***
— Блеск, — повторил Антон уже в сотый раз, просто безысходно уткнувшись лицом в мягкую подушку. Рядом убирающий со стола Арсений лишь закатил глаза к потолку и вопросил у бородатого всемогущего мужика: «Почему именно я? В чем я провинился?». Хоть ответ и приходил сам собой, Попов не уставал вновь и вновь раздраженно цокать каждый раз, когда Антон открывал свой недовольный рот. — Что опять? — Что опять? — переспросил Шастун, отрывая голову от подушки. — Я опустился на самое дно. Ниже некуда. — Чего тебе не нравится? Учитывая то, что отец Арсения буквально самыми наиупрямейшими выражениями отправил Антона спать в комнату своего младшего сына (вместе с младшим сыном, конечно же), нравилось Шастуну малое. За исключением приятно набитого желудка и легкого головокружения от выпитого и выкуренного, парень то и дело ощущал дискомфорт. Спать на одной кровати с мудилой, который шантажировал тебя на протяжении какого-то времени, а потом оказалось, что это он так проявляет свою не пойми откуда взявшуюся любовь. Ну не чудо ли это? Фраза от Арсения: «А где ты видишь место для того, чтобы расстелить тут матрас?», — ввела Антона в уныние. Последующая фраза Попова: «Если так страдаешь — иди спать к Сереге и моему брату», — разбила Шастуна окончательно. Удивительно, что крики Матвиенко стихли уже как полчаса. Когда глава семейства на весь дом заявил, что Антон идет спать к Арсению, а Алексей делит ложе с Сережей, последний распсиховался. Хотя нет, не так. Он на коленях, вцепившись в ногу отца его друга умолял того взять с собой, но дядя Сережа был непреклонен. Отмахнувшись словами: «Мне завтра на работу рано вставать», — он пожал плечами и, чуть покачиваясь, отправился в свою спальню. Тогда Матвиенко метнулся к единственной надежде, а именно к своему лучшему другу Арсению, но тот лишь смущенно взял шокированного решением старшего Попова Антона за рукав толстовки, серьезно кивнул Сереже и ретировался из гостиной. Сидящий неподалеку от Матвиенко Алексей растянул потрескавшиеся тонкие губы. По квартире разлетелись звуки анальной схватки. Теперь, когда стало значительно тише, Арсений мог только гадать — либо Сережу зажали и жестко изнасиловали, либо зажал Сережа, но вместо изнасилования нанес смертельный удар в темечко противнику. По крайней мере было тихо. Из комнаты отца монотонно доносился звук храпа — отец семейства уснул беспробудным сном. Арсений протер уставшее лицо. Все-таки, когда нет громкой музыки и подвижной компании, алкоголь играет не на энергию, а наоборот. Все тело медленно обмякало и хотелось поскорее упасть головой на подушку, только вот огромная двухметровая палка, лежащая прямо поперек дивана, заставляла Арсения мяться у стола. — Эй, ты долго будешь так лежать? — А что? — подняв голову и прищурив глаза, шикнул Антон. — Не нравится? — Не в этом дело, — подходя к дивану и пиная вылезающую за его пределы ногу, фыркнул Арсений. — Но ты тут не один. — Какие мы нежные. Хоть и передразнил, но почти сразу же собрался в комочек и перекатился к стене, вжимаясь в нее лбом и остальным телом. Антон был похож на личинку майского жука, закопавшегося далеко в теплой земле на спячку. Нахмурив и без того хмурые брови, Арсений оперся одним коленом в диван и тронул Шастуна за плечо. — Ну чего? — опять же недовольно ответил парень, развернув голову. — Я сплю у стенки. — Упираются коле-енки, — почти пропев как в старом добром мультике, передразнил Арсений. — Ты мыться не будешь? — Чего не буду? — Вонючка. — Да какого!.. Антон успел только подскочить, как ему в лицо прилетела свежая футболка, домашние штаны и даже чистые боксеры. От их вида Шастун вздрогнул и возмутительно посмотрел на Арсения. Тот только расплылся в довольной улыбке: — Я брезгую спать с грязными людьми. Учитывая то, что Антон не напрашивался, ему стало в разы обиднее, и еще сильнее — неловко. Схватив чистый комплект одежды, он фыркнул в лицо хитрому Арсению и вышел из комнаты, направляясь в сторону ванны. Почему никого из остальных обитающих в этой квартире на коснулся закон о немедленном и обязательном приеме водных процедур — парень не знал, но решил не спорить. Вышел он через пару минут, разгоряченный, с мокрой шеей и стопами. Хлюпая по полу, Антон натирал мокрые волосы, а когда вошел в комнату почти сразу же поменялся ролями с Арсением. Тот взял чистую одежду и отправился в ванную, а Антон упал на кровать. Надо же. К удовольствиям сегодняшнего вечера теперь относились не только вкусная еда и приятное головокружение после хорошего алкоголя, но и ощущения чистоты. Мягкая одежда облепляла горячую кожу, парня еще сильнее начало клонить в сон. Он лег, подлезая к стенке и полностью заворачиваясь в кокон из одеяла. Лишь на секунду Антон проснулся, когда дверь в комнату отворилась и выключатель щелкнул, погружая пространство в темноту. Послышалась возня за спиной, Шастун почувствовал чужое тепло, а затем провалился снова в сон.***
Проснулся Антон от очередной возни и уже успел проклясть Попова за широкое шило в жопе, которое кололо так, что Арсений не мог уснуть, но услышав звук закрывающейся двери, Антон насторожился. Из-за собственного сбитого дыхания, парень почти не слышал звуков в комнате, а потому аккуратно развернулся, обнаруживая пустоту за своей спиной. Ушел. Протерев заспанные глаза, Шастун поднялся на диване, слепо оглядывая комнату. Сквозь плотные темно-синие занавески почти не проходили лучи уличных фонарей, луны и звёзд, а потому комната тонула во мраке. Туалет или ванная находились совсем рядом с комнатой, если где-то в них зажегся бы свет, Антон это увидел. Аналогично было с кухней. Хоть та и располагалась дальше, но при включении света сияла она дай бог. Однако квартира оставалась утоплена в темноте. Антон опустился обратно на подушку, ложась прямо на спину и разминая затекшие за какое-то время руки и ноги. Для уверенности он выждал несколько минут. Арсений мог бы ходить в туалет, не включая свет, а значит… «Что значит?», — подумал про себя парень, сморщив лицо. — «О чем ты думаешь? Спи уже, блять». Но как бы Антон не хотел уснуть, мысль о пропавшем мальчике-пидорасе не давали покоя. Точно весь алкоголь, что вечером порывал ко сну, решил вдруг пробудить в Шастуне желание найти приключений на пятую точку. И правда пробудил. Через пять минут в комнату никто не вернулся, и Антон раздраженно сел на диване. Он комкал в кулаках одеяло, понимая, что из-за этой сраной Белоснежки, а точнее из-за ее отсутствия, не может сомкнуть глаза, хотя спать хотелось достаточно сильно. Плюнув на все, парень аккуратно, чтобы ни одна пружинка под ним не заскрипела, слез с дивана и медленно открыл дверь, выходя из комнаты. Храп дяди Сережи размеренно разносился по квартире, застилая тишину. От этого становилось легче передвигаться. Уже привыкший к темноте Антон аккуратно заглянул в ванную и туалет, но там никого не было. Он ощущал себя мамкиным сталкером, но не мог ничего с собой поделать. Какое-то жгучее желание, мешающее в себе любопытство и раздражение, подталкивало Антона пройти дальше по коридору. Из гостиной послышалось дыхание, явно принадлежащее Матвиенко. Во сне этот парень что-то непонятно говорил, смакуя слова с громким причмокиванием, но Антон не стал в них разбираться. Он вынул голову из гостиной. Последнее место — кухня. Если этот тупой Попов пошел попить водички и уснул прямо перед холодильником, Антон его точно убьет. Не пожалеет, возьмет пустую бутылку из-под пива, разобьет об угол стола и вспорет этого слащавого ублюдка импровизированной розочкой. Бесшумно скользнув к порогу кухни, Антон был уже готов зашипеть сквозь зубы, ругаясь матом на Попова, но вдруг замер. Замер, как кролик перед удавом. Лишь с громко бьющимся сердцем, в одночасье взмокающим затылком и сбитым шумным дыханием, которое Антон тут же остановил, прижав ладонь к носу и рту, парень остановился возле порога. Из кухни доносились странные звуки, никак не похожие на сопение уснувшегося Арсения. Это были смешанные звуки, и от приходивших на ум мыслей Антону становилось не по себе. Он крепко сжал губы, бесшумными ударами в грудь стараясь утешить свое разбушевавшееся сердце, и чуть просунул голову на кухню. Его пробило дрожью. Даже дыхание перехватило. Ближе к окну, в небольшом проеме между стеной и кухонным столом, стояли два человека. В широких плечах одного Антон разглядел Алексея, а в очертаниях профиля другого — Арсения. Старший прижимал младшего к стене, беспардонно шаря руками по чужому телу. Горячее дыхание обжигало бледную шею, покрытую родинками, опаляло покрасневшие щеки и уши. Антон увидел, как Арсений запрокинул голову, а старший Попов, не теряя секунды, примкнул к шее губами. Очерчивая влажным языком кадык, Алексей сжал губы, втягивая в себя податливую кожу, отчего Арсений оскалился, дернувшись. — Тише, — шепнул старший брат, зализывая оставленную отметину. — Какой ты нервный… — Заткнись, — сдавленно ответил ему Арсений, отворачивая голову в сторону и тяжело дыша. От положения головы парня Антону даже показалось, что они встретились взглядами. Сердце пропустило пару ударов. Что же ему делать? — Отпусти. Я пойду к себе. — Зачем? — судя по голосу Алексея, он сделал весьма жалостливую моську. — Там тебя все равно никто не ждет. Давай постоим так еще немного. Он растянул сухую улыбку и ледяными пальцами забрался под футболку младшего брата, подушечками касаясь разгоряченной кожи. Арсений невольно выгнулся, пробиваемый контрастом ощущений, и закрыл глаза, вцепившись в плечи Алексея. С губ младшего Попова то и дело слетали непонятные звуки, от которых Антону становилось неловко. Он бы хотел отвернуться от данной картины, сорвать с головы пару клоков волос и вернуться в кровать, стараясь раствориться во сне, но он не мог. Просто по существу не мог. Когда рука старшего брата с потянутой груди Арсения скользнула ниже, сначала к торсу, к пупку, а затем опустилась так, что ее не было видно из-за мешающего обзору стола, а младший Попов шумно выдохнул в потолок, Антон ударил по выключателю. Кухню озарил яркий свет, от которого все трое зажмурились, морща нос. Сквозь мешающуюся боль, Антон все-таки открыл глаза. Алексей болезненно потирал лицо, Арсений и вовсе стоял, прижав к горящим щекам ладони. Наверное, он подумал, что в комнату вошел отец. Хотя, может быть, и не об этом он сейчас думал. Словно не чувствуя себя и землю под ногами, Антон преодолел расстояния от порога кухни до Арсения, схватил последнего за запястье и потянул за собой, а тот, точно податливая овца, идущая за свои пастухом, двинулась следом. За спиной не послышались протесты Алексея. Более того, ни единого слова не было произнесено в коридоре. Лишь подходя к комнате Арсения и открывая дверь, Шастун увидел, как на кухне Алексей щелкнул выключателем, и квартира снова погрузилась во тьму. Арсений не спешил оправдываться. Не спешил говорить что-то в свою защиту и совершенно не сопротивлялся, когда Антон, схвативший парня за плечи, сильно встряхнул безвольную тушку. Арсений лишь податливо подался порыву Шастуна, а после смущенно отвел голову в сторону. Будь в комнате светло, Антон бы поразился степенью красноты лица Попова. — Какого черта это было? — сжимая руками плечи Арсения, прошипел Шастун. — Ты же мне сам говорил, что тебе от этого плохо. Так какого черта? — Все в порядке, — просипел Попов, скидывая чужие руки. –Давай ложиться спать… — Ты совсем ахуел? Антон не выдержал. Его рука теперь покоилась не на плече Арсения, а на вороте его футболки, плотно сжимая ткань в кулаке. Попов чуть привстал на носочки, задирая голову. Горячее напряженное дыхание Антона опаляло ему лицо. — И ты мне говоришь, что это я не могу выбрать себе настроение? Посмотри на себя, — почти рыкнул Антон. — Ты мне только вчера говорил, что я тебе нравлюсь. Сегодня звал меня в кино, мы даже, блять, уснули вместе. Так какого черта… — Ты собираешься встречаться со мной? — Арсений поднял голову. — Ч-Что? — Ты собираешься встречаться со мной? — Какого хера ты!.. — Антон непроизвольно напрягся. — Ты даже не рассматриваешь меня, как парня, так чего ждешь от меня безупречно чистой любви? * Антон даже не понял, что произошло. Просто его руку, держащую ворот чужой футболки, неожиданно скинули легким ударом. Арсений поправил воротник и пальцами зачесал растрепанные темные волосы на бок. Ему было стыдно. Настолько стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю, а он опять трепал своим длинным языком какую-то непонятную ахинею, лишь бы поговорить с Антоном. А тот как дурак все впитывал, даже не разбираясь в смысле слов. — Ты поехавший, блять, — сквозь зубы процедил Антон. — Ты просто тронувшийся! — Да че тебе так приелось это?! — уже по-настоящему разозлившись, гаркнул Арсений, но все еще шепотом, чтобы не поднимать весь дом на уши. — Разве тебе не должно быть похую? — Мне и так похую! — рявкнул в ответ Антон. — Так чего ты продолжаешь лезть? — Поэтому ты ведешь себя, как припизднутый! — Да какая разница! — Такая, что это ненормально! — Не делай вид, что ревну!.. Арсений вдруг запнулся на полуслове, и Антон точно увидел, как сверкнули голубые глаза напротив. Они стояли в полной темноте, но Попов словно вычислил замешательство на лице парня напротив. С некоторым садистским увлечением, он сделал шаг к Антону, отчего тот по инерции шагнул назад, а затем Арсений поднял руку и пальцами коснулся груди парня. Со стороны брюнета послышался смешок. Такой ехидный, будто это не его спалили с собственным братом на кухне минутами ранее. И Антон не понимал, что значит этот смешок, но когда Арсений сделал еще шаг вперед, а Шастун также инстинктивно отступил, его ногам помешала преграда в виде дивана. Плохо. Очень плохо. — Ты ревнуешь, — блестяще заключил Попов. — Что ты, блять, несешь… — У тебя сердце колошматит, как ненормальное, — протянул Арсений. Его горячее дыхание обожгло шею Антона, и тот почти пискнул, сдерживая в себе порыв заматериться ором. — Чего ты так напрягся? — Я только что видел, как два мужика, генетически родственные, на секундочку, обжимались на сраной кухне! — несмотря на то, что Антон говорил тихо, слова, выплевываемые с явным раздражением, сжимали его горло и иногда переходили на неразборчивый шепот. Но сердце под рукой Арсения забилось только сильнее — Что мне прикажешь делать? Расслабиться? — Ну раз ты напряжен… Слова Арсения содержали в себе некоторую уловку. Пока Шастун пытался разгадать смысл этого хитрого пиздеца, что сейчас с ехидной лыбой стоял напротив, пальцы Арсения двинулись с тяжело вздымающейся груди ниже, к животу. Ногти аккуратно скользили по темной футболке, подушечки пальцев ощущая тепло чужого тела. Антон заметил это лишь тогда, когда пальцы Арсения задели выступающую из-за вздернутой футболки тазобедренную косточку, царапнув кожу. Вздрогнув всем телом и поддавшись назад, Антон уже готов был закричать что-то малоприятное в адрес младшего Попова, но последний ловко прилепил вторую руку к губам Антона и сам повалил парня на диван. Когда сердце бьется слишком сильно, каждый импульс отдается эхом в ушах. Антону стало мгновенно жарко. Парень не помнил, когда последний раз оказывался в такой неловкой ситуации, когда он полусидит-полулежит на диване, а сверху ему затыкает рот какой-то другой мужик. Может быть, не помнил потому, что этого не происходило, но Шастун (честное слово) пытался вспомнить. Ладонь Арсения прижалась так сильно к чужим губам, что Антону стало тяжело дышать, а щеки заболели под напором сильных пальцев. Хотелось кричать. Заорать во все горло, перебудить дом, а затем швырнуть Арсения в дядю Сережу и, распрощавшись навсегда, сбежать в ночную прохладу. В комнате стало душно. Антон наконец-то додумался поднять руку, чтобы резким движением сорвать ладонь Арсения со своих губ. Попов поместился ровнехонько между чуть расставленных ног Шастуна. Последнего перекосило так сильно, что губы не могли вымолвить ни слова — щеки и скулы свело от напряжения. — Что ты делаешь?! — зашипел Антон, отбрасывая руку Арсения. — Слезь с меня! — Почему ты шепчешь громче, чем кричишь? — раздраженно переспросил Арсений. Он стоял на коленях между раздвинутых ног Антона, но после своих слов, как бы отступая, спустился на пол. Теперь Антон лишь слепо мог разглядеть очертания фигуры, маячащей где-то внизу. — Че ты, блять, творишь? — рыкнул Шастун, но когда чужие руки тяжело упали на его собственные бедра, Антон чуть ли не в голос крикнул: — АРС! — Я же сказал тебе быть тише! — чуть недовольнее мяукнул Арсений откуда-то снизу. Антон почувствовал неравномерное шевеление у себя между ног. — Или мне и дальше нужно будет тебя затыкать? Вряд ли неделю или две назад Антон смог бы предугадать то, что случилось сегодня вечером. Вряд ли он бы предугадал то, что будет массажировать ноги какому-то местному школьному пидорасу-авторитету, вряд ли бы предугадал веселые покатушки на чужих коленках с душераздирающими разговорами, вряд ли бы предугадал какие-то непонятные намеки от жителя планеты пидорасов. Мог бы предположить, в своих самых отдаленных кошмарах, конечно же, но вряд ли бы предугадал. Однако то, что происходило сейчас, не клеилось ни с ночным кошмаром, ни с ночным ужасом. Это было хуже. Хуже, чем комочки в манной каше или отключившийся комп с несохраненными файлами. Это было хуже всего, потому что было стыдно. И Антону пришлось это испытать. Он замер в очередной раз, когда кожей, через легкую ткань домашних штанов, почувствовал горячее дыхание в области паха. Внутри все перевернулось, грудная клетка остановилась в процессе вдоха и не думала опускаться, оставляя своего хозяина без так желаемого кислорода. Антон смотрел куда-то в потолок, боясь перевести взгляд вниз. К нему прикоснулись. Прикоснулись в самом, пожалуй, неожиданном месте. Перед глазами промелькнула жизнь: улыбающаяся мама, готовящая утром яичницу, суровое лицо отца, читающего новости, а вот и первый класс, и сам маленький Антон, на первое сентября задумавшийся о чем-то и опоздавший на линейку. Мысли перед смертью. Шастуну показалось, что он умирает. — Ты и правда напряжен, — хмыкнул Арсений прежде, чем сомкнуть губы на чуть выпирающем в штанах члене Антона. Тот дернулся, вместе с вздернутой во вдохе грудью подняв и руки. Они так и застыли в воздухе с донельзя напряжёнными пальцами, словно Антона за хуй цапнул электрический угорь. — У тебя пися дернулась. — От-е-би-сь, — по слогам прошептал Антон куда-то в потолок отрешенными голосом и зажал губу между зубов, чтобы не ругнуться на всю квартиру. А почему он, собственно, сдерживается? — Это, наверное, потому, что ты наблюдаешь картину, как два мужика обжимаются. А не встал он из-за того, что мы не братья и не на кухне? — Я те сейчас въебу, Попов, — Арсению показалось, что глаза Антона сверкнули жаждой крови в темноте. — Отойди. От моего. Хуя. — А то что? И не дожидаясь ответа, Арсений вновь опустил голову, вжимаясь губами в выпирающий орган. Антон подавился угрозами, вскинув голову. Его выпученные глаза в спонтанном приступе какого-то подобия эпилепсии то закатывались, то яро моргали, а парень мог лишь поджимать пальцы на ногах, желания не оглохнуть от стучащего в висках сердца. Арсению, кажется, до около загробного состояния товарища по спальному месту было абсолютно наплевать. Он вцепился в чужие бедра так сильно, что наверняка крепкие пальцами оставили пару-тройку следов, а затем сжал губы, обхватывая член поперек ствола. Антон беззвучно открыл рот, боясь произнести даже малейший вздох. Его била мелкая дрожь, а сердце колошматило так, что голова уже не выдерживала. — Будешь продолжать спорить, — прошептал Арсений, положив ладонь на член и пальцами оттянув резинку штанов. — Или хотя бы посмотришь на меня? — А смысл? — отрешенно переспросил Антон, поджимая губы от соприкосновения прохладной сухой ладони к органу. — Я же все равно нихуя не вижу. Он подавился собственными словами, когда почувствовал на головке влагу. Неожиданно влага появилась и в глазах парня, и он даже взмолился кому-то, благодаря за движение Земли вокруг своей оси, за смену дня и ночи и в прочем за то, за что обычно не благодарят. Еблет Антона в подобной ситуации это последнее, что хотелось бы выставить на всеобщее обозрение. Арсений не издавал ни звука. На секунду он чуть отодвинулся для того, чтобы смачно облизнуть собственную ладонь, а затем снова положил ее на член Шастуна, сделав рваное движение. — Что ты… делаешь… — до крови закусив нижнюю губу, спросил парень. — Ну… хуй чужой дрочу. Почему Шастун до сих пор не запульнул Попова в дальнее плаванье одним ударом ноги, не ведал даже сам Антон. Было ли тому виной тяжесть в ступнях или же в паху, парень решил не разбираться. Он оперся руками о диван позади себя, пальцами комкая одеяла, которым лишь недавно укрывался, и вжал голову в плечи так, что уткнулся носом в собственное плечо. Еще одно рваное движение вызвало у него сдавленный выдох, а когда Арсений решил пустить в ход весь свой немного скудный арсенал цирковых фокусов, и накрыл покрасневшую головку члена губами, Антон вздрогнул. Вздрогнул и застыл в этом положении. Даже бедра немного приподнял, потому что задница конкретно запотела от всей этой гейской чертовщины. Антон был девственником, но девственником с опытом. Ему дрочили, сосали, и сам он не раз проявлял инициативу, но ничего стоящего и «настоящего» парень пока не испытал. Бросившая его девушка, скорее всего, решила попытать удачу с парнями побогаче и поплечистее, а Антону… «…достался пидорас», — закончил в своей голове Шастун. Времени думать, кстати, совсем не было. Арсений привстал на коленях, так, чтобы член удобнее входил в его рот, и, сконцентрировав все внимание на одной непонятно откуда взявшейся зеленой точке, маячившей перед глазами, взял член полностью, губами касаясь основания. По комнате разнесся прерванный адекватностью резкий вздох, и в темные волосы вцепились длинные сухие пальцы. Неумелые движения со стороны Арсения, которые Антон явно чувствовал и не мог скрыть своего стыда, заставили его член окаменеть. Наверное, даже в прямом смысле. Парень согнулся, все еще держа Попова за волосы, а теперь и прижав его голову своим животом. Откуда-то снизу послышалось сопение, перебиваемое тяжестью хуя во рту. Антон еле разогнулся, но отпускать чужие волосы на стал. Лишь переспросил. — Оф фа фафнеф фоим феем… — Каким блять феем? — не своим голосом вновь просипел Шастун. Арсений приподнял голову, скользнув губами по всему стволу, и, глубоко вздохнув, повторил: — От тебя пахнет моим гелем для душа. Антон не ответил. В гробовой тишине он переместил вторую руку на голову Попова, вновь захватывая волосы, а затем резко потянул руки в разные стороны, зашипев: — Я блять в твоем доме, ебалай! Чем мне еще мыться, если не твоим гелем?! Но кажется даже насильственный абьюз со стороны Шастуна никак не повлиял на желание Арсения продолжить то, за что его еще не убили и даже не отпинали. Он перехватил тонкие запястья, прижимая их к дивану и снова нагнулся, теперь уже свободнее и привычно заглатывая член по середину и начиная двигать головой. Когда Антон уже не мог поднять собственных рук, к губам и рьяно работающему языку присоединилась ладонь Попова, надрачивая член от середины к основанию и иногда оглаживающая напряженные яички. В бреду, доставляющем странное удовольствие, Антон невнятно шептал, то сгибаясь пополам, то выгибаясь в другую сторону. Дрожащие губы не давали ему правильно перенести свои мысли в реальность, а влажный скользкий рот, плотным кольцом сжимающий его член, не давал эти мысли сопоставить. Кончик языка прошелся по всей длине ствола, оглаживая головку, и чуть пощекотав уздечку. Антон замер, не в силах даже дрожать. Не прекращающая двигаться рука Попова продолжала скользить по члену, а его язык щекотал венец головки, то просто дразня, то накрывая его полностью губами. Шастун почувствовал спазмы ниже живота, которые буквально орали ему в уши, что сейчас он кончит от мужского минета. Тело содрогнулось, парень задрал голову, вытягивая плечи вперед и зажмурился, сильно дернув бедрами. Комната вновь наполнилась подавленным силой духа вздохом и последующим тяжелым дыханием. Лишь Арсений, подавившийся чужим хуем, согнулся на полу. — Я… Антон покривил губами. Он был счастлив, что его расплывшееся в неге удовольствия, в стыде и ненависти к людям лицо не было видно в столь поздний час, но все равно приложил ладони к горящим щекам, откинулся на диван и стал как умалишенный кататься колбаской по дивану, приговаривая: — Я пидорас. Я пидорас. Я натуральный пидор. Я испорчен. Я хочу, чтобы меня выбросили. — Я хочу промыть горло, — откашлянулся Арсений, разминая челюсть. — Твою мать, Шаст, ты обкончал всю мою комнату. — Я? — вдруг поднялся Антон, повысив голос с мерзкого шепота на вполне слышимую речь. — Я обкончал? А по чьей это вине я, блять, тут все обкончал? — Тебе первый раз письку трогали? — огрызнулся в ответ Попов. — Ты должен понимать, как и куда кончать, и что нужно предупреждать, когда кончаешь. — Ах, ты же, блять! Предупреждать его надо! Я тебе, блять, сейчас предупрежу… Антон уже потянул руки в сторону, откуда слышался голос Попова, дабы завязать на горле парня ощутимую живую удавку и придать его бренное тело червям, но неожиданно для всей квартиры из комнаты главы семейства послышался жуткий ор: — Угомонитесь, щенки! — заорал он так, что даже мирно похрапывающий на диване Матвиенко подпрыгнул, прикрывая голову и инстинктивно готовясь к нападению. Но дядя Сережа, проснувшийся от криков из комнаты сына, не особо хотел разводить конфликты посреди ночи. Он лишь перевернулся на другой бок и уже чуть тише, но все равно слышимо, прорычал: — Папе-псу завтра на работу… Антон еще никогда так быстро не натягивал штаны и не ложился на диван, отворачиваясь от мира и притворяясь спящим. Словно бы Арсений, проследивший за всем этим по звуку, настолько тупой, что не догадается. Но на радость Шастуну, Попов лишь неровно вздохнул, поднимаясь с пола и тоже лег рядом. Неловкая ситуация. Комнату наконец-то озарил свет. Арсений светил телефоном, выискивая сперму на диване, на полу и даже на самом себе, что-то неприятно шептал, но Антон накрылся подушкой, явно давая понять, что никакие разборки он сейчас вынести не в силах. Лишь когда в сон начало клонить слишком сильно, парень вздрогнул от звука пришедшего на телефон сообщения. По телу прошлись гадкие мурашки, рука подлезла под подушку, выуживая гаджет и еще сильнее освещая комнату. Слепыми, слезившимися глазами парень пытался разобрать смысл сообщения, а когда смысл все-таки дошел, в лежащего рядом Попова прилетела нога. — Ты мне блять отправил тик-ток с котиками? Ты! Ебанный, припизднутый маньяк-насильник! — Это всего лишь котики, окстись, — буркнул в ответ Арсений, в очередной раз поднимающийся с пола и укладывающийся на диван. Комната погрузилась во мрак, в квартире тоже стало тихо. И Матвиенко уснул, и старшему сыну семьи надоело заебывать людей. Воцарил штиль. Только Антон, сжавшийся в чуть дрожащий комочек и рукой пытающийся остановить свое сердце, не мог уснуть. Он старался думать о чем угодно, лишь бы не о том, что только что случилось, но все так или иначе сводилось к минету. К сраному, блять, минету от господина младшего Попова. Антон ведь не слабак, мог бы отпихнуть и надавать по щам. Мог бы выкинуть Арсения из комнаты и заорать на всю квартиру о наболевшем. Мог бы… что угодно. А в итоге просто сидел, боясь дрогнуть. Каждый раз, когда со стороны Арсения слышалось какое-то шуршание, Шастун застывал в ужасе. Он вообще не был уверен, что отворачиваться от Попова, предоставляя последнему прямой путь до тощей задницы, было хорошим решением, но по-другому Антон не мог. Под одеялом было жарко, а вот ступни одолевал холод. От контраста кружилась голова. В тишине комнаты послышался чуть хрипловатый голос: — Ты спишь? Судя по интонации, Арсений тоже устал. Он устал лежать, свернувшись точно также, как Антон, и прогонять в своей голове мысль о том, что Попов снова все испортил. Сначала наладил, и вот опять вогнал в пучину отчаяния. Будь рядом Сережа, Арсений предпочел бы умереть от рук старого товарища, но Матвиенко спал, не подозревая, какой серьезный разговор и не менее серьезный пиздец ждет его завтра. А сегодня, пока Попов младший не услышал ответа от лежащего рядом парня, на душе отлегло. «Уснул. Настолько ему плевать на такого мудилу, как я?», — грустно пронеслось в голове брюнета. — Спокойной ночи, — прошептал он в темноту, из-за чего Антон лишь сильнее напрягся, а услышав последующее прокусил свою нижнюю губу, сдерживая накатывающую на глаза влагу. — Я люблю тебя. *Фраза, которую я запомнила из дорамы «Достоинство джентльмена». Как по мне… нормас