Von Hass zu lieben einen Schritt

      Я сидела на кровати и ждала появления Себастьяна, который должен был появиться с минуты на минуту. Мы вместе должны выйти к Лилит, как брат и сестра, как наследники рода. Джонатан так сильно хочет, чтобы я понравилась демонице, но я не понимаю зачем. Он еще что-то говорил про темные времена, которые скоро наступят. Моргенштерн задумал что-то коварное, это точно, но пока я не знаю что.       Кроваво-алая ткань платья аккуратно лежит на покрывале. Я начала ненавидеть этот цвет с тех пор, как Моргенштерны пришли к власти. У меня он ассоциируется с жаждой власти, эгоизмом и убийствами. Стольких погубил Валентин во время войны. В памяти до сих пор остались кровавые сцены на поле битвы, которые всплывают во снах или просто, когда Валентин близко. Как Моргенштерны безжалостно убивали всех, кто не согласны с ними, и только я выжила из этих людей, потому что так захотел Джонатан. Лучше бы они убили меня в тот день.       Дверь моей комнаты открывается, и входит Себастьян, а я, молча, подымаюсь с кровати. Никакой колкой фразочки не пошло ни от меня, ни от брата. Он улыбнулся, потому что ему нравилась моя послушность, но я бы назвала его улыбку звериным оскалом. Настолько она была пугающей, от которой на лбу выступил холодный пот. – Тебе идет этот цвет. Он идеально сочетается с твоими волосами, – он подходит ко мне, а я делаю шаг назад. Мне хватило на сегодня близости с ним. – Я так не считаю, – взяв себя в руки, я смотрю на него с вызовом. Гордо поднимаю голову вверх и выпрямляю спину, показывая, что я не намерена его бояться. Надоело быть жалкой и беспомощной девочкой, которой можно манипулировать и делать с ней все, что угодно. Пора показать себя, а не прятаться как маленькая мышка. Уголки его губ растянулись еще больше, и теперь эта улыбка стала какой-то детской и невинной. Он подходит ко мне, а я не шевелюсь. Плевать, что он сделает со мной. Я уже слишком устала бороться. – Даже не бежишь от меня, не пытаешься оскорбить. Неужели я смог до тебя достучаться? – он запускает руку в мои волосы и убирает выбившуюся прядь за ухо, а я не дергаюсь. Его глаза, темные, как оникс, смотрят на меня с нежностью и заботой, но я знаю, что он не способен испытывать таких чувств. Он просто как маленький ребенок, который хочет все, что попалось ему на глаза, и его совершенно не волнует, чем это обернется для других. – Просто я смирилась со своим положением. Смысл бороться, если ты все равно не отпустишь меня? – в его глазах всего лишь на пару секунд загорелось непонимание, а от улыбки след простыл, но ненадолго. Неожидал, что я все так быстро осознаю. Он разворачивает меня к себе спиной и плотно прижимает. Я чувствую, как бьется его сердце, как поднимается и опускается его грудь при каждом вдохе и выдохе. Его дыхание нежно щекочет мне шею, от чего по телу пробегает табун мурашек, и у меня начинает немного кружиться голова. Мы стояли и смотрели в зеркало. Я видела в отражении не себя и Кристофера, а Джослин и Валентина. Джонатан напоминает отца своей стойкостью и жестокостью, а я маму – огненными волосами, изумрудными глазами и верой в светлое будущее. Руки Джонатана лежали на моем животе, а мои поверх его. Мы, как лед и пламя. Даже, не смотря на наши кровные узы, внешне мы абсолютно разные. Он всегда хладнокровен, расчетлив, спокоен и жесток. Внешность подтверждает его истинную сущность. Волосы, как настоящее серебро, и глаза темные-темные, бросающие в дрожь от страха. Даже кожа у него бледная, как снег. Его внешность одновременно прекрасная и пугающая. А я – пылкая, храбрая, милосердная и заботливая. Мои огненно-рыжие волосы отчетливо показывают мою сущность несносной девчонки, которая никогда не должна была стать королевской особой. Я полная противоположность брата. Джонатан отпускает меня и, ничего больше не сказав, выходит из комнаты, а я за ним. Ему не надо напоминать мне, в каком я положении, потому что урок усвоен и закреплен в памяти. Джонатан идет медленно, не спешит, поэтому я иду рядом с ним. Каждый из нас в своих мыслях. Мы кидаем изредка друг на друга взгляды, но молчим. Перед входом в гостиную мы останавливаемся, и Моргенштерн протягивает мне руку, а я принимаю ее, кинув на него ненавистный взгляд. Касаться Джонатана – это очень странно. Каждый раз приходят новые, другие эмоции, как только подушечки пальцев дотрагиваются до его кожи. Я испытываю страх, ненависть, омерзение, но с каждым днем все больше и больше испытываю жалость. Он как ребенок. Ему нужна любовь и забота, которую я дам только для того, чтобы сбежать. За пару месяцев я научилась притворяться, надевать маску чувств, которые я не испытываю. Поэтому сыграть эти два чувства будет куда проще. Да, это низко, и Клэри Фрей никогда не опустилась бы до такого, но так же я – Кларисса Моргенштерн, а Моргенштерны способны и не на такую низость. Они сами сделали меня такой, пусть теперь и пожинают плоды своего труда. Как говорится: «Все гениальное – просто».       Дверь открывается, и мы входим в комнату. У окна стоит женщина в длинном черном платье и курит. Сигаретный дым шлейфом тянется вверх, но запах от табака стоит во всей комнате. Рефлекторно морщусь. Ненавижу этот запах, потому что он ассоциируется у меня с братом. Женщина поворачивается к нам, и на ее лице сияет улыбка – копия улыбки брата. Такая же дерзкая и гордая. Ее короткие волосы цвета пшеницы не касаются плеч, а глаза такие же черные, как у Джонатана. Ей было примерно не больше тридцати пяти. На лице уже появлялись морщинки, но выглядела она шикарно. Чёрное длинное облегающее платье закрытаго фасона идеально ей шло. Теперь понятно, почему он называет ее матерью. Такая схожесть характерна только для родителей и детей. Весь ее вид показывал, что она аристократка. Это человек, для которого характерны черты: жестокость, самоуверенность, высокомерие, вульгарность. С такими нельзя связываться. Лилит моментально тушит сигарету и подходит к Джонатану. Неужели эта женщина смогла заменить Себастьяну мать? Мой разум никогда не постигнет этого. Она его крепко обняла, и на лице Джонатана расцвела улыбка. Такая невинная и радостная, что, не зная Моргенштерна, я бы умилялась от их вида, но я стою ровно и смотрю на них, не выказывая ни одних чувств, одолевающих меня на данный момент. Лилит отстраняется от Джонатана и подходит ко мне. Каблуки ее туфель стучат по мраморному кафелю, и звук разносится по всему дому. – Так вот, значит, как выглядит твоя будущая жена, Джонатан. Милая девочка. – Я от удивления открываю рот и смотрю на Джонатана с самой настоящей ненавистью. По позвоночнику от испытуемой ярости пробегает дрожь, а ногти впиваются в руку с такой силой, что останутся кровоподтеки. – Ты испортила сюрприз, мама. – Себастьян как будто игнорирует мое состояние и подходит к столику с выпивкой. Я сейчас хотела разбить ему бутылку с выпивкой об голову. Я думала, что он просто меня в постель запихнуть хочет, а не жениться на мне! Да я, мать его, убью его когда-нибудь! – Я, конечно, все понимаю, но этого я понять не могу! Когда ты хотел это сказать мне, Джонатан? – я сейчас не узнаю свой голос. Он был похож на рык злой тигрицы, даже Лилит немножко напряглась. – Когда захотел, тогда бы и сказал. – Костяшки пальцев побелели от того, насколько сильно я их сжала. Мы стояли и смотрели друг на друга, испепеляя взглядом. – Да пошел ты нахер, Джонатан. – Разворачиваюсь и выхожу из комнаты, громко хлопнув дверь. Ненавижу. Гнев во мне переполняет мою чашу терпения, и я готова взорваться в любую секунду. Мало того, что он хочет изнасиловать меня, так еще и принудительно затянуть под венец. Хочет окончательно сделать меня своей собственностью! Это словно удар под дых. Закрываю дверь и со всей силы бью кулаком об стену, оставляя небольшие алые отпечатки от ран на костяшках. Вся рука дрожит, и мне тяжело выпрямить пальцы из-за нарастающей боли, пронзающей кисти рук. Глаза застилает пелена слез, от которой очертания окружающих меня предметов кажутся расплывчатыми. Чувствую, как буря эмоций нарастает во мне в геометрической прогрессии, и у меня начинается настоящая истерика. Что я ему сделала?! Почему он хочет уничтожить все, что мне так дорого, и забрать последнее, что у меня осталось – свободу? И мой самый главный, излюбленный и часто задаваемый себе вопрос – что мне, мать его, теперь делать?! Как обычно, у меня невероятное количество вопросов и абсолютный ноль ответов. Я скатываюсь по стене на пол, обхватываю руками колени и утыкаюсь в них лицом. Пульсирующая боль отдается в висках, разганяя рой моих мыслей и заставляя зациклиться лишь на ней. Я хочу остановить слезы, но у меня не хватает сил. Почему все так? От моих душевных терзаний меня отвлекли стремитильные шаги, раздаваемые из коридора. Это наверняка Джонатан. И он зол. Он очень зол. Я бы могла сейчас запереться в ванной, что часто бывало, но... Я не стану этого делать. Пусть делает, что хочет. Мне плевать. Как я уже говорила, я устала бояться, и, к тому же, у меня действительно нет сил: я даже голову поднять не могу. Дверь распахивается, в комнату залетает Джонатан. Я даже не вздрогнула, так же продолжая сидеть, уткнувшись в колени. Сквозь свои тихие всхлипывания я слышу, как он часто дышит из-за гнева, или, может быть, из-за того что бежал. Через минуту я кидаю на него мимолетный взгляд, полный ненависти и отвращения. Его глаза метали в меня яростные молнии. На его шее вздулись вены, челюсти стиснуты, а ладони сжаты в кулаки. Весь его вид говорил о том, как сильно ему не понравился – это мягко сказано – мой закидон. Затем я приняла обратно свою позу, в которой он меня застал, когда зашел в комнату. – Кларисса, как ты посмела убежать? – от его холодного и спокойного голоса по спине прошел холодок, – я же тебя предупреждал, что... – он не успевает закончить, как я его прерываю, позволяя немного выйти наружу накопившимся во мне чувствам. – Что – что?! – мой голос срывается на крик. – Убьешь меня? Изнасилуешь? Убьешь моих друзей и мою семью? Да делай ты что хочешь! Убей нас всех и останься в этом мире один! Умри в одиночестве. – Последнее предложение я произнесла тихо, холодно и отстраненно, смотря прямо в окутывающую тьму его глаз. На моем лице появлялась улыбка, но из глаз не переставали идти слезы. Я схожу с ума.       Провожу ладонью по волосам, убирая выбившиеся пряди, и не могу успокоиться. Обида на весь мир, ебаную судьбу и жизнь душит сейчас. Она заставляет меня еще сильнее всхлипывать, и как будто увеличивает поток слез. Второй раз за день я в истерике. Неужели я никогда больше не смогу жить спокойно? Себастьян подходит ко мне и присаживается рядом со мной. Я никак не ожидала того, что Моргенштерн будет жалеть меня. Он притягивает меня к себе и гладит по спине, шепчет тихо какие-то слова, но я не могу их разобрать. Новая волна обиды накатывает на меня, и я плачу уже навзрыд. – Клэри успокойся. Прошу тебя. Прости. – Его слова подействовали на меня в некой степени. Он как будто применил внушение и заставил все чувства уйти. Теперь в душе какая-то пустота, которую вряд ли уже кто-то сможет заполнить. – Ты просишь меня простить тебя. Только как мне это сделать? Как мне теперь спать спокойно, зная, что ты в соседней комнате и совершенно не ровно ко мне дышишь? Как мне теперь смотреть на тебя и не хотеть задушить подушкой, пока ты спишь? Ты хотел, чтобы я была послушной и у тебя все получилось. Я окончательно сломана. Теперь мне не за что бороться. Поэтому теперь не удивляйся, если я всажу тебе клинок в сердце. Вырываюсь из его объятий и вытираю дорожки от слез. Его ни капли не удивляют мои слова, как будто он знал, что это случится. Что я сломаюсь, разобьюсь, как зеркало, в которое полетел камень. Я прикидывалась, что я сильная девочка, но это не так. Я хотела быть сильной, как мама, но у меня ничего не получается. Все, чем я дорожила, теперь не имеет смысла. Кидаю на Джонатана последний высокомерный взгляд и выхожу из комнаты. Напоследок слышу, как что-то в моей комнате разбилось. Похоже, что не только мой барьер пал.       Спускаюсь вниз по лестнице и иду в сад, но по дороге встречаю Валентина и Лилит. Моргенштерн вернулся с очередной бойни. Прохожу в гостиную и забираю пачку сигарет вместе с зажигалкой и выхожу из комнаты.       В саду сейчас так хорошо. Кругом запах цветов, который так дурманит. Я никогда не думала, что цветы так прекрасны, но жаль, что не долговечны. Весной они цветут, распространяют свой запах на дальнее расстояние, а осенью – умирают. Они теряют свой аромат, красоту, становятся вялыми и угасшими. Хм, прямо, как я.       Прохожу в беседку и сажусь, закинув ноги на лавочку. Я никогда в жизни не курила. Когда тебе паршиво, есть только три способа избавиться от ноющей боли в груди. Первый – напиться до такой степени, чтобы все нервные клетки сдохли нахер, заставляя ничего не чувствовать и оставляя тебя в легкой эйфории. Второй – выкурить столько сигарет, чтобы чувствовать, как никотин въедается в альвеолы, попадает в кровь и загрязняя твою физическую оболочку. А третий – это бить кулаками об стену и надеяться, что физическая боль затмит душевную. Разбивать костяшки в кровь, оставлять синяки на гладкой поверхности кожи, или небольшие порезы лезвием, и потом с тяжелым от боли дыханием пытаться разогнуть пальцы.       Подношу фильтр сигареты к губам и резко останавливаюсь. Я итак начала пить, а сейчас еще начну и курить, как Джонатан. Все начнется с малого, а затем перерастет в зависимость. Нет. Я хочу хоть что-то оставить от прошлой себя. Откидываю на соседнюю лавочку упаковку и смотрю вверх. Джонатан испугался моей истерики. Испугался того, что довел меня до такого состояния. Я – его главное слабое место. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Пускай он верит мне, пускай думает, что я ничего не понимаю, пускай. Тогда мне будет легче всадить ему клинок в его темное сердце по самую рукоятку и наслаждаться, как жизнь уходит из него. Я скучать не буду. Возможно, у меня и будет чувство сожаления первое время, но потом я смогу прочувствовать каждой клеточкой своего организма свободу.