17 лет шизофрении

16 октября «— Скажи мне, головой ли думают все эти люди, которые, не познав друг друга, начинают встречаться через два дня после знакомства? Весь день в голове у меня эта фраза. Несмотря на то, что я ещё днём её выбросил в разговоре с Виолеттой , она точит мне мозги не хуже зациклившегося на своём предмете учителя. Зачем я ей это сказал? Может, она, после той улыбки, стала искать в этой фразе скрытый смысл? Как все эти девушки, которые на улице — всего лишь случайные прохожие. Идут они и вглядываются в проходящих мимо парней, как в своих будущих, начинают мечтать, оценивать их внешность. Меня это всегда так раздражает. Идёт мимо такая вот мечтательница, и в её голове ты уже сидишь с ней в кафе в Париже с видом на Эйфелеву башню и рассказываешь о чём-нибудь, чтобы отвести интересующую тебя тему — кольцо в коробочке, которые держишь в руках под столом. Мерзкие стереотипы. Всем им нужна романтика и различные сопли. Впрочем, Виолетта больше не возвращалась к этому разговору. Свобода. Я терпеть не могу привязанность и что-нибудь, что сковывает. Так что свобода. И надо приучить себя поменьше здесь писать, а то я менее общительным, а здесь говору хоть отбавляй». 17 октября «Сегодня заметил в сети один интересный пост. Он про свободу. Действительно, какая тогда свобода нужна народу, если при монархии народ бунтует, а при демократии мечтает о свободе слова и надеется на что-нибудь большее. Думаю, с политикой никогда не будет гладкого уклада. В каждом веке люди недовольны своей жизнью. Но дело не только в свободе. Люди сами устраивают бунты, а не бунты устраивают самих себя. Это, конечно, отклонение от темы, но из этого же рода. Никто не хочет убивать людей, но каждый успокаивает себя мыслью, что «они не как мы. У них другие взгляды на жизнь». Так, значит, все мы внутри звери? Мне не с кем об этом поговорить, поэтому я пишу это сюда. Если бы иногда этот дневник мог говорить со мной. Как в одной книге, где мальчик записывал всё в дневник, а затем его записи стирались, и дневник отвечал ему. У Эрика есть девушка. И большую часть он проводит с ней. Ни слишком жизнерадостный для таких разговоров. Когда ему грустно, он пишет стихи. Когда ему хорошо, он задумчиво смотрит на небо и пишет стихи. Когда он необщителен, он молча пишет стихи, уткнувшись в свой блокнот, или тетрадь, или ещё во что-нибудь, на чём можно писать. А Виолетта… Она просто другая. Вот уже второй день мы видимся после школы и говорим с ней. Но мне кажется, она не тот человек, с которым можно об этом говорить. Девушки вообще могут об этом не задумываться. Ну, а здесь я могу писать всё, что угодно. И никто меня за это не осудит. Могу закрыться от всего мира и только сидеть за письменным столом — наедине с собой, один на один, и говорить, говорить, говорить. Возмущаться школой, Ником, осуждать Эрика, описывать вновь и вновь Виолетту, обсуждать жизнь, говорить о свободе. Здесь, сам с собой. Никому не показывая. Чёрт, ну и приелось же мне проповедовать».