Солнечный

Митяй ― это солнце в глазах. Митяй ― это серьезность и надежность. Митяй ― это крепкие руки, негромкий смех, который отдается теплом в животе, это дружелюбная улыбка на широком лице, это веселые истории, которые хочется слушать и слушать. Митяй ― это взгляд глаза в глаза и фраза, сказанная уверенным голосом: «Ты мой лучший друг, Мокша!» От этих слов вспыхивает что-то в душе, что-то, чему Мокша Гай не может дать названия, что-то, ради чего хочется жить. С Митяем хорошо: с ним интересно летать на пегах, болтать о глупостях всю ночь напролет, делиться тайнами, которыми ни с кем не поделишься. И даже ту их размолвку по поводу нырка в землю они смогли преодолеть. ― Помнишь тот камешек светящийся, который я из мира за болотом вытащил? ― спрашивает Митяй, снимая с себя рубаху. ― Таскал я его пару дней в кармане, а тут вижу, Глашка идет с ведрами от колодца. ― Та, которая левым глазом косит? ― уточняет Мокша. Митяй стягивает штаны, и Мокша на мгновение отвлекается, любуясь его фигурой. Как же все-таки он ладно скроен! ― Она самая, ― кивает Митяй, встряхивая золотой гривой. Волосы сияют, в них словно запутался солнечный свет. ― И тут меня под руку словно что-то толкнуло. Вытащил я этот камешек и ей отдал. Она, конечно, удивилась, но поблагодарила и камешек взяла... Ух, хороша, ― фыркает он, заходя в воду. ― Не стой столбом, иди ко мне! Ради Митяя Мокша готов идти хоть на край Земли. ― Ну а дальше? ― спрашивает он, присоединяясь к Митяю в реке. ― Отдал и все? ― Да не, ― мотает головой Митяй. ― Видел я ее сегодня, оба глаза у нее нормальные, представь? ― Может, напугал кто, глаза нормальными и стали, ― пожимает плечами Мокша. ― Да ну тебя, ― фыркает Митяй, брызгая водой. Мокша застывает, наблюдая, как двигаются его мускулы под кожей. ― Я спросил у нее про камень. Она сказала, что пропал он куда-то. ― Ну пропал и пропал. Посеяла небось, руки у этой дуры всегда дырявые были. ― А тебе не кажется, что это как-то может быть связано? ― спрашивает Митяй, ложась спиной на воду. Его хозяйство показывается над водой, и Мокше внезапно становится неловко, он отводит глаза. Словно на девку купающую пялится. Только рядом не девка, рядом друг, лучший друг! А он со своими мыслями дурацкими... ― Не кажется, ― буркает Мокша, глядя как река несет мимо него щепку. Казалось бы, в прохладной воде все должно съеживаться, а внизу живота наоборот становится жарко. ― Я спрашивал, ― отвечает Митяй. ― Она сказала, что камень вечером был у нее за пазухой, сунула да забыла, а с утра его не было, зато глаза нормальными стали. Глашка считает, что он ночью выпал да закатился куда-то. Всплеск за спиной дает понять, что Митяй перевернулся в воде и вновь стоит на ногах. Мокша снова поворачивается к нему. ― Мне кажется, эти камни особенные и способны исцелять людей, ― взмахивая рукой, говорит Митяй. ― Тот мир особенный, вещи из него должны быть такими же. Мокше нравится наблюдать за ним, когда тот чем-то увлечен. Желтые глаза сияют, словно наполняясь внутренним светом, красиво очерченный рот периодически складывается в легкую полуулыбку, движения рук быстры и широки. ― Думаешь? ― Уверен, ― кивает Митяй, и Мокша заряжается его уверенностью. Разве может быть иначе, если Митяй так считает? ― Я хочу нырнуть туда еще раз, найти еще один светящийся камень и проверить. Ты со мной? ― в порыве чувств Митяй хватает Мокшу за руку. Мокша не может ему отказать, он отказал однажды, и это стоило им тяжелой для обоих ссоры. А еще он не может отвести взгляд от Митяя, от его сверкающих солнечных глаз, от узких губ... Мокша подается вперед, но тут слышится голос Сергиуса: ― Вы двое, где вы там застряли? Митяй отклоняется назад. Мгновение разрушено. Мокша отводит глаза. Гай откинулся в кресле, сжимая в руке собственный член. Зря про него думали, что эльбы выпили из него всю силу, у Гая все работает нормально, но он предпочитает удовлетворять себя сам. Никто за всю его долгую жизнь не смог сравниться с Митяем Желтоглазым, ни у кого, ни у мужчин, ни у женщин не было столь же потрясающих глаз и упрямого характера. На конце члена выделилась капелька смазки, и Гай начал размазывать ее по всей длине. Ни от чего его член не стоял так крепко, как от мыслей о Митяе. Воспоминаний было много, они кружились перед глазами, но самым лучшим всегда было воспоминание о реке. Еще до того, как начались их ссоры, до бесконечных споров и конфликтов, просто они вдвоем. Гай нанес на ладонь крем и задвигал рукой. Он вспоминал капельки воды на груди Митяя, золотившиеся в свете солнца волосы... В своей жизни Гай жалел о чем-то редко, но стоило наплевать на Сергиуса, на весь остальной мир и узнать, каков же Митяй на вкус. Гай сжал член, представляя, что это Митяй обхватил его губами и смотрит наверх, на него, своими невозможными глазами. Бесконечно прекрасный в этой позе. А потом начал двигаться в этой позе, вверх-вниз, насаживаясь на него ртом. Гай закрыл глаза и шумно выдохнул. Пальцы Митяя ласкали его яички, зубы слегка задевали чувствительную кожу, язык обрисовывал набухшие вены. Когда Гай представлял Митяя, ему никогда не нужно было много времени, чтобы достигнуть пика. Он толкнулся в руку и часто задышал, предотвращая стон. С кончика члена плеснула белесоватая жидкость. Возможно, столь богатым воображением он был обязан эльбу, но Гаю было все равно. Если это единственный способ хоть как-то быть с Митяем, то и пусть.