It's good to see you, I must go, I know I look a fright Anyway, my eyes are not accustomed to this light And my shoes are not accustomed to this hard concrete So, I must go back to my room and make my day complete
Она поднимается, пошатываясь, и медленно одевается. Кэйси знает, что он смотрит, она позволяет ему смотреть. Под затылком сосредоточено предчувствие — он за ней не последует. Поэтому сначала она идет в свою комнату, держит их прежний ритм. — Тебе бы лучше молчать. Она говорит совсем беззлобно на выходе, видя, что в нем плещется невысказанное. Она не привыкла быть такой резкой, осторожность в ней плавится, и Кэйси примиряюще добавляет: — Ничего, ничего. Ничего — отзвук всего, что происходило между ними.***
Кэйси завидовала Эвелин. Она же была идеальной. Как и Клэр, и Марша, и Крис. Наверное, отвечала на уроках Денниса исправно, даже горевала и хоронила Кэйси мысленно, корила себя за несделанное. Она, должно быть, очень помогла в бессмысленном расследовании. Эвелин Купер была последней, кто видел Кэйси, и она, со своим голубым беспокойным взглядом, была той же последней надеждой. Нитью, по которой возвращался в отчаянии, бесконечно анализируя, что было сделано не так. Всё в ней было нормально, всё кричало о том, что и Кэйси способна с ней вровень встать. Притвориться одной из многочисленных девочек, озабоченных ровно настолько, насколько им положено. Кэйси испытывала настоящие угрызения совести, подводя Эвелин на эшафот. Это было… когда Кэйси ушла. Не сбежала, а ушла. Череда ещё одних лишенных смысла действий. Пожалуй, то было чисто из разряда физики. Кэйси совершала всё по инерции. Деннис легонько оттолкнул её, после того, как руки её безвольно легли около тазовых косточек. Застыли раскрытыми ладонями, а взгляд курился под потолком. Кэйси дышала очень быстро — потом так тихо, сводя себя к угасанию. Да, она двигалась, одевалась, сжимала ноги. Но начало уже было положено. Его колючая щека, эта упавшая у её уха рука. Ей больно — и это воскрешает её. Она уходила. Незнакомец ворвался в их дом, едва ли знакомый ей откуда-то, когда она, с выдернутым насилу испугом, высунулась из двери, прокралась. Реальное расслаивалось, прошлое и будущее становились месивом настоящего. Теперь она знала, что это был Дэвид Данн. Кэйси ничего с собой не взяла, ничего и не было, кроме пустоты, убаюканной в ней. Она каким-то чутьем лишь решила выкрутить все краны наполную. Затопить дом, где были заколочены двери, окна, она. Смыть за собой всё. Вырваться с начинающей волной туда, где уже растаял весь снег. Она не верила, что идет, дышит, смотрит — и болят глаза от скопленного света. Кэйси шла призраком среди всех, оглядываясь. Эвелин не позвала её — это Кэйси окликнула. Та чуть в обморок не упала. — Это ты? — Эвелин почти визжала на каждом слове, бледная, расшатанная. Неожиданно — Кэйси увидела в себе всю свою силу, обращенную против неё. — Где ты была? — она начала сыпаться. — Что случилось? Пойдем в больницу или ко мне, или… Знаешь, твой дядя… Боже, Кэйси, я просто не верю. Слезы очищающей потерей стекали по её щекам. Кэйси выслушивала её, догадываясь, что та скажет. — Крис умерла, представляешь, — стеклянно повторила Эвелин, как повторяла мноиге дни, не веря в смысл сказанного. — Кто-то убил её. Кто-то убил её. Кэйси даже не дернулась. Впоследствии ей было тягостно за одно — за свою черствость. Ей было жаль, но самым отдаленным образом. Она будто потеряла обоняние, вкус. Эмпатию. Чтобы выжить, приходится подстраиваться под условия. Быть не такой. Что-то случилось за эти месяцы. Взросление или возвращение к детству — инфантильное равнодушие ко всем видам горя, кроме своего. — Ты знаешь, — Кэйси доверительно накрывает её руку своей, — там… он. Её большие глаза сами по себе покрываются хрусталем. За ними не увидишь выпестованную сталь. Она хочет обезопаситься. — Кто, кто? — бедная Эви почти задыхается. — Тот мужчина, который убил Крис и держал меня, — даже не надо всхлипывать, прерывать слова дрожанием голоса, просто сжаться сильнее, — тот мужчина в плаще. Он гонится за мной. — Надо вызвать полицию! — она вскрикивает и закрывает рот рукой. — Кэйси! Как? Как это всё произошло? Не надо, потому что Кэйси якобы растеряна, и они с Эвелин убегают дворами, а все телефоны позабыты. Кэйси предполагала, может, предвидела. Эви кинется их защищать, ей захочется хоть раз в жизни быть по-настоящему храброй. — У меня есть нож-бабочка. Вот и черти в омуте этой девушки. Сидя несколько дней спустя на неудобном стуле, в случайной тихой встрече с Дэвидом, Кэйси не говорят о ножевом ранении Дэвида, причинившим ему не так уж много вреда. Как оказалось. Кевин жив, Дэвид тоже. Кэйси свихнулась — это понятно, врачи так и напишут. Но то было отождествление, в которое невольно окунаешься, живя бок о бок… Единственный шанс его спасти. Импульс. Кэйси раньше такого ни с кем не знала. Да и сейчас, сидя словно вся в паутине, в полном помутнении разума, она не очень понимала, что наделала. Инстинкты. Эвелин — приманка, отвлекающий маневр. Инстинкт отдернуться при дотрагивающемся Дэвиде до плеча. А были просветы. Они начинались. Впервые за долгое-долгое время Кэйси постепенно избавлялась от тумана, в котором погрязла. Как ни странно, она находила смысл своего существования, через темноту и боль, и дикость, и апатию. Путь и не должен быть легким. Страдания. Про Эвелин он ещё не знает, про подсказку от Кэйси — нет. Это всплывет когда-нибудь потом. Эвелин Купер тоже жива. Четвертая неслучившаяся жертва. А может, и двойной ход. Деннис — Зверь в нем был настолько поражен, что больше и не тронул её, Эвелин, на прощание не оставил после себя окончательно выжженную землю. Кэйси смотрела на обои. Вот ещё, важная пометка — Дэвид доверял ей.Countin' flowers on the wall, that don't bother me at all…
Они оба дернулись, услышав это за стеной. Кэйси откинула руку с головы. Медсестра, что была ещё совсем юной при эксперименте Розенхана, к тому же любила кантри. Это они уже узнали, проведя много времени в филадельфийской больнице с её сносными завтраками. Оба машинально рассмеялись, услышав и Синатру. Но больше — от своих реакций. — Тебе это знакомо? — у него была улыбка, похожая на ухмылку. Утомленная. Он тоже — истерзанный. — Да. Чуть-чуть.I've been where the eagle flies Rode his wings 'cross autumn skies
Это было уже исключительно в её голове. Да. Обнаженность. То, как он наблюдал за ней, а она сгорала. Его вопрошающие прикосновения — гораздо позже. Дыхание по шее, прокралось за волосы. Толчок. Её по-птичьи уставшее биться сердце. — Ты помнишь про крушение поезда, Eastrail-177, да? Ты была тогда совсем маленькой, Кэйси, но тебе наверняка рассказывали. Она не среагировала никак больше, кроме поднятого взгляда. Он держит её. Поезд в её воображении, раз за разом, со всеми кричащими людьми в агонии. Склизко, душно. Губы Денниса обветрились за их одиночество, неловко тыкаются за ключицу. Сходит с рельс. — Твоя мама была там. Папа тебе говорил, верно? Резкое расстояние между ними. Его спрятанные глаза за очками. Страх в разреженном воздухе ушел точно так же, как постепенно разливался и кислород, иссыхал в их трате дыхания. И он был там. Дэвид Данн. Кларенс Крамб. Отец Кевина. Келли Кук. Мама Кэйси. Одни из многочисленных жертв, отставленных от единственного выжившего. Дэвид, снявший обручальное кольцо, осторожно присматривающийся к молодой девушке рядом с ним. Татуировка под её коротким топом. Она казалась близкой, живой, как никогда раньше. Он неуклюже с ней флиртовал, ненастойчиво, просто стремясь понравиться. Почувствовать хоть в чем-то расслабление после отказа в Нью-Йорке, от предвиденных ему домашних молчаливых сцен, упорного натирания Одри тарелок, одиноких игр Джозефа и его зова к папе при кошмарах. При бессмысленности всего происходящего стремишься найти хотя бы мелочь. А та ускользает из рук. Очаровательная Келли, работавшая спортивным агентом, прервала его, потому что она была замужем. И им в миг стало неловко, тесно друг с другом. — Просто хотел, чтобы ты знала, — оправдывается Дэвид, — она была замечательной. Как потом говорили, отключилась ещё до того, как камни и трава посыпались градом в окно. Я тоже не помню. Я только видел — потом, на снимках. Стало ей легче? Кэйси не знает, применимо ли вообще легче в таких ситуациях, но спокойствие и понимание возвращаются к ней. Он упоминает мистера Стекло, говорит о злодеях и героях — с неверящей, той же ухмылкой, полной боли. Он не спас Крис. Неуязвимость не помогла ему с Одри. Они не обсуждают это дальше, но оба догадываются — следом, после крушения поезда, отправной точки в их развитии, в их травме, родились не только Неуязвимый и Зверь. Порой так случается — самые слабые, безвольные, те, кто не подозревал за собой и шанса, тоже обретают силу. Через те же страдания. Неправильные ходы. Кэйси всегда мыслила одним отчаянием. Она не сдавалась, и ничего не менялось. Она боролась и сразу же отлетала. Ходила вся в шрамах, нелюдимая. Не впадала в депрессию. Депрессией была вся её жизнь и какой уж там Великой — мелкой, наедине с самой собой. Она и не мыслила о свете для себя, дальнейшее представлялось для неё поделенным на куски, огрызки выпуклой темноты. Без средств на учебу в колледже, нелюбимая работа, невозможность вырваться, стать сильнее. Влачить за собой все ужасы пережитого, быть не там, где она должна быть. Оступаться, предавать… Рухнуть. Над Дэвидом ей не нарисовался нимб, и ангельская музыка не повела за собой, на подступы к раю, откуда её обязательно выгонят. Всё не стало проще, лишь запутаннее. Но она почувствовала, как вздохнула, и ей понравилось это ощущение поглощенной жизни. Однажды — это не наступит через месяц, не будет отмечаться праздником, просто словишь себя — хочется идти и дышать. Смысла нет и не предвидится, но можно что-то сделать. Всегда можно. Однажды — этим ожиданием и подпитываешься, всё-таки забрезжит то, что называют чудом. Не стопроцентное спасение, а протянутая рука. Какое-то маленькое облегчение, похожее на экспонат. — Знаете, Дэвид, нам надо будет выпить кофе вместе. В комиксной на углу. Она улыбается — искренне, без вины, хотя знает, что вряд ли у них получится. Зверь сбегает. Охотник настигает его. Ничего не исправить, кроме будущего, и именно им и можно заняться в час перед ранним закатом солнца. Кэйси делает шаг. Нельзя окончательно спастись, но можно попытаться. Деннис сам обнимает её, и это истощенное тело кидается на неё, просит принять. Она безропотно — смыкает ладони на его спине. — Кэйси, а я ведь позволил той лани убежать. Она спаслась. Он чувствуется родным, нерушимым, беспокойным — но конечным пунктом в её беспробудной тоске и побеге. Она же сделала шаг — навстречу. Она не убежала больше. Кэйси вскинула голову, свежий воздух обдал её. Небо над её глазами крутилось, маня за собой, демонстрируя высший предел свободы. Она наконец-то была с этими убегающими облаками сходна. Голубое разлитое небо. Бесконечно. Деннис — Кевин, пойманный сам в её руках. Она обещала папе. Кэйси уткнулась подбородком в его плечо, не опуская взгляда. И она выжила. Она — здесь.