Always there

Я никогда не видела его после того дня, но меня не покидало желание сделать это снова. В один из дней, после утомительного пребывания в школе, я в третий раз в жизни оказалась в доме Рэдли. Прошлые попытки выманить мистера Артура из дома заканчивались неудачей, и на этот раз я решила во чтобы то ни стало ещё разок увидеть нового друга. Я тихонько поднялась на крыльцо. А ведь было время, когда один взгляд на этот дом заставлял мое сердце биться быстрее, ладони потеть, а коленки — подкашиваться. Теперь же тишина вокруг дома, прежде казавшаяся жуткой, успокаивала меня. Я опустила глаза на рисунок, который держала в руках. Джим не одобрил мою идею нарисовать картину для мистера Артура.  — Глазастик, сама подумай — что взрослый человек будет делать с рисунком? Зачем он ему? — с сомнением протянул он, смотря на меня сверху вниз так, будто его рост и напускная серьезность могли убедить меня в абсурдности идеи.  — Он повесит его на стену или ещё куда-нибудь, — ответила я, сердито всплеснув руками, — откуда тебе знать, понравится ему или нет? Я улыбнулась, залюбовавшись нарисованным Артуром, сидящим под деревом вместе со мной. Мы улыбались, подставляя лица желтому солнцу, краешек которого выглядывал из угла листа. Я нагнулась и просунула листок под дверь.  — Страшила… то есть мистер Артур. Это Джин-Луиза, — позвала я. — Я не уверена, что вы слышите, но я только хотела сказать, что сделала для вас кое-что. Это рисунок. Я сама его нарисовала. На секунду мне показалось, что я услышала звук шагов внутри дома. Я замерла, ожидая, что дверь вот-вот откроется, мистер Артур выйдет и скажет мне: «Привет». Но дверь так и осталась запертой, и дом снова погрузился в мертвую тишину.  — Мистер Артур, я знаю, вы не любите выходить. Но если вы когда-нибудь это сделаете, я бы очень хотела вас увидеть. Мы могли бы даже поиграть вместе! Аттикус и Кэлпурния всегда говорили, что мне нужно учиться быть более терпеливой, потому что жизнь — это сплошное ожидание. Я решила воспользоваться их советом и начать практику прямо здесь и сейчас. Я терпеливо ждала, пока кто-нибудь откроет. Я упорно ждала до тех пор, пока до меня не донесся голос Кэл, зовущей обедать. Бросив на дверь разочарованный взгляд, я развернулась и во весь дух побежала через сад Рэдли домой, забыв притворить калитку.  — Когда ты уже наконец перестанешь тревожить мистера Артура? — проворчала Кэл, стоило мне появиться на пороге.  — Я никого не тревожила, — ответила я, усевшись за стол, — я всего лишь подарила ему свой рисунок. Кэл нахмурилась.  — Я надеюсь, что мистер Артур или мистер Натан Рэдли когда-нибудь попросят тебя угомониться, и ты перестанешь наносить им визиты, — подытожила она. Рисовать мистера Артура почти вошло у меня в привычку. Когда мне становилось скучно на уроках, я позволяла себе немного пофантазировать и изобразить нас с мистером Артуром за тем или иным занятием. Иногда я рисовала Дилла, или даже Джима, если в тот день он был снисходителен ко мне. Обычно Джим получался хмурым, потому что в реальности постоянно на что-то злился. Однажды я перестаралась с размерами, и огромные брови стали больше похожи на рога. Джим тогда долго ругался. Учительница тоже всегда начинала кричать, когда заставала меня за рисованием. Почему-то мои попытки объяснить, что я рисую оттого, что урок слишком скучный, только делали её ещё более сердитой. Однажды вечером я сказала Аттикусу, что мне слишком легко учиться, и я хочу поскорее закончить школу.  — Глазастик, если ты закончишь школу, тебе придется искать работу, — объяснил Аттикус, сидя на краю кровати.  — Я найду работу. Я стану адвокатом, как ты. Аттикус засмеялся.  — Ты кого угодно переспоришь, — сказал он с улыбкой, прежде чем поцеловать меня и пожелать спокойной ночи. Школа с каждым днем становилась всё более утомительной. Я слишком отчетливо ощущала себя мальчишкой, чтобы водиться с девчонками, но в то же время я слишком сильно чувствовала себя девчонкой, чтобы играть в мальчишеском кругу. Я продолжала скучать на уроках, чем вызывала недовольство со стороны учителей. Каждый раз моя попытка отстоять свою точку зрения в темах, мне не совсем понятных, неминуемо заканчивались спором. Иногда скука нападала на меня и дома, когда Аттикус был занят, а Джим кичился, что он уже взрослый, чтобы играть. В один из вечеров, когда дома на меня опять перестали обращать внимание, я вновь решила наведаться в дом Рэдли, на этот раз с пустыми руками. Присев на крыльцо, я задумалась. Когда я все-таки решилась заговорить, вместо слов из горла вырвался глухой всхлип, и я неожиданно для себя заплакала.  — Я не знаю, как у вас это получается, — выдавила я между рыданиями, — как вам удается все время быть одному? Неужели вам нравится, что вас никто не любит? Страшила, я не понимаю, как так. Я наблюдала за тем, как слезы падают на крыльцо, оставляя на досках крохотные разводы. Внезапно из-под двери выскользнул сложенный лист бумаги. Я подняла и развернула его. С листа на меня смотрело задорное нарисованное лицо. Рисунок заставил меня улыбнуться, ведь теперь я точно знала, что он слышит меня. Я была не одна.

***

Это произошло незадолго до моего двенадцатого дня рождения. День моих именин выпал на середину учебной недели, и Аттикус сказал, что мы отпразднуем, как только я вернусь из школы. Кэлпурния испекла вкуснейший торт, и я с удовольствием слопала два куска за один присест. Аттикус преподнес мне платье, а Джим отдал несколько своих старых книг.  — Они тебе понравятся, — заверил он, — там есть многое из того, что ты позже пройдешь в школе. Чувствуя себя совершенно счастливой, я положила на стол все подарки, и тут кое-что привлекло мое внимание. На краю стола лежала плоская прямоугольная посылка, обернутая коричневой бумагой с аккуратно выцарапанным на ней моим именем.  — А это от кого? — поинтересовалась я, сгорая от любопытства и пытаясь прощупать посылку на предмет содержимого.  — Я нашел это утром на крыльце, — пояснил Аттикус. — Открывай, Глазастик. Я надорвала бумагу и осторожно сняла ее, доставая подарок. Им оказался альбом, кажется, альбом для вырезок. Открыв его, я с удивлением обнаружила один из рисунков, которые приносила Артуру, вставленным в первую страницу. Я пролистала альбом. Все страницы, кроме последней, были заполнены моими рисунками. Последний же был выполнен гораздо более опытным художником, чье мастерство заметно превосходило мои умения. Я застыла, стараясь рассмотреть мельчайшие детали, и лишь через считанные мгновения мне стало понятно, что человек на рисунке — это я. Художник запечатлел меня очень довольной, с широкой дразнящей улыбкой. Я провела пальцем по гладким линиям нарисованных темных волос. Картина была прекрасна. Художник знал, как я выгляжу, знал каждую черту, вплоть до самой незаметной веснушки на щеках. На душе стало как-то непривычно тепло, и я отвернулась, чтобы смахнуть крошечную слезинку. Я никогда не видела его после того случая, но он всегда был рядом.