Нет худа без добра

1 ноября – Вчера устроил Хейзел в школьную столовую. Всё-таки платят там получше, да и у поварихи дети всегда сытые, – говорит Хеймитч, ерзая на стуле и с тоской глядя на гранёный стакан с содовой, стоящий перед ним. ‒ Класс, – пожимаю соседу руку. – Я помню, что миссис Хоторн вкусно готовила. Почему она уволилась после аварии в шахте? ‒ Не увольнялась она, просто родилась Пози, и место занял кто-то другой, ‒ нюхает стакан и отодвигает подальше, ведя взглядом по навесным шкафам. ‒ Ну, и как складывается семейная жизнь? – Отлично, – выпиваю свою воду залпом. – А нормальной выпивки у тебя нет? – Нет. Не пью и тебе не советую. – Исправим, – самоуверенно заключает Эбернети. – Рождество не за горами. Теперь знаю, что тебе подарить, – ставлю стакан на стол и наливаю еще. – Жажда уже мучает? Я тоже с этого начинал, – посмеивается, но улыбка с лица сходит быстро. – Ладно, рассказывай, как дела? – Она не выходит из комнаты, – признаюсь я. – Совсем? – Если я дома, то совсем. Когда прихожу из пекарни, то замечаю только, дёргающиеся занавески на кухне, и в лучшем случае вижу её удаляющуюся на второй этаж спину. – Видишь, ей интересна твоя кухня. Или оттуда самый лучший вид? – Китнисс готовит и убирается в доме. Научилась пользоваться пылесосом и стиральной машиной. Наверное, нашла инструкции в кладовке. Даже гладит мои рубашки и вешает их в шкаф. – Изучает дом, пытается быть полезной. – Лучше бы она ничего не делала. – Боишься, что она плюет в стряпню, которую готовит для тебя, и стирает твое барахло не в порошке, а в жидкости для мытья пола. – Моя жена ведёт себя так, точно она прислуга. Сделала всё по дому и скрылась в своей комнате. – Фиктивная жена, прошу заметить, – Хеймитч встаёт и поочередно открывает дверцы верхних шкафов. – Зря жалуешься, многие мужики об этом мечтают: никто не пилит, ‒ сосед расстроенно чешет пузо, не найдя того, что искал. ‒ Ты же содержишь её и её семью, вот она и пытается вернуть тебе долг. Ладно, пока наплюй: дом убран, жратва готова, вещи чистые. Что ещё нужно? Хоть делом занята, меньше времени на глупые мысли. – Китнисс мучают кошмары, из-за них она кричит так, будто её режут. – Будить не пробовал? – Она закрывается на ключ в своей комнате. Я барабаню в дверь, пока она не проснётся. – А я бы выбил. Больше бы нечем было закрываться. – Ты предлагаешь выбить дверь ночью в то время, пока Китнисс снится сон, в котором её опять насилуют? И что дальше? Кошмары превратятся в припадок. Она и без того меня боится, потому и запирает комнату. Знаешь, что я заметил в её глазах, когда она впервые переступила порог моего дома? Страх и ненависть. Такой взгляд я видел у одной тигрицы в зоопарке Капитолия. Она десять лет прожила на свободе, а потом во время грозы оказалась придавлена деревом, местные спасли её и отправили в столицу. Жизнь в клетке сводила животное с ума – она билась о железные прутья до тех пор, пока не умерла. ‒ Мать приходила? ‒ Нет, видимо, мисс Эвердин тоже меня боится. Приходит только Прим. В такие минуты на губах Китнисс появляется хоть какое-то подобие улыбки, но глаза всегда либо затравленные, либо стеклянные. ‒ Ну, а что ты хочешь? Прошло всего-то десять дней с вашей свадьбы. Привыкнет. ‒ Тигрица в зоопарке так и не привыкла. ‒ Ну, у этой-то ума побольше будет. К тому же у твоей жены есть мотив. На пару лет его хватит. ‒ Не знаю, ‒ встаю со стула. ‒ Так продолжаться не может. Ей не становится лучше. Может, свозить ее в Дистрикт-4 к морю? ‒ На дворе 1 ноября. В это время даже там никто не купается. Подожди до апреля. ‒ Тогда в Капитолий, ‒ не унимаюсь я. ‒ Покажем её хорошему специалисту. ‒ Так она и поехала с тобой к мозгоправу. Врач ей не помешает, но, пока она сама не поймет, что ей нужна помощь, ничего ты не сделаешь. ‒ Сундук не нашёлся? ‒ Да где ж он найдется в брошенном-то доме? Наверняка, уже пригодился кому-нибудь. ‒ Значит, нужно вернуть его! – нависаю над бывшим тренером. ‒ Не найдёшь, – хмурится он, – с глаз долой ‒ из сердца вон. Хоть ничего напоминать о Хоторне не будет,‒ на несколько минут в комнате воцаряется тишина, ‒ Ты знал этого парня? ‒ Нет. Только по школе и то плохо, Он был на год старше меня. Уехал в тот день, когда я окончательно вернулся из Капитолия. Я понял, что это Охотник, потому что узнал спину Китнисс. ‒ Я хочу видеть Прим, ‒ моя жена появляется в гостиной подобно стае воинствующих троллей. Глаза, напоминающие небо перед грозой, сверкают тысячью молний, обещая взорваться в любую минуту. Коса, перекинутая на правое плечо, растрепалась – несколько прядей упали на исхудалое лицо и на тонкую шею, наглухо закрытую высоким воротником зеленой клетчатой рубашки, рукава которой, обрываясь на линии локтя, оголили глубокие красные шрамы на запястьях. – А, солнышко, выпьешь с нами? В графине вода, – говорит Эбернети, беря стеклянный сосуд в правую руку. Неужели боится, что она обольет его? – Я НИКУДА из Дистрикта-12, – бросает презрительный взгляд в мою сторону, – НЕ ПОЕДУ. Если бы хотела сбежать, сделала бы это раньше. – Да, пожалуйста, – Хеймитч поднимает стакан. – За твое здоровье! – выпивает и морщится. – Я хочу видеть Прим, – повторяет она требовательным тоном. ‒ Она же вчера была у тебя, – наш сосед удивленно сводит брови на переносице, бросая вопросительный взгляд на меня. ‒ Я хочу осмотреть дом! ‒ Там всё нормально. Утром сам лично помогал им вешать шторы, вчера вечером расставили мебель. ‒ Мне нужно увидеть его СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ,‒ кричит она, прикрывая веки. Не понимаю что происходит. Она знает, где находится дом, я никогда не запрещал ей гулять, так чего же она хочет? ‒ Ладно, ‒ старый тренер сдаётся. ‒ Надень куртку с капюшоном, сегодня противно моросит дождь. ‒ Что это было? ‒ цежу я, едва Китнисс скрывается за дверью. ‒ Считай, что она отпрашивалась. ‒ Что это было?‒ повышаю голос, не сводя с него глаз. ‒ Еще одна изюминка к кексу, ‒ разводит руками Хеймитч, ‒ ну то есть тысячная особенность твоей не совсем нормальной жены. Она не может ходить по улицам одна. В темень её теперь и палкой не выгонишь. Вот такая сейчас она охотница. А с Прим твоя жёнушка не идет, потому что не хочет, чтобы сестра возвращалась вечером одна, а утром, как ты помнишь, у неё школа. Думали, что «это маленькое недоразумение» прошло: в день свадьбы её мысли были заняты другим, да и никто не оставлял Китнисс одну на улице. На днях она решила выйти во двор, пока тебя не было, и поняла, что и шагу ступить за порог не может. – И как долго ты собирался молчать? – злюсь я. – Я вообще не собирался говорить, – разводит руками он. – Ты сам узнал, – трёт переносицу. – Не трогай пока девчонку . Пусть придет в себя. Успокоится. Привыкнет к новому положению вещей. – Идём, – кричит Китнисс, закутываясь в длинную тёмную куртку с капюшоном и натягивая сапоги в прихожей. – Ну, пошли. По дороге зайдём к Риппер, – Хеймитч прокашливается, – часа через три жди. Замечаю, как моя жена боязливо оглядывается по сторонам и старается держаться ближе к Эбернети. Девушка, которую я люблю, сегодня, как зверь, угодивший в ловушку – ещё живая, но сама выбраться уже не может. Меня считает врагом. Десять дней ждала Хеймитча, чтобы посмотреть на дом, в котором живут сестра и мать. Кого угодно готова просить о помощи, лишь бы не меня… «Тин-Тин-динь», мягкий перезвон, доносящийся с тумбочки, заставляет меня оглянуться. – Алло, – говорю я, прижимая трубку к уху. – О, Пит, милый, здравствуй, – сладкий голос Эффи льется из телефона, как мед из улья. – Ты совсем не звонишь, – через сахар проклёвывается легкая обида. – Прости, Эффи. Дела. – Конечно, – обида становится заметнее. – У всех дела. Все работают. Только Эффи Бряк развлекается ежечасно. – Я этого не говорил. Как поживаешь? – Ужасно. Я с трудом вклиниваюсь в график, – голос веселеет. ‒ Зато платье готово. Ах, Пит, оно великолепно! Порция постаралась на славу, правда, ее постоянно приходилось подгонять. В общем, ты будешь должен ей две картины, конечно же, пейзажи на фоне воды. Голубой, серой, черной, без разницы какой, но воды. ‒ Спасибо, картины ей и так будут, а платье, будь добра, перешли по почте Делли сама. ‒ Что значит по почте? ‒ возмущается мой агент. ‒ Она разве не приедет с тобой на примерку? Свадьба через два месяца, ресторан подобран, приглашения вот-вот разойдутся. ‒ Свадьбы не будет, Эффи. Отменяй всё. ‒ Что? ‒ слышится звон бьющегося стекла об пол. Кажется, мисс Бряк что-то разбила. ‒ Как не будет? ‒ По телефону объяснить сложно. Расскажу при встрече. Приедешь через пару недель ко мне? ‒ Я никуда ехать не собираюсь. В Капитолии у меня несметное количество дел. Сам приедешь! Надеюсь, ты помнишь, что у тебя через десять дней выставка. Картины готовы? ‒ Закончены все, и про выставку помню, но приехать не смогу. ‒ С ума сошел?! – она начинает кричать в трубку. – Хочешь втоптать своё имя в грязь? Имей уважение к клиентам. Будет аукцион, после разрыва помолвки тысячи мамаш погонят своих незамужних дочерей на него. ‒ Еще один промах, Эффи. Чуть больше недели назад я женился на другой девушке. ‒ Ты хочешь свести меня с ума?! ‒ женщина плачет в трубку. ‒ Я думала, мы с тобой друзья. ‒ Конечно, ты мой друг, Эффи. ‒ Тогда почему я узнаю обо всем последней? Разорвал помолвку, женился непонятно на ком, и хочешь, чтобы я в одиночку со всеми делами разбиралась. Это подлинное свинство, Пит Мелларк! Так с друзьями не поступают. – Пусть Мэри приедет. Мы вместе упакуем картины и… – Ты приедешь сам! – женщина кричит, будто разозлённая фурия. – Иначе, я уволюсь. Никакой выставки не будет, потому нового агента за десять дней ты не найдешь. Хочешь заплатить неустойку? – Эффи, послушай… – Даже слушать не желаю. Бери свою жену в охапку и садись на поезд. Мэри я, так и быть, тебе пришлю. Выезжаешь через пять дней с завёрнутыми картинами! – короткие гудки в трубке дают понять, что разговор закончен. Обдумывая разговор с Эффи, с тяжелым сердцем поднимаюсь в мастерскую. Последний месяц выдался нелёгким – окончательно не съехать с катушек помогает только рисование. Мольберт, девственно-чистый лист и плавные карандашные линии, обозначающие острые скулы, тонкий нос, серые глаза. Китнисс. Знаю что, ей в тысячу раз хуже, чем мне. Я могу отвлечься от страшных мыслей, рисуя ее. Ей бы помогла охота, но она даже за дверь выйти не может. С этим нужно что-то делать! Я обязан помочь Китнисс, чтобы она не говорила и как бы меня потом не проклинала. Итог ясен: от Капитолия мне уже не отвертеться. Значит, все дела нужно решить как можно быстрее, а ещё необходимо подыскать врача, который вытащит мою жену из этой пучины отчаяния и безысходности. Если бы можно было забрать Китнисс и увезти от тяжёлых воспоминаний подальше от Двенадцатого, помочь ей задышать спокойным и свободным воздухом. «Я никуда не поеду», – вспоминаются её слова. Или она хотела сказать: «Я с ним никуда не поеду»? Разницы нет. Для неё брак со мной – наказание, которого она избежать не в силах, потому что обязана терпеть моё присутствие во имя счастья Прим. Китнисс прячется, избегает меня, боится и презирает. Возможно, Хеймитч прав, и ей действительно нужно время, чтобы привыкнуть ко мне, моему дому и новой жизни. Может, ей станет легче, если я какое-то время не буду маячить перед её глазами, и если в окружении окажутся только любимые люди. Не оставить, а дать время и возможность подняться и найти в себе силы жить дальше… Слишком громкий хлопок входной двери заставляет меня оторваться от любимого занятия. Вернулась. Бросаю взгляд на портрет. Еще одна мисс Эвердин. Наверное, эта уже тысячная. Сегодня расстроенная и напуганная. Может, завтра всё поменяется? Бросаю последний взгляд на картину и выхожу из мастерской, заметив жену на лестнице. – Тебе понравился дом? – спрашиваю я, вставая напротив нее. – Маме и Прим там хорошо, – смотрит в пол. – Остальное значения не имеет. – Ты так и будешь шарахаться от меня? – молчание. – Китнисс, раз уж мы живем в одном доме, то, может быть, стоит попробовать стать друзьями? – безмолвный взгляд, наполненный непониманием. ‒ Через несколько дней я уезжаю в Капитолий. Это не последняя поездка, – осторожно прощупываю почву. – В другой раз поедем вместе, – в серых глазах появляется замешательство. – Пока я в отъезде, Хеймитч будет заходить в гости: ты не должна оставаться одна, и будет лучше, если Прим и твоя мама пока поживут у нас. Я буду звонить тебе каждый день, в восемь вечера. ‒ Счастливой дороги, ‒ произносит она, поворачиваясь ко мне спиной. ‒ Тебе что-нибудь привезти из Капитолия? ‒ Привезти, ‒ слишком резкий разворот усиливает звенящую сталь в её голосе. ‒ Привези мне волшебную палочку, чтобы я повернула время вспять и никогда не устраивалась на работу в пекарню твоего отца.