том мире, с ним. Но помни — я белый идеал. Белая Кома, я то, о чем все мечтают. А он — обычный парень. Неидеальный, угловатый. Решай, Мэрилин. Мэнсон уже давно все решил. Никакие идеалы «прекрасного белого мира», никакие прекрасные женщины не заменят его Твигги. Ранимого, доброго, любимого и любящего. Мэрилин не думал ни секунды. — Я выбираю уйти отсюда. Я люблю его, я хочу быть с ним. Мне все равно, как тут может быть хорошо, и на сколько ты идеальна. Я хочу к своему Джорди. Сейчас же. — Ты уже там, — сказала Кома и с силой дёрнула за холодную ладонь. Мэнсон почувствовал, как холод отступает. «В этом прекрасном белом мире, — проносилось в голове, — и мы потеряли свои цвета...» Голова сильно заболела. Всхлипы и просьбы о том, чтобы он вернулся становились все отчётливее и ближе. Он пытался открыть глаза, но сильный свет мешал. Наконец, веки поднялись и он увидел заплаканное личико перед собой, нечётко, но увидел. — Брайан, Брай, я так рад, что... — Твигги был прерван. — Я люблю тебя. — осипшим голосом произнёс Мэрилин, смотря в большие глаза. Он готов говорить теперь об этом каждый день. Каждый. С завтрашнего дня ни разу он не даст любимому человеку усомниться в его чувствах. Не позволит. Ни за что. *** «Через что нужно пройти, чтобы понять, что действительно любишь? Передозировка, а может, клиническая смерть, или авария», — думал Твигги, держа замком холодную руку в своей. — Джорди, я чуть не забыл, — улыбнулся Мэнсон. — Что? — Тогда, в больнице, мне кое-что виделось... в общем... кажется, у меня есть идея для нового альбома, — мечтательно протянул он, смотря на заинтересованного Уайта.