Von Hass zu lieben einen Schritt

       Невысокая девушка с копной рыжих волос шла по знакомым улицам дождливого и холодного Лондона. Погода оставляла желать лучшего для остальных прохожих, но как идеально она подходила под состояние души этой девушки. За какой-то год это место стало таким родным, хотя на самом деле первое время было тяжело. Вроде бы год это не много, но как долго он длился для неё. Ночи казались такими долгими и мучительными, ведь собственные мысли пожирали её, убивая, растаптывая раненую душу. Рыжеволосая шла в простом сером пальто, держа в руках кружку крепкого кофе после очередной бессонной ночи, проведённой за горой домашки, подготовке к экзаменам. В наушниках играла любимая песня, под которою хотелось сидеть в своей маленькой гостиной, держа в руках бокал с вином, и наблюдать, как прохожие торопятся по своим делам. Ей больше некуда спешить.        Кларисса тысячу раз пожалела о содеянном, когда плакала в подушку от очередного воспоминания о нём. Он был её кислородом, без которого весь пыл и жизнь затухали в ней. До сих пор она жалеет о своих словах, о том, что испугалась будущего, когда мать узнала бы об их отношениях, как смотрели бы на неё окружающие и шептали за её спиной «Шлюха». Она знала, во что лезет, думала, что осилит, но появилась первая трудность, и она ушла. Сбежала от него, как последняя трусиха, бросив самого разбираться со своим демоном, как последняя сука в этом мире. До сих она не может произнести даже в собственных мыслях его имя, потому что не достойна.        Никогда она не думала, что в один момент лишится всего, чем она дорожила: поддержку, семью, смысл жизни, любовь. Теперь она перестала принимать людей, говорить с ними без дела, лишь отталкивала, потому что не видела смысла в этих глупых разговорах. Ей нужен он, как наркотик, без которого мышцы скручивает в адской боли, ломает твои кости, но лечит душу.        Первый месяц для рыжеволосой был очень жестоким, ведь она не могла спать. Закрыв глаза она видела его. Его пепельно-белые волосы, как только что выпавший снег. Его тёмные глаза, которые заменяли весь мир, тянули за собой, не оставляя выхода, а она шла. Каждую ночь просыпалась, крутилась на кровати и кричала как умалишённая, тысячу раз отправив свою затею в Эдом. Она шептала его имя после очередного кошмара и плакала, надеясь, что он сейчас придёт и успокоит, заключит в любимые объятия, но его не было, лишь темнота вокруг.        Говорят, что время лечит, но это самый настоящий пиздёшь, которым успокаивают. Время рушит тебя, каждый день избивая, насилуя твою душу, которая уже трещала по швам, и ниточки выдержки рвались, вытягивая всё больше слёз. Уж она то поняла это, прошла через это, и навсегда запомнила.        Второй месяц тоже был ужасным, ведь девушке казалось, что уже всё. Крыша поехала, и её не догнать. Она шептала его имя ночью как молитву, надеясь, что её услышат, что он придёт, излечит её мёртвую душу, но нет. Она была уверена, что ему самому нужно лекарство от разбитого сердца, ведь они были частью одного целого. Брат и сестра, которые нашли друг друга, любили друг друга, и вовсе не семейной любовью, а самой настоящей. Такой, от которой ты забываешь своё имя, пока он касается тебя, забываешь о правилах и морали, пока чувствуешь его губы на своём теле, шлёшь весь мир нахуй, пока занимаешься с ним сексом, чувствуешь себя живой, пока он шепчет твоё имя в порыве страсти. Вот, что значит любить, ведь без него ты никто.        Вечно правильная Клэри Фрэй, которую учила мама правилам морали, опустилась на самое дно. Джослин Фэирчайлд всегда говорила, что курить нельзя, как и баловаться выпивкой. Но разве теперь это имеет смысл? Алкоголь окунал в мир спокойствия, после которого на утро просыпалась с дикой болью в висках, но она хотя бы не видела в кошмарах его. Но вот сигареты окончательно возвращали к нему, потому что она вспоминала, как это делал он. Как закуривал, как держал тлеющую сигарету между длинными пальцами, как выдыхал сигаретный дым. Это помогало отвлечься на какое-то время, забыться.        Остальные месяцы были пустыми и однообразными, без смысла, потому что Клэри не жила, а выживала. Просто впервые пустила всё на саматек, забив на всё, позволяя жизни самой решать свою судьбу. Ей пришлось научиться быть без него. Без его улыбки, которую он дарил только ей. Они оба жили друг другом, были нужны друг другу. Даже сейчас, просыпаясь одной, закутанной в несколько одеял, она проклинает себя. Ей не хватало его тепла, поэтому закручивалась в несколько пледов, пытаясь вспомнить, как он обнимал её, согревая. Как щекотало его дыхание, вызывая табун мурашек по всему телу.        Рыжеволосая, посмотрев по сторонам, перебирает через дорогу, одновременно доставая ключи от квартиры, которая сразу пришлась по вкусу девушке. Там она чувствовала себя в безопасности, где некому её осуждать, где она встречается со своим новым другом. Одиночеством. Оно было её спасением, а так же погибелью.        Входная дверь открывается, и девушка быстро переступает порог своей маленькой квартирки, которую она обустроила так, как ей угодно. Справа стоял огромный шкаф с зеркалами, куда Кларисса повесила своё любимое пальто и поставила кожаные ботиночки на невысоком каблуке. Так она казалась хоть немного выше, да и бывший титул принцессы многому научил. Она могла стать королевой, но ключевое слово здесь — «могла».        Клэри идёт по длинному коридору в гостиную, чтобы там лечь на длинный белый диван, взять тёплый плед, который пахнет лавандой. Так же, как и он. Рыжеволосая замирает на пороге самой большой комнаты в квартире, не решаясь сделать шаг, потому что там был он. На нём не было привычной рубашки, лишь майка черного цвета, в тон его глазам. На лице читалась усталость, как будто весь этот год он не спал.        Джонатан смотрел на свою маленькую Клариссу, которая так и застыла в проходе, не решаясь сделать шаг. Сколько ночей он провел с какими-то девушками, пытаясь вытрахать её из своей головы. Забыть взгляд её изумрудных глаз, который смотрел на него с такой любовью и заботой, стереть из памяти её стоны и шёпот, пока они занимались сексом. Моргенштерн пытался избавиться от неё, но она как раковая опухоль, с каждым днём разрасталась всё сильней, медленно убивая.        Кто бы только знал, как ему в эту минуту хотелось подняться, притянуть её к себе и поцеловать. Кусать эти пухлые губы до крови, намотать её длинные рыжие волосы и трахать, чтобы она стонала под ним как последняя шлюха в этом мире. Ему хотелось слышать целую симфонию, состоящую из её стонов, чтобы она кричала его имя, как ненормальная, пока он входит в неё.        Ему нужна она.        Для обоих время остановилось, как только два взгляда встретились. Целый год друг без друга, который они готовы проклясть. Они поняли, что сдохнут друг без друга, если сейчас не нарушат тишину. Они одно целое, ведь без друг друга им не существовать. Им нужны сейчас слова больше, чем когда-либо. — Милая квартирка, Кларисса. В твоём стиле. Много картин, цветов. — Голос Джонатана был хриплым, отчего Кларисса уже готова была растечься лужицей перед ним. Этот голос она никогда не сможет забыть, ведь от него дрожат колени и потеют ладони. Даже не притронувшись к Моргенштерну она чувствует тепло его тела. Сколько же сил она прикладывает, чтобы сейчас не наброситься на него. Ей хотелось сорвать с него эту блядскую майку и проводить ноготками по его рельефной груди. Кларисса знала, что он точно не будет против. Джонатан осмотрел комнату заинтересованным взглядом, после чего остановил его на своей девочке. Какой же он идиот, что позволил ей уйти, позволил ей остаться одной. — Скучала по мне? — Да. — Тихий шёпот, который сводит его с ума. Если бы не несколько долгих лет выдержки, то он бы уже снимал с неё свитер, целовал её выступающие ключицы, оставляя багровые засосы, чтобы она знала, кому принадлежит, чтобы не смела думать ни о ком другом кроме него, чтобы знала как нужна ему. — Так зачем тогда ушла от меня? — Кларисса была готова сорваться с места, чтобы почувствовать подушечками пальцев прикосновение к его коже, чтобы прикоснутся губами к его, чтобы молить прощение. Он нужен ей. Это хотелось кричать, пока не сорвёшь голос, пока весь мир не услышит это. — Я испугалась будущего, которое ждало бы нас. — Каждый ответ для Джонатана, словно удар. Он чувствовал вину, ведь не смог сдержать её, не смог переступить через себя тогда. Нужно было прижать её к стене, целовать и никогда не отпускать. Не позволять и мысли такой допустить. Да, он подводил её иногда, столько гнили она пережила из-за него, но нужно было послать этот мир, отдать корону Эрондейлу и держать свою любимую женщину рядом. Как же было глупо. — Ты любила меня тогда? — Джонатан поднялся и подошёл к девушке, которая всё так же стояла, не решаясь сделать шаг. Он чувствовал её запах, от чего крышу сносило окончательно. Её запах был повсюду в особняке Моргенгенштернов. Его подушка пропахла ею, каждый угол дома был связан с ней. Как же он начал ненавидеть библиотеку в особняке, ведь именно там он стал её первым и единственным, именно там она сказала ему о том, что он имел право лишь мечтать, именно там началась их история с крайне хуевым концом. — Я и сейчас люблю тебя. — Слёзы уже текли по молочной коже, и ей не хватает сил остановить их. Он рядом с ней стоит, но одновременно так далеко. В его взгляде читалась борьба с самим собой, как и в её. Клариссе хотелось кричать, чтобы он сделал хоть что-то, потому что его молчание всё равно, что удар под дых.        Он не верил в её слёзы, в её слова, в неё саму. Моргенштерн просто не мог поверить ей, ведь это было так трудно, после всего, что они пережили. Однако её взгляд был таким искренним, что его сердце защемило. Целый блять год без неё казался сумасшедшим и таким пустым. Ничто не могло заменить её. Ни элитная шлюха, ни дорогой алкоголь, потому что она уже слишком глубоко в нём. — Я тоже, моя дорогая. Я тоже до сих пор люблю тебя.        Больше слов не надо, это оба знали, ведь сейчас настало время для действий. Надоело терпеть обоим, им нужно тепло друг друга. Чувствовать вновь его теплые губы для Клариссы было таким наслаждением, что непроизвольно вылетел первый стон, который забрал он. Столько страсти они никогда не испытывали от обычного поцелуя. Хотелось больше и слаще, хотелось такого запретного. Его руки блуждали по её телу и уже растёгивали пуговицу её джинс, а она обнимала его, желая как можно сильней прижаться к нему, чувствовать его, словно это сон. Одежда летела в разные стороны, как и стоны разлетались по всей квартире. Эта игра «Укус-поцелуй» доводила до крайней точки. Вся её шея была искусана, покрыта засососами, его метками, все его плечи были исцарапаны до крови, а губы раскусаны этой рыжеволосой бестией. Все мысли рядом друг с другом исчезали, оставались лишь он и она, которое так долго не могло стать «они». Кларисса выгибалась ему на встречу, касаясь обнаженной кожей его, вызывая ещё большую эйфорию от этого, ещё больше нервных импульсов бегало по их телам. Всё, что слышал Джонатан это её стоны, по которым он неимоверно скучал. Нужно больше её. Она его наркотик, без которого ему не жить. Она стала его болезнью, которую вывести не удалось, лишь ещё больше погрязнув в ней. Руки на её бёдрах так больно сжимали, что непроизвольно выступили слёзы. И вот фейерверк эмоций, громкий стон и самый нежный поцелуй. Как же этого не хватало. — Не отпускай меня больше, прошу. Я не выдержу этого. — Джонатан собирал её слёзы губами, пробуя их на вкус. На языке чувствовалось её отчаяние, её боль, её страх. Она казалась ему такой маленькой и хрупкой, как нежная фиалка в саду, которую могут в любую минуту уничтожить, а он не позволит этого. — Обещаю. Я больше тебя не отпущу, не позволю никому забрать тебя. — Ещё один нежный поцелуй, тёплые объятия и искренние слова. Как ей этого не хватало, чёрт возьми! А теперь она не упустит своё счастье, ведь без него и она никто, как и он. Они принадлежат друг другу физически и морально. Они наконец вместе. — Ты только моя, Кларисса Моргенштерн.