Послушный мальчик?

Антон настолько устал за эту «развеселую субботу», что не мог даже пошевелиться. Веки опускались, желая дать хозяину такой нужный сейчас лечебный сон, но тело болело настолько сильно, что любая сонливость отходила на второй план. Он лежал на своей кровати, сгорбившись в позу вареной креветки и обхватив ноющие ребра и живот руками. Голова парня удобно улеглась на колени молчаливой, но такой необходимой сейчас матери. Ее тонкие изящные пальцы с красивым нежным маникюром перебирали каштановые, чуть завитые волосы, расслабляя. Иногда подушечки пальцев касались кожи Антона, случайно задевали рассеченную в кровь, но уже обработанную рану на брови. Тогда Шастун вздрагивал и напрягал пальцы на ногах, успокаиваясь лишь через некоторое время. Все тело била мелкая дрожь, но идти в ванную, набирая умывальник ледяной воды и выбрасывая в него весь лед из холодильника, сил не было. И мать Антона это понимала. Она понимала, что может успокоить сына лишь своим присутствием. В квартире было тихо. Вечер уже опустился на город, в комнате парня царил полумрак, и только свет с кухни, где еще недавно угрюмый мужчина с ноющими костяшками на руках собирал свой излюбленный портфель и направлялся к выходу, разливался по квартире. Когда Антон почувствовал окаменевшую правую руку, на которой он лежал, парень застонал и постарался перевернуться, неловко плюхнувшись на спину. Носом он уткнулся в живот матери так, чтобы та не видела разбитого лица, не видела этого беснующего туда-сюда взгляда. — Тише-тише, — прошептала она, не выпуская из рук каштановые прядки. — Все будет хорошо. Все заживет. Ее слова пусть и искрились нежностью, но так сильно походили на насмешку, что Антону стало обидно. Он прикусил губу, комкая в кулак одеяло, на котором лежал, и пробурчал: — Мам… я… не хочу больше… так… Говорить об этом было почти что стыдно, поэтому бледное до этого лицо Шастуна вдруг залила краска. Руки матери остановились. Антон не видел, но женщина чуть сгорбилась от слов сына, упирая непонятный никому взгляд в ссадину на скуле своего ребенка. — Ничего не поделаешь, малыш, — через некоторое время все-таки ответила она, вновь повесив на губы улыбку и запуская пальцы в волосы парня. — Наш папа нас кормит, содержит. Это мы его не слушаемся… В голосе ее слышались хриплые нотки срыва, словно вот-вот женщина пуститься в истерику и зарыдает. А у Антона от таких мыслей только сильнее набегала тревога. Развернувшись полностью на левый бок, он почти с силой уперся лбом матери в живот и проскрипел зубами: — Я не могу это больше терпеть. Это… это ненормально, — зажмурив глаза, парень пытался подавить начинающую разгораться дрожь в плечах, — с другими такого не происходит. Но для меня… чем я хуже? — Мы не знаем, что происходит у других, — ответила мать немного сурово. — И ты не хуже. Ты лучше. В подобную чушь верилось еще меньше, и Антон продолжил откровенничать: — Можно сказать тебе кое-что? Только не говори отцу. — Конечно, малыш. — Я… — в глазах странно закололо, но Шастун откинул это чувство, — …получил двойку по химии. — Я тоже никогда не была в ней сильна, — чуть хохотнув, ответила мать. Ее спокойствие поражало, даже если оно и было наигранным. По крайне мере, Антон старался верить в то, что маска безмятежности всего лишь маска. — И еще… — не останавливался парень, — я подрался. Нет. Меня побили. И расцарапал все ладони в кровь. — Мальчишкам всегда хочется острых ощущений, — все также нежно говорила мать. — И знаешь… «Я целовался с парнем». Антон отмел этот вариант, но затаившееся в предвкушении дыхание матери, заставило его дальше перебить варианты: «Один парень сделал кое-что странное с моим чл…», «Есть кое-кто, он странный, и он меня поцеловал… боже», «Мам, я связался с пидорасом». Как назло, ни один из этих вариантов не подходил для того, чтобы это можно было сказать матери, и Антон мягко, чуть прощупывая почву, просипел: — Наверное, у меня появился… друг? — Ты меня об этом спрашиваешь? — заулыбалась женщина. — Нет, просто… я просто не уверен. Но теперь это неважно, да? — Теперь это неважно, — повторила мать, и к концу фразы голос ее поник настолько, что Антон не расслышал. Ее пальцы стали подрагивать, а дыхание, отдающееся в животе вместе с биением сердца, участилось в приступе не то паники, не то смеха. Антон хотел было поднять голову, чтобы узнать о том, что чувствует самый дорогой для него человек, но вместо этого вздрогнул, когда ему на висок упало несколько горячих соленых капель. Пальцы уже болели от того, насколько сильно сжимали одеяло. Мать Антона положила ладони на голову сына и сжалась. Ее руки дрожали так сильно, словно она хотела ударить парня, но сдерживалась. Однако это была другая дрожь. Почти истеричная, почти паническая. И с тонких розовых губ сорвалось: — Прости меня… Антон вздрогнул, боясь пошевелиться. — Прости… — женщина отняла руки от головы сына и прижала к лицу. То тут же взмокло от слез и горячего дыхания, короткие задыхающиеся стоны вырывались из ее рта. — Прости, что родила тебя, малыш… Парень медленно поднялся с колен матери, и та совсем скрючилась, дрожа от слез. Она бормотала извинения, не в силах остановиться и вновь улыбнуться своему сыну, а тот только смотрел, понимая, как от волнения в данной ситуации немного уходит боль тела. — Если бы у меня было что-то… — корила себя женщина. — Если бы у меня было хоть что-нибудь… прости… прости, что ты родился, Антон. Прости, что я родила тебя… Отведя взгляд в сторону, парень поднялся с кровати, по пути цепляя какую-то толстовку с крючка. Его мать продолжала дрожать, шепча что-то невнятное в сложенные на лице ладони, даже не замечая, как сын покинул комнату, скрипучим голосом бросив: «Пойду прогуляюсь». *** На улице было прохладно и свежо, Антон поглубже закутался в свою толстовку, поверх которой накинул легкую куртку, и тут же пожалел об этом — плечи заломило. Как именно отец «поучал» своего сына, сам парень помнил плохо, потому что большую часть «беседы» закрывал лицо и жизненно важные места, но болело знатно. На холоде все еще закостенело, однако останавливаться Антон не думал. Зная, что отец не вернется в ближайшие пару часов или даже до утра, а мать, пусть и заметит пропажу сына, ничего никому не скажет, парень шел вдоль какой-то пустой аллеи. В такое время и в такую погоду на улице почти не было людей и даже машины лишь изредка проезжали мимо немного шатающегося, скрючившегося подростка. В итоге он устал. Заболели ступни, голени, икры, колени, плечи стали слишком тяжелые, заныла голова — Антон не хотел сваливать все на ушибы. Он просто подумал, что устал и, выискав на аллее свободную холодную лавочку, выглядящую достаточно крепко, плюхнулся на нее. Ягодицы тут же сжались от холода, но парень упрямо продолжал сидеть, кутаясь в капюшон толстовки. Вид был не особо красивый: дорога с односторонним движением, за ней круглосуточная аптека, рядом с аптекой закрытые до завтра цветочные лавки, а затем километры серых холодных пятиэтажек. Аллеи аллеями, а от пары лавочек и выросшей из ниоткуда плакучей ивы образ мрачного города не менялся. В своих размышлениях о том, что Антон родился в этой грязной луже, в ней же и закончит, парень не заметил, как мимо проехавшая черная машина чуть затормозила, а после и вовсе остановилась в паре метров от Антона. Парень не был уверен, можно ли тут парковаться, но туманившие разум мысли быстро выкинули из головы наблюдения о машине и вернули Антона обратно к пятиэтажкам. Также слепо и наивно, как маленький ребенок, парень не заметил подходящего к нему высокого мужчину и совсем не заметил, как тот аккуратно и изящно присел на другой край лавочки. В глазах стемнело, и голова стала такой тяжелой, что Антону захотелось спать. Он помнил какой-то мультик, в котором говорилось, что сон на холоде может стоить жизни, но… как это несправедливо. Именно на холоде, чувствуя жар своего собственного тела и одновременно носом ощущая ледяной ветер, спать хотелось больше всего…. Вдруг чья-то рука ударила Антона по груди, и тот открыл глаза то ли от неожиданности, то ли от резкой боли, и сразу же повернул голову на сидящего рядом мужчину. Мир тесен, но Алексей выглядел совершенно спокойным. — Вау, — присвистнул он, оглядывая перебитое лицо Антона, с толикой жалости цепляясь за ссадины на скулах и бровях, — прошел только день, а ты уже успел упасть на чей-то кулак? Антон разозлился мгновенно и тут же потух, отворачивая голову. Стало так мерзко и стыдно, что парню захотелось провалиться сквозь землю. Не ему, побитому уставшему школьнику, посылать нахуй статного красивого мужчину. — М-да, выглядишь не очень, — продолжил Алексей, протягивая Антону картонный стаканчик с еще горячим кофе. Пускай тот и был наполовину пуст, но добродушие, вдруг заигравшее где-то в глубине старшего сына семьи Поповых, давало о себе знать. Протянув скованную дрожью руку, Шастун перехватил стаканчик, ставя его на свое колено и ногой чувствуя тепло горького напитка. Почему-то он был уверен, что Алексей пьет только черный кофе без сахара. — Кто тебя так? — вздернув одну темную бровь, спросил Алексей. — Неужели Сеня? Он, конечно, чудной, но не настолько… — Это не он, — ответил Антон, грея руку о стаканчик кофе. — Просто… — пальцы инстинктивно тронули ссадины на лице, стараясь их закрыть, — нарвался на каких-то отморозков. — Да ты что… — Что вы тут делаете? Антон наконец-то взглянул на Алексея, и тот впервые был удивлен. Пускай улыбка и сияла на тонких губах, но брови поползли вверх, и мужчина хохотнул, немного презренно высказываясь: — Подумать только, я же тебе совсем не нравлюсь, а ты продолжаешь мне «выкать». Почему щеки вдруг покраснели и начали припекать, а дыхание сбилось — Антон не знал, но полагал, что над ним резко взыграл стыд. Парень даже не понял, за что его пристыдили, но это выражение лица, осевшее на Алексее, вызывало жуткий дискомфорт. — Ладно-ладно, давай еще раз. Я не поверю, что ты нарвался на отморозков, а сам ни разу им не врезал. Посмотри на свои чистые костяшки — загляденье просто! Так что случилось? Может ли тебе помочь взрослый? Он говорил с усмешкой. С противной и гадкой усмешкой. Точно выделывался, потому что знал, что никогда не испытает того, чего испытал Антон. Встав с лавочки и снова почувствовав холод, Шастун протянул стаканчик кофе обратно, но Алексей лишь вопросительно изогнул бровь. — Мне нужно идти домой, родители будут волноваться, — чересчур покладисто отчеканил Антон, прижимая к себе напиток и понимая, что Алексей назад его не возьмет. — Извините… до свидания… Парень хотел уже развернуться и со всеми оставшимися силами пойти домой или хотя бы примерно в ту сторону, но сидящий на лавочке Алексей вдруг присвистнул, медленно поднимаясь. Его губы изогнулись в гадкой усмешке, а из горла как будто не нарочно вырывались смешки. — Что за убожество? — спросил он возмущенно. — Эй, у тебя случайно нет брата-близнеца посмелее? «Извините»? «До свидания»? Ты выпускник детсада, чтобы так разговаривать? — Это просто правила… — стушевавшись, буркнул Антон. — …приличия. — Насмешил, — еще раз хохотнул Алексей. — Ну ладно, иди домой, а то мамочка с папочкой будут волноваться. Не забудь рассказать им про отморозков и про то, что ебешься с моим братом. Хорошо? Антон непроизвольно сжал стаканчик, не понимая. Просто не понимая. Чего от него хотел Алексей, что хотел добиться своими словами, к чему принуждал. И рядом с ними не было никого, кто смог бы осадить разбушевавшегося взрослого — ни дяди Сережи, ни Матвиенко, ни… Арса… — Беги домой, послушный мальчик. Шастун резко опустил плечи, сжимая стакан с кофе так, что черная горячая жижа тут же взвилась вверх и вытекла из-под скомканной крышки, кипятком обливая руку парня. Брови Попова лишь слегка подскочили прежде, чем Антон накинулся на него, сваливая на землю и одновременно стараясь ровно попасть кулаком по лицу. По этому красивому бледному лицу с россыпью веснушек на шее, так сильно напоминающее лицо Арсения. И от этого припекало сильнее. Почему вдруг произошло такое, из-за чего в голове ни осталось ничего, кроме желания сбить спесь с этой нахальной улыбки, Антон не знал. Слабыми дрожащими конечностями он несколько раз попал Алексею по голове, задев щеку и висок, прежде, чем в живот прилетел каблук тяжелого дорогого ботинка. Парень задохнулся, подскочив и тут же плюхнувшись рядом. В горле застрял мокрый гадкий хрип, по телу пробежала дрожь, от которой хотелось сблевануть все съеденное, но Антон мог только лежать с открытым ртом, цепляя воздух, как выброшенная на берег рыба. И запал пропал, и желание, и даже ощущение холода. Только боль, пульсацией раздающаяся по телу. Он был готов зарыдать и лишь через силу сдерживался. Промычав что-то непонятное и прижав горячую ладонь к лицу, Алексей присел на аллее, издавая звуки разрастающейся злости. Он поднялся, опершись на лавочку и отряхнул свое черное пальто, пятнами запачканное дорожной пылью. Лежащий на земле парень лишь сильнее пробуждал ярость, и Алексей подошел ближе. Кулаки чесались от каждого воспоминания, связанного с этим долговязым ублюдком, и мужчина уже поднял ногу, чтобы хорошенько приложить подростка под ребра, но вместо этого развернулся и прорычал какую-то чушь. Это было похоже на то, как заядлый курильщик отказывается от предложенных сигарет, и Алесей сдержался, сжав одну руку в другой. То, как сильно ему хотелось навалять самодовольной, а теперь и беззащитной роже Шастуна, было не передать словами, но мужчина только сильно топнул, отчего боль из ступни прошлась по всей ноге, и наконец-то выдохнул. Подойдя ближе к Антону, который уже не задыхался, а просто дышал через раз, не отпуская ноющие ребра, и смотрел перед собой мертвым поникшим взглядом, мужчина схватил парня за капюшон толстовки, а после и за плечи, поднимая. По-солдатски перекинув длинную руку через свою шею и взяв Антона за талию, отчего тот выругался вслух, Алексей встряхнул парня и потащил того к своей машине, приговаривая: — Всегда с вами, тупыми подростками, так. Какой же ты, блять, тяжелый… *** — Мм… Антон промычал, услышав это в своем сне. Во сне было тепло и очень уютно. От хорошей позы ничего не болело, а замерзшая кожа чувствовала на себе приятные теплые прикосновения. Они большими пятнами ложились на живот, грудь, нежно ощупывали, касаясь торчащих от холода сосков и срывая с губ парня легкие вздохи. Иногда прикосновения заходили за спину, и Антон инстинктивно приподнимался, морщась от боли. Прощупывая торчащие позвонки, виднеющиеся из-под тонкой кожи, трогая лопатки, плечи, чужие руки возвращались обратно к груди и гладили ключицы. Попе тепло, голове хорошо, так сказать. Лишь когда чьи-то руки опустились на грудную клетку, а затем неожиданно резко и грубо нажали на ребра, парень вздрогнул, открывая глаза и пытаясь уползти от мерзкого чувства боли. Только вот двинувшись на своем месте, Шастун сделал только хуже. К голове вернулась привычная боль, все тело заныло, а парень взвыл вместе с ним. — Что это… Опустив голову Антон понял, что его куртка была расстегнута, а толстовка приподнята до самого горла, оголяя впалый живот и подтянутую грудь. — Какого… Он повернул взгляд на единственного человека, сидящего рядом, и губы у парня затряслись. — Ну и чего ты дергаешься? — спросил Алексей, вновь протягивая руки к телу Антону. — Только не крич… — ПОМОГИТЕ! Антон забился на переднем сидении черной машины, не отдавая себе отчета от боли, и начал истерично дергать за ручку, надеясь, что кто-то с улицы его услышит. — НАСИЛ!.. Но не успел он закончить, как на губы легла чужая рука, и сжала так крепко, что парень подавился воздухом. Алексей прижал его голову к своей груди, не разжимая хватку, и грозно прорычал на ухо: — Сказал же тебе, молчать. В отличие от Сени, мои вкусы в мужчинах гораздо выше, и насиловать твою девственную жопу я не собираюсь. Поэтому сейчас отпускаю, а ты не орешь, договорились? Антон только кивнул. Алексей разжал пальцы, и парень тут же огрызнулся, отлетая от мужчины настолько, насколько это было возможно в машине. Его пальцы быстро начали опускать толстовку и закрывать тело курткой, одновременно с этим Шастун взглядом прошелся по своим штанам, с облегчением отмечая не расстёгнутую ширинку или что-то типа этого. После взгляд был поднят на Алексея, который не с очень довольным видом наблюдал всю ситуацию. — И что это значит?! — вскрикнул Антон, положив руки на свою грудь. Красный и смущенный он выглядел точно застуканная за переодеванием девушка. — Точно не то, о чем ты подумал. Поправив часы какого-то дорогого бренда на запястье, Алексей пододвинулся ближе и бросил: — Я не закончил. Поднимай. И тон его голоса был такой убедительный, что Шастун, пускай и оглядывающийся по сторонам, чуть приподнял толстовку. Горячие руки, которые кажется просто не умели становиться холодными, вновь забрались под одежду, ощупывая каждый миллиметр кожи. Антону стало не по себе — в своем полусне эти прикосновения казались ему чем-то невероятно приятным и возбуждающим, и теперь думая об этом парень хотел провалиться сквозь землю. Подумать только, как появление одного пидораса, может к херам изменить всю жизнь. Но Алексей и правда не выглядел так, будто бы хотел прямо сейчас выдрать Антона в жопу. Он трогал тело парня, отвернув голову в сторону и что-то отмечая про себя. Когда большие пальцы вновь нажали на самые болезненные точки в области ребер, и Шастун подпрыгнул от неожиданности, Алексей, будто в свое извинение, погладил раздраженную кожу. — Знаешь, что это такое? — Мои ребра, — отдышавшись после резкого толчка боли, выдохнул Антон. — Твои когда-то сломанные, а теперь неправильно сросшиеся ребра, — мрачным голосом поправил Алексей. — Я, конечно, понимаю. Жизнь школьных хулиганов она такая — насыщенная и просторная, но ведь не могло быть так, что тебе избили, ты ходил с переломанными ребрами, а папа с мамой ничего не сказали? Антон невольно замолчал. Про сломанные ребра он не знал, думал, что от такого минимум умирают, максимум мучаются в агонии перед смертью. Помнил, как после очередной «воспитательной беседы» в груди болело так сильно, что он места себе не находил, но мама сказала, что Антон просто потянул мышцу и натирала его каждый день утром и вечером. В период своего лечения парень мог только ходить в школу и обратно — на более сил не хватало, а на драки, гулянки и тусовки тем более. Наверное, то время было единственным, когда он полностью отвечал требованиям своего отца. — Я разве не должен был умереть? — Перелом был небольшой, и они не задели легкие, — продолжая нежно ощупывать кожу парня, отвечал Алексей. — Но знаешь… могли бы. Шастун похолодел от осознания этих слов и ему стало не по себе. Осознание того, что Алексей, скорее всего, все понял, заставило Антона отвести взгляд, от обиды поджимая губы. — Ясно… — вздохнул мужчина, переходя с ребер на живот и аккуратными надавливаниями ощупывая его. — Знаешь, ты мог бы пожаловаться куда-нибудь. В какие-нибудь службы или типа того. Сейчас все топят за здоровье и счастливую жизнь детей, к тебе бы прислушались, если бы ты нашел хорошую поддержку. — Ты бы так сделал? — невесело спросил Антон. Алексей поднял на него взгляд, и в его голубых глазах мелькнуло что-то теплое. — Перешел на «ты», значит, — ухмыльнувшись и оставив вопрос без ответа, протянул мужчина. — Это нормально — просить кого-то помощи. Знаешь, пока наш с Сеней папа пил, он был неуправляем. Часто проигрывал деньги в автоматах, спуская все на друзей, наша мама с ним намучалась. А отчим… он был другой. Пускай и не родной, но… хороший. Арсений выходок нашего отца не помнит, маленький был, а я вот все помню. И до сих пор не могу забыть. Хоть сейчас он и бросил пить, и пьет исключительно под присмотром или по праздникам, и даже вроде нашел себе хорошую женщину, но… для меня отчим всегда останется настоящим отцом… Впервые Антон видел, чтобы Алексей говорил так много и без всяких своих шуточек. — Но дядя Сережа хороший отец, — подал голос Антон, привлекая к себе внимание мужчины. — Просто поверь на слово — хороший. — Арсений тоже неплохой, — ухмыльнулся Попов, вновь возвращая себе нахальный вид. От промелькнувшего имени Антон зарделся, отворачивая голову. Вот о чем, о чем, а вспоминать про минет, при одной мысли о котором тряслись коленки, в присутствие Алексея не очень-то и хотелось. — Он выглядит так, будто издевается, но такая у него любовь. Его любили как брата и сына, но как человека — никогда, и он сам не понимает, как выразить свою любовь. Выражает как приходится. Шастун промолчал. Не хотел еще больше усугублять момент и придаваться воспоминаниям о прошедшей ночи. Пальцы Алексея продолжали надавливать на различные места, и пусть Антон был смущен, но почему-то доверял. Алексей в принципе не был похож на врача и на вопрос: «Откуда ты все это знаешь?», — наверняка мог сказать что-то типа: «Это мое хобби». Но кажется то, что он делал в данный момент, являлось смыслом его жизни — настолько он был сосредоточен. Руки двинулись вверх, пропустив ребра и теперь уже ощупывая ключицы. Антон немного выгнулся, поддаваясь вперед, чтобы мужчине было удобнее, и почувствовал, как пальцы трогают рядом с шеей, иногда надавливая и создавая легкое ощущение удушения. От этого чувства во рту вдруг скопилась слюна, парню стало жарко. Печка под жопой работала на износ, одной рукой Алексей продолжал трогать ключицы, другую завел за спину Антона, прощупывая плечи и лопатки. Он пододвинулся ближе, и в нос ударил запах дорогих духов. Шастун почувствовал себя мелким школьником по сравнению с состоявшимся взрослым мужчиной, и от этого у него закружилась голова. Мужчина придвинулся еще ближе, почти прижимаясь к подростку своим телом. Его горячее дыхание опалило ухо Антону, и парень вздрогнул, уткнувшись носом в темные волосы. Этот аромат… да, этот сногсшибательный аромат, который Антон чувствовал на протяжении всего дня, на своей одежде и даже во время того, как его били на полу. Аромат, из-за которого в груди нещадно заныло, и парень откинулся на спину кресла, втягивая в себя этот запах, пока Алексей навис сверху… В окно пассажирского сидения очень грузно и очень надрывно забарабанили, и Антон вздрогнул, поднимая голову и вместе с Алексеем разглядывая подошедшего. На уровне их лиц маячило лицо Арсения. Бледное, с покрасневшими от холода щеками. Парень был в одной лишь бесформенной толстовке, которую, скорее всего, спер у старшего брата, и чуть подрагивал, но его выпученные темно-синие глаза заставили Антона покрыться ледяным потом. Взгляд этих безжизненных глаз пробежался по рукам старшего брата, которые сейчас лапали тело его передруга-недопарня, и губы слегка задрожали. Он посмотрел в неожиданно напуганные глаза Алексея и неестественно наклонив голову, глухо прорычал: — Время кормежки.