Рыбки

Незадолго до событий, нам известных. Когда Веррокьо позвал Леонардо, он сказал, что какой-то вельможа из Рима хочет посмотреть его работы. Художник с сожалением оторвался от расчетов летательного аппарата, уныло сгреб со стола первые попавшиеся зарисовки. - Это граф Риарио, капитан-генерал Святой Римской Церкви… - с непривычной для него робостью начал мастер и тут же был прерван небрежным жестом. Леонардо ожидал, что вельможа будет все же постарше. Но работа художника еще и в том, чтобы продать свои творения. И он с приличествующим поклоном он протянул капитан-генералу (на-а-адо же!) кипу карандашных зарисовок. Небрежно, не снимая перчаток, граф пролистал несколько рисунков. На его лице мелькнули, сменившись в мгновение ока, усталость, разочарование, скука и что-то еще неуловимое, но печальное. - Веррокьо, - граф поднял на мастера свои прозрачные глаза, - Вы говорили, что этот Ваш ученик – особенный. Пока – сказал он с нажимом – ничего особенного я в нем не вижу. - Ваша Светлость! Леонардо – не только художник, он еще и выдающийся инженер… - Вот как? – брови графа недоверчиво взметнулись вверх, лицо приобрело насмешливое выражение. - Мальчик мой, покажи Его Светлости графу, над чем ты работал с утра, - мягко обратился Веррокьо к Леонардо, и за этой мягкостью все, кто хоть мало-мальски знал мастера, услышали бы лязг металла. Андреа был крепко обижен за такое пренебрежение к любимому ученику. Леонардо недоверчиво вскинул брови. Мастер ободряюще кивнул. Лео лениво направился к своему столу, сгреб чертежи в охапку и передал их Риарио. Церковник окинул взглядом кипу разнокалиберных листов и снял перчатки. Длинные, тонкие и сильные пальцы графа с неожиданной ловкостью и аккуратностью перебирали листы. Так, как будто им привычны осторожные касания к страницам не менее, чем к клинку. Но интереснее и неожиданней пальцев художнику казались глаза. Вернее то, как граф смотрел на его чертежи и записи: он не рассматривал картинки, не делал умное лицо, притворяясь, что понимает написанное, не прикидывал выгоду – он читал его чертежи так, как читают книгу. Где-то его губы несогласно поджимались, где-то он покачивал головой, где-то улыбался. Один раз даже его брови одобрительно приподнялись – именно в том месте, именно на той странице, где сам Леонардо был доволен оригинальным решением. - Что скажете, Ваша Светлость? – охрипшим от волнения голосом спросил художник. - Скажу, что в расчетах подъемной силы ветра у тебя ошибка вот тут, и поэтому ты никак не можешь правильно рассчитать площадь крыла, – небрежно произнес граф. - И еще я хотел бы увидеть продолжение вот этих выкладок, – двумя пальцами за уголок, почти брезгливо Риарио приподнял один из засаленных листов, сплошь исписанных в разных направлениях. - Пожалуйте к моему столу, – Леонардо взял себя в руки и сделал приглашающий жест. Риарио усмехнулся и демонстративно обратился к Веррокьо: - Мастер Веррокьо, я хотел бы навестить Вашу мастерскую сегодня вечером, после официального приема. Проследите, чтобы Ваш ученик привел в порядок свои бумаги, - граф изобразил губами вежливую улыбку, мало вязавшуюся с кинжалами его глаз, и, не дожидаясь ответа, вышел. Вечер уже вступил в свои права, Леонардо нервно ходил по мастерской. Да сколько же можно ждать! Быть может, граф раздумал приходить! После того интереса, с которым он рассматривал чертежи?… Художника охватило возбуждение, сродни сексуальному. Черт, он даже перед своим первым свиданием так не волновался! Встретить человека, который не притворяется, что понимает, о чем Леонардо говорит, который не строит у себя на лице выражение восхищения гением, видя его чертежи, который может оценить изящные решения – да какой секс с этим сравнится?! Наконец в дверь постучали и распахнули, не дожидаясь ответа. В мастерскую твердой поступью вошел граф. - Приветствую, Ваша Светлость! В ответ – небрежный кивок и стремительный, какой-то змеиный бросок к столу. Что-то невыносимо страстное было в жесте, которым граф отшвырнул перчатки и зарылся пальцами в чертежи и схемы. Казалось, он целиком поглощен увиденным, смотреть на его лицо было увлекательно: широко распахнутые глаза его блестели в свете свечи, нижняя губа прикушена, на высоких скулах расцветал лихорадочный румянец. – Что скажете, Ваша Светлость? – повторил свой утренний вопрос художник. Риарио резко поднял голову, будто выныривая, его лицо тут же перетекло в спокойную надменность. - Скажу, что твое счастье, художник, что у тебя есть это, – граф небрежным жестом указал на картины – и тебя не повесят за колдовство и ересь. И ты не сойдешь с ума. - А… мои работы? –растерянно спросил Леонардо. - Они прекрасны, – Риарио вздохнул. – Но мало кто оценит изящество твоих решений, – рука графа нежно и невесомо коснулась страниц. – Не говоря уже о небрежности твоих вычислений! – взгляд графа опять заскользил по бумагам. - Да с чего ты вообще взял, что мои расчеты не верны?! Это в твоей Библии написано? – разъярился Леонардо. Риарио вскинул глаза: - А что тебя удивляет? А-а-а! Ты думаешь, что если я человек верующий, то кроме Святого Писания ничего не читал? Да будет тебе известно, архивы Ватикана содержат не только священные тексты. Алхимия, механика, математика, астрология, медицина - к услугам слуг Господа. И многое другое. - Ты же не веришь, да? Тебе нужен только архив. Риарио покачал головой: - Нет, художник. Я верую, – сказал он спокойно. - Как? Как ты можешь сочетать веру и знания? Почему? Вера – это же слепое подчинение! - Я думаю, - сказал граф со всей серьезностью, - что в жизни мы все должны руководствоваться Божьими заповедями. Ведь мы живем во Имя Его. Задача церкви – удержать паству на пути к Господу. «Любой ценой» - продолжили его странно неподвижные глаза. На минуту в них мелькнула бездна. А возможно, просто колыхнулась свеча от рывка да Винчи. - Человек свободен! – вспылил Леонардо. – Никто не вправе ограничивать его свободу – ни церковь, ни какой бы то ни было бог! Граф рассмеялся: - Художник! У меня в руках нож, – неуловимым движением в руках графа оказался кинжал, – он требует постоянного контроля, без руки человека он – просто кусок металла.Но, например, мельница – создана человеком, но не требует находиться в руках человека постоянно. Так и человек – он был создан Богом, чтобы работать самостоятельно. Осознает ли мельница, для чего она создана? Задает ли она себе вопросы о своем предназначении? Пытается ли она молоть алмазы вместо зерна? Будь ты создатель мельницы – какие бы заветы ты ей оставил? Не молоть камней? В глазах графа мелькнула насмешка. Да Винчи ошеломленно уставился на графа. Его выразительное, подвижное лицо отражало сумасшедшую работу мысли. В его голове помимо воли выстраивались новые, неожиданные логические конструкции. Граф продолжил: - Не думаешь ли ты, что некто Бог создал человека для каких-то одному ему ведомых целей? И оставил некоторые, – граф улыбнулся своей надменно-снисходительной улыбкой, – рекомендации. Но человек начал молоть камни. Риарио надел свои перчатки и направился к выходу. - Граф! – окликнул его да Винчи. – Как ты не сошел с ума? Граф, не оборачиваясь, немного наклонил голову и, не останавливаясь, сказал: - А почему ты решил, что не сошел, Artista? Граф в задумчивости озирал окрестности. Его спутники, как обычно, старались держаться в стороне и не попадаться ему на глаза. «Рыбки. Как в садовом пруду отца, – думал граф. - Вокруг – одни скользкие безмозглые рыбы. Иногда – золотые, иногда – акулы. Угри. Щуки. Чаще – форель или сельдь. Но мне повезло! Среди рыб я встретил, – граф невольно улыбнулся теплой, почти нежной улыбкой, - щенка. Веселого, любознательного. Хорошо бы он не загрыз меня, когда подрастет».