Босиком

Подсолнухи слабо шуршали на ветру. Покачивались высокие стебли, вдалеке каркали вороны, пахло зеленью. Детектив Кастелланос шел по полю к двухэтажному старинному особняку. Делать ему там, по большому счету, было нечего, но что-то внутри грызло, говорило: «Лучше проверить еще раз», и он шел, оставив позади дорогу с припаркованным на обочине автомобилем, тратя выходной не на отдых, а на успокоение тревожности. В особняке его ждали. Лесли открыл дверь, указал рукой на центральную дверь под лестницей и убежал. Альбинос по-прежнему ходил без обуви, и по полу раздавалось мягкое шлепанье босых ног. В зале, переделанном под лабораторию, сидел Рувик и рассматривал что-то в микроскопе. Приглядевшись, Себастьян понял, что это кусочек мозга. — Опять ты, Себ, — глухо произнес Викториано. Они мало общались и были не настолько близки, чтобы называть друг друга сокращенными именами, но анатом редко обращал внимание на формальности. — Продолжаешь работать? — Как видишь. В отличие от тебя, — ядовито добавил он. Присутствие детектива действовало ему на нервы. — У меня выходной, — Себастьян сел в кресло и закинул ногу на ногу. Рубен оторвался от микроскопа и повернулся к нему. — Зачем пожаловал? Даже дома, где кроме него и Лесли, которому было плевать на внешность, никого не было, Викториано носил строгую одежду: белая рубашка, наглухо застегнутая на все пуговицы и черные брюки с острыми стрелками. Куда делись обожженный плащ и грязные белые штаны, врезавшиеся в память детективам? Впрочем, привычка ходить босиком осталась. В этом плане они с Уизерсом друг друга стоили. — Решил наведаться, — осклабился Кастелланос. Он заставлял ученого чувствовать себя не в своей тарелке и отлично об этом знал. Мир СТЭМ был плодом воображения Рувика и подчинялся его прихотям, а вот реальность была не такой гибкой. Зато она подчинялась Себастьяну: полномочий у офицера полиции было больше, чем у обычного гражданина, и детектив оторвался на Викториано, закрывая дело о пропавших людях. Но вопросов осталось много: кто стоит во главе Мобиуса и куда они исчезли? как спасли Джозефа? где нашли настоящее тело Рубена и как пересадили мозг? и как, черт возьми, Викториано с его репутацией разрешили оформить опекунство над Лесли? Ответов Себастьян не нашел, Джозеф ничего не помнил, а Рубен поспешил убраться подальше от загребущих рук Мобиуса. Однако детектив раз за разом приходил в фамильный особняк, надеясь получить ответы. Или ему просто нравилось мстить таким образом Рувику за пережитый в СТЭМ ужас. — На каком основании? — На том, что Лесли сам открыл мне дверь. Рубен прикрыл глаза. Парень с недоверием относился к незнакомцам, но Себастьяна он знал, в этом и была проблема. «Надо будет с ним поговорить». — Итак, СТЭМ… — начал Кастелланос. Это происходило в шестой раз — Викториано считал визиты. Себастьян расспрашивал о СТЭМ, экспериментах Рувика, Мобиусе и конечной цели объединения разумов. Ученый ссылался на записи допросов и изъятые в ходе дела документы. Мобиус — огромная организация с почти неограниченной властью, но Викториано ничего о ней не знал, вся работа с ними ограничивалась пространством одной лаборатории. Кастелланос, тем не менее, что-то находил в его рассказах. Или Рубен, не знакомый с расследованием, всего лишь так полагал. — … и последнее. Насчет Уизерса. — Ты здесь как детектив или как частное лицо? — перебил Рубен. — Если как детектив, то в чем меня обвиняют? А если как частное, то я вызываю полицию. «Вот оно, опять», подумал Себастьян. Альбинос был белым пятном на карте расследования и самой оберегаемой тайной Рувика. На вопросы, связанные с ним, отвечать ученый отказывался. Кастелланосу хотелось впечатать Викториано лицом в стол и заломить руки, но на работе бы такое, мягко говоря, не одобрили. Хуже всего то, что Рубен прав: у него не было никаких оснований находиться в особняке; исследователь впускал его от скуки. — Я сам — полиция, — детектив поднял руки в знак примирения. — Окей, я понял тебя. Ухожу. Викториано проводил гостя до выхода и, стоя на крыльце, смотрел, как темный прямоугольник жилетки исчезает в подсолнуховом поле. Убедившись, что Кастелланос ушел, Рувик закрыл дверь и обернулся. За ним стоял Лесли, наклонив голову. — Ле-е-сли, — низким голосом протянул Рувик. Уизерс вздрогнул. Таким голосом Рувик разговаривал с ним в СТЭМ. — Подойди ко мне. Он раскрыл объятия. Альбинос с опаской подошел ближе. Рубен поманил к себе, и Уизерс положил голову на плечо. — Хороший мальчик, — произнес он, гладя обожженными руками белые волосы. Лесли расслабился. — Больше не впускай Себастьяна, ты понял? Уизерс кивнул.

***

После СТЭМ Викториано не бросил попыток заполучить аутиста себе. Найти человека с такими же мозговыми волнами, как у него, было чудом, и Рубен не собирался его отпускать. В ход шло запугивание, угрозы, лесть и подкуп, и в итоге Викториано не встретил никакого сопротивления, оформляя опекунство на себя. Против был сам Лесли. Он боялся Рувика до дрожи в коленях. Викториано же приходил в палату альбиноса с завидным упорством, заставляя того привыкнуть к себе. Уизерс забивался в дальний угол комнаты и закрывал уши руками, лишь бы не слышать низкого угрожающего голоса. Рувика это отчасти забавляло, отчасти… хм… умиляло? Рубен стал задумываться, что делать с Лесли после опытов, а заполучив, относился мягче, чем к прежним «расходным материалам», например, не вскрывал череп пациенту в сознании — акт милосердия с его точки зрения. Потихоньку Уизерс привыкал к особняку: запаху пыльных книг, темноте подвала, куда любил забредать, тиканью часов, скрипу половиц и огромному полю подсолнухов за окном. Цветы он обожал и проводил среди стеблей все свободное от опытов время, пока Рувик не уводил его, боясь, что чувствительная кожа альбиноса покроется солнечными ожогами. И с каких пор его стало это волновать?.. Исследовав все, что можно, не прибегая к скальпелю, Викториано приступил к трепанации, первой и единственной в отношении Уизерса. Вскрытие привело к неожиданному результату: парень стал относиться к ученому гораздо спокойнее. Он больше не прятался в своей спальне и уходил с поля сам, завидев силуэт в халате. Однажды, когда Рубен сидел в столовой, склонившись над книгой, из боковой двери вышел Лесли. Он крутился вокруг Викториано, пока тот не поднял голову. — Что? Уизерс, волнуясь, взял салфетку и начал рвать на лоскутки. Это так его завлекло, что он очнулся, когда услышал: — Что ты хочешь? Альбинос бросил салфетку, наклонился и поцеловал его в щеку. Покраснев от смущения, он убежал, оставив ученого сидеть неподвижно. — Уизерс! Викториано отшвырнул книгу и быстрым шагом прошел к лестнице. На ступеньках лежала раскрытая книга. Обычное явление в доме — Лесли разбрасывал вещи, да и сам Рубен в пылу работы швырял предметы. Но в этот раз книга привлекла внимание; на виду всегда была медицинская литература — либо без иллюстраций, либо с графиками, либо такими картинками, что отбивают аппетит. На развороте этой изображалась влюбленная пара с томными глазами и пухлыми губами. Бессмысленное любовное чтиво, оставшееся на полках библиотеки от матери. Рубен взял книгу и направился в спальню Лесли. Уизерс так волновался, что забыл закрыть дверь, и испугался, увидев Рубена. — И что это было? — спросил он, махая книгой. Альбинос сглотнул. — Л-л-лю… — начал он. Викториано мысленно вздохнул; заикание парня ковырянием в мозге не исцелилось. — Л-любовь, — закончил он. Рубен сел на корточки и посмотрел снизу вверх на Лесли. Тот занервничал еще больше: низкий альбинос не встречал людей ниже его самого и привык смотреть снизу вверх сам, но не сверху вниз. — То, что ты чувствуешь — не любовь. Я вскрыл твой череп и… кое-что поменял. Случайно. — Вдаваться в термины было бессмысленно, парень бы не понял. — Л-любовь, — повторил Лесли. — Нет, — жестко сказал Рувик. Лесли сжал руки в кулаки. — Любовь, — повторил он тихо. Уверенно, не заикаясь. — Я уродлив, — сказал Рувик. — И жесток. Мне нравится пытать. Мне нравилось мучить тебя в СТЭМ. Лесли протянул руку и прикоснулся к ожогам на лице Викториано. Судя по расширенным зрачкам, ему это нравилось. Рувик подался ближе, и Уизерс прошелся кончиками пальцев по рубцам. — Нравится? — Да. «Он не умеет лгать», подумал Викториано, прикрывая глаза. Как давно он не ощущал человеческого тепла? Не бьющие по плечам руки испуганных пациентов, не железную хватку дуболомов, которых привел Хименес, не плотную кожу перчаток хранителей, но мягкое нежное прикосновение? В памяти всплывал только образ Лауры, но это было так давно… Он почувствовал, как Лесли снова пытается его поцеловать. «Никому его не отдам», подумал Рубен. «Никому».