***
Правой ноге так и не удается найти куда-то запропастившийся тапок, из-за чего Сокджину все же приходится наклониться и открыть глаз, пока только один, но все же. Мысль о том, что сволочь, за которой они гонялись на протяжении четырех месяцев, наконец в обезьяннике, совсем не бодрит, как ожидалось. Продолжительный недосып и моральное истощение из-за этого дела выбили следователя из колеи. На часах около четырёх утра. Джину позвонили на рабочий номер, а там мелодия такая мерзкая-мерзкая — специально, чтобы скорее отключить и не слышать больше; чтобы в такие ночи вставать, даже не просыпаясь. Опера, дежурившие у дома подозреваемого уже третью неделю, наконец его повязали и скоро доставят в участок. Сокджин тоже должен быть там, расколоть гада, передать осточертевшее дело прокурору и выдохнуть спокойно. У него есть неделя нерастраченного отпуска, и Джин думает, что сейчас самое время ей воспользоваться, авось и отпустят. Но пока что нужно найти тапок и встать с кровати, что кажется невозможным.***
В его кабинете душно и свет от лампы неприятно желтит, но все это мелочи. На стуле возле стола сидит подозреваемый в наручниках — довольно странный белобрысый тип с нескрываемым ехидством на лице, стоило ему только увидеть следователя. Сокджин не торопится. Он засыпает в чашку растворимый кофе и выдергивает электрический чайник из розетки, потому что из-за старости автоматически тот уже не отключается. Было бы неплохо поесть, но это уже после допроса, чтобы думать желудком, а не головой. — Итак, вам предъявлено обвинение в мошенничестве в особо крупных размерах. Вы имеете право на защиту, а так же хранить молчание. У вас есть свой адвокат? — севший за стол Сокджин ставит кружку с кофейным водоворотом на пробковую подставку и поднимает на задержанного усталый, но внимательный взгляд, сразу же цепляясь им за ухмылку. Приплыли. — Если бы я знал, что мой следак будет таким красавчиком, давно бы позволил себя повязать. Его зовут Ким Намджун, и он сидит на стуле с широко расставленными ногами, съехав немного вниз. Кажется, взятие под стражу его ничуть не трогает и работать с ним будет не так просто, как на то посмел надеяться следователь. — У вас есть свой адвокат или вы воспользуетесь услугами государственного? — снова повторяет Сокджин, оставаясь к реплике альфы равнодушным. Когда ты омега, слышать подобное приходится чаще, чем «приветы». А когда ты омега в погонах и имеешь дело с кучей ублюдков уже в течение восьми лет, сальные шуточки и даже просто комплименты перестают иметь хоть какую-то значимость. В первые годы службы в полиции — да, с этим было трудновато. Альфы с легкостью дурили голову, заводили в тупик, выкручивались и врали, мастерски перебирая струны в душе от природы чувствительного омеги. Все это мешало делу, но потом, с возрастом и опытом у Сокджина выработался иммунитет на подобное. О своей красоте он и так знает. Ему пророчили будущее модели, а он к сожалению всех многочисленных родственников подал документы в полицейскую академию. Намджун тоже красивый. По-своему, конечно, совсем не в том смысле, что Сокджин, но что-то эдакое в нем есть. Передозировка обаяния — это совершенно точно, а дальше омега с мысли соскакивает, не до того, хотя его вкусам Намджун отвечает, наверное, по большинству параметров. Но следователь смотрит на него нечитаемым взглядом пару секунд и делает глоток кофе, трезвея от горечи и заставляя себя включиться в работу как полагается. Не выходит у него ни черта. Он уже чувствует теплую гальку под ногами и ощущает стягивающую кожу соль на лице. Сокджину хочется оставить мозг в баночке на прикроватной тумбочке, отключить телефон, чтобы все от него отстали, и деградировать целую неделю. Отпуск — это все, что ему нужно и единственная преграда наглым образом улыбается перед ним. — Я буду сам себя защищать. Намджун хоть и выглядит спокойно, но нервы его — струна. Оказаться на зоне — перспектива дерьмовая и даже если существуют отчаянные ребята, жаждущие питаться и жить на госналоги, то Намджун явно к ним не относится. И хотя он с самого начала готовил себя к отсидке, реальность оказалась хуже даже самого выверенного плана в голове. Час в камере среди воняющего и орущего сброда стал для альфы если не адом, то его демо-версией точно, после чего Ким решил остаться у закона в должниках и поскорее отсюда смыться. Но следователь ему понравился. Высокий, красивый и жутко сонный. Еще бы, за окном по-прежнему темнота, его небось выдернули из теплой кровати, которую он делит с мужем или пока-не-мужем. Намджун с нескрываемым интересом тянет воздух носом, но растворимый кофе не дает разнюхать, как обстоят дела на личном у капитана Кима. Тогда взгляд опускается на левую руку, вертящую остро заточенный карандаш меж пальцев, и Намджун не замечает на безымянном драгоценного ободочка. Это ему нравится еще больше. — Имеете право. Голос следователя тоже приятный. Слушать его хочется, даже напускная (Намджун уверен в этом) строгость и абсолютная безэмоциональность не становятся помехой. — Вы признаете, что вами обманным путем были похищены средства на общую сумму в сто шестьдесят два миллиона вонн с банковских счетов Пак Мунбёля, Чхве Ынджона, Чхве Инхе, Ким Джевона, Ким Джунхи, Ли Минтэ? Имена самых богатых корейских бизнесменов за последние четыре месяца впитывали типографскую краску чаще обычного. Таинственным образом с их банковских счетов уплывали деньги: в малых частях, постепенно, из-за чего некоторые из перечисленных даже не заметили пропажи. Еще бы. Когда на счете лежит сумма, превышающая бюджет маленькой страны в пару раз, несколько потерянных миллионов вонн сродни мелочи, завалившейся в карманную дырку. — Нет, впервые слышу об этом. Намджун отнекивается спокойно, смотрит уверенно, сидит расслабленно — будто и правда не он, хотя оба в этой комнате знают, что это ложь. — Лучше признайтесь, у нас есть достаточно улик, чтобы отправить вас в тюрьму прямо сейчас. — Каких же? — Намджун подается вперед, ухмыляясь, смотрит следователю прямо в глаза и ищет в них те нотки отчаяния, с которыми Сокджин пытается выковырять чистосердечное. И находит. Оба знают, что это такая же ложь и все улики косвенные. Прямо сейчас не получится. С такими доказательствами победить в суде можно, но не факт. И для того, чтобы уж наверняка, нужно признание и содействие Намджуна, для которого они здесь и собрались. Намджун знает это, потому раскрывать схему не торопится, да и вообще не собирается, для веселья затевая кошки-мышки с капитаном. — Один-один, следователь Ким. Сидеть в душном кабинете, но с очаровательным следователем Намджуну больше по душе, чем в камере предварительного заключения. А Сокджину больше по душе выспаться и поесть по-человечески, выкинуть все из головы, расслабиться, наконец. Поэтому карандаш в его руке сжимается сильнее и брови ломаются. Ему нужно признание. Сейчас в квартире Намджуна обыск, но если они ничего не найдут, то чистосердечное станет единственной весомой уликой. Сокджин решается на блеф. — Мы знаем, каким образом вы взломали систему и ваш домашний компьютер… — Абсолютно чист? Намджун перебивает его таким искренним и заливистым хохотом, отчего Джину хочется его треснуть. Не вышло. У него не получается подступиться, и дело то ли в усталости, то ли в теряемой компетенции, черт его знает. А Намджун умиляется. Его следователь жутко хорошенький, когда вот так злится. Сокджин в глазах альфы идеален. Плечистый, щекастый и сладкоголосый, совсем не подходит этому месту в своей выглаженной несмотря на ранний подъем рубашке. Жаль, что они встретились при таких обстоятельствах, иначе альфа давно бы забрал его себе и с удовольствием разглаживал бы складку на хмурящемся лбу пальцем. Ему захотелось увидеть улыбку на лице Сокджина. Это наверняка разобьет ему сердце, он уверен, но ему до чесотки в ладонях хочется. Еще ему хотелось бы скорее отмазаться от всего этого и приударить за омегой, но Намджун знает, что скорее всего не выйдет. Он шел на это осознанно, подписался под таким финалом, но даже предположить не мог, что его ждет столь интересная встреча. В кружке Сокджина остается лишь ничего не предсказывающий осадок и налет по ободку. Он чувствует себя жутко неудовлетворенным и разбитым, а допрос выходит совсем бессмысленным и вконец обессиливающим. Как будто Намджун питается его энергией и эмоциями, не зря же смотрит все это время так пристально и усмехается так раздражающе гаденько. Опергруппа радовалась милостивой удаче, благодаря которой они вышли на Намджуна якобы совершенно случайно. Сокджин уверен, что нет, совсем не случайно. Каждый раз, когда они находили нужную ниточку, та была насмешливо завязана аккуратным бантиком в конце тупика. Намджун издевался искусно, даром, что строит тут дурачка. Сокджин знает, что тот умный и хитрый, иначе и быть не может. Полиция для него была как таракашки в аквариуме, за которыми он с потехой наблюдал, но как только стало совсем скучно смотреть на их жалкое копошение, показался в свете. Сокджин знает, что действовал Намджун один — сам себе и заказчик, и исполнитель. Но попался до разочарования глупо и совсем бесхитростно. Сокджин все это знает, черт его дери, но доказать не может! — Зачем вы вернулись домой? Вы ведь знали о слежке. Джин откидывается на спинку стула, отбрасывает карандаш. Может, если поговорить о менее значительном, то удастся добиться правды. А Намджун пожимает плечами и просто отвечает: — Я оставил там Маркеса и жутко скучал по нему. — Маркеса? — Сокджин не помнит, чтобы это имя фигурировало в деле и вновь подается вперед, готовый записать, но альфа продолжает все с той же небрежностью. — Ага. Не дочитал всего сорок страниц, было интересно и я вернулся, а тут вы. — То есть книга? Вы вернулись за книгой? Следователь чувствует себя идиотом, которого все еще продолжают водить по тупиковым дорожкам. Намджун, кажется, этим наслаждается, но его улыбка теперь какая-то другая. У Джина нет времени расщеплять ее на составляющие и докапываться до сути. У него допрос и в раздражении поджатые губы. — Ага. А в камеру можно взять? Там так скучно и воняет. — Хватит. Голос следователя на высоких нотах надрывный, но Намджуну и таким он нравится. Сокджин устал и не хочет чувствовать себя ведомым. Он жмет кнопку под столом и в кабинет входит сержант. — Уведите его. Намджун меняется в лице всего на долю секунды, но потом снова раздражает Сокджина дурацкой улыбкой. Следователь оттягивает галстук после хлопка двери и тяжело выдыхает, чувствуя тянущий осадок где-то в легких. Из него будто выкачали все силы и вопреки выпитой кружке кофе безбожно клонит в сон. За окном небо едва-едва порвала желтоватая полоса рассвета. Поспать на диванчике до официального начала рабочего дня кажется Сокджину единственным спасением.***
В квартире Намджуна не нашли ничего, что могло бы помочь ходу следствия, а значит из него нужно любым способом вытащить признание. Полковник требовал скорее передать дело в суд, Сокджин молча кивал, но понимал, что «скорее» получится вряд ли. — Соблазни его, — советует опер из его отдела, который в тот вечер был на задержании. Сокджин кривит рот и кидает в коллегу только что наточенным карандашом. Тот отбивается. Лейтенант Чон Чонгук его сильно младше и в отделении только второй год после выпуска из академии. Но они хорошо сработались и даже сдружились. Для Сокджина он как мелкий братишка, которого у омеги никогда не было, поэтому многое Чону спускается с рук. Чонгук этим пользуется и ведет себя порой чересчур заносчиво, несмотря на то, что Сокджин старше его и по возрасту, и по званию. Следователь не припомнит, чтобы тот хотя бы раз назвал его «сонбэ», но мелкий очаровал его еще в первый день стажировки и уже тогда Сокджин вляпался. А теперь поздно. Чонгук любит его стебать по поводу и без, а еще не перестает навязывать всевозможных (но проверенных) альф, пытаясь наладить личную жизнь Сокджина. Этим же занимается и лейтенантский омега, но пока, как и успел заметить Намджун, безуспешно. — Я не понимаю, почему он выделывается. У него шансов победить в суде не больше, чем у нас. — Вот именно. Шанс оправдания довольно велик. Одна осечка со стороны прокурора и он на свободе. Хён, ты же знаешь цели, которые он преследовал. Он в плюсе в любом случае. — Думаешь, его оправдают, даже если мы будем убедительны? — Джин тоже об этом думал. А если Намджун настоит на суде присяжных, то уж наверняка выйдет сухим из воды. — Здесь мы бессильны, хён. Просто добейся признания и передай дело в суд, наконец. Остальное уже не наша головная боль. Чонгук поднимается с диванчика и кладет на стол Сокджина брошенный карандаш вместе с конфеткой. Помешанный на сладостях Тэхён скоро доведет до диабета весь их отдел.***
Во вторую их встречу Намджун выглядит заметно хуже. У него мешки под глазами размером с вселенную и оранжевая спецовка помята. На лбу светится шишка, а губы тянут уже не такую широкую улыбку, хотя альфа явно пытается казаться проще и лучше, чем есть на самом деле. С первого допроса прошло два дня, но ни одной улики или зацепки. С какого компьютера Намджун осуществлял кражи обнаружить не получается, найти его — тем более. Это была бы безоговорочная точка в деле, но ее пока нет и Сокджин вынужден снова пытаться. — Не надумали признаваться? — Теперь тем более нет. Мне в камере не нравится. Компания отстой и кормят отвратно. — Вы так уверены, что вас оправдают? — А вы так уверены, что сможете меня посадить? — Намджун наконец расслабляется и становится совсем таким же, как и два дня назад. Ему все еще хочется увидеть улыбающегося следователя, но и просто видеть тоже не плохо. Эти два дня были смертной скукой, так что «свидания» со следователем становится единственным развлечением для Намджуна. Сокджин на парирующий вопрос кивает, хотя нет, он уже ни в чем не уверен. Ему уже тридцать лет. Он капитан на ступеньках карьерной лестницы и полнейший лузер по части гражданки. Его мать давно умерла, с отцом он общается редко, своей семьи нет, друзей, если бы не Чонгук с Тэхёном, от которых хрен отделаешься, тоже бы не было. Зато четыре звездочки на погонах, радость-то какая, блевать охота. Нужно ли ему это, Сокджин не знает, уже не уверен, но это единственное, что есть. Если он раскроет еще пару таких дел, как это, потратит еще года два жизни, то сменит четыре звезды на одну побольше и свалит куда-нибудь в верха перебирать бумажки, в которых непременно умрет от бронхиальной астмы. Перспектива так себе, но все это рисуется от усталости. Вот отдохнет он немного и с новыми силами возьмется за работу. Любимую работу. Нужно только дожать Намджуна, всего-то, Сокджин и не таких колол на орехи, справится. Но Намджун не колется. Улыбается ехидно, смотрит пристально. Сокджин уверен, что в мыслях Намджуна они уже переспали и не раз. Возможно, даже на этом столе. Сокджин прав, но неловкости или раздражения не испытывает. У Намджуна высокий айкью и это не просто цифра. Просчитывать все на несколько шагов вперед, учитывая различные варианты, вошло в привычку Джуна еще с младшей школы. Быть здесь лучше, чем в камере. Быть в камере здесь лучше, чем в камере на зоне. А потому нужно тянуть время и отбиваться до последнего. Все обвинения против него — чистейшая правда, но Намджун верит в правильность своих деяний и не раскаивается от слова совсем. Сокджин той частью себя, которая не следователь, того же мнения. Он вчера узнал, что четырехлетней девочке, родителям которой Намджун помог украденными деньгами, сделали операцию. А значит таких детей уже восемь. Пресса разнюхала эту информацию и вовсю громогласит о современном Робин Гуде. Общественность яро поддакивает. Сокджин поддакивает уголовному кодексу. В планы Намджуна Сокджин — и увлечение им как следствие — не входил. Но это хорошая ремарка, и альфа бы с удовольствием развил ее до полноценного сюжета, только вот обстоятельства складываются не в его пользу. Второй допрос оказывается таким же бессмысленным, как и первый, с разницей, что теперь Сокджин чувствует себя бесчувственной тварью. Намджун украл кучу денег и попереводил их все в благотворительные фонды, Намджун сделал доброе дело, а Сокджин пытается упрятать его в тюрьму. Он всерьез боится, что если его имя всплывет в газетах, то люди забьют его камнями за это и будут правы, наверное. Намджун герой, а мудак здесь вроде как Сокджин. Сложно это. Следователь с нажимом трет виски и косится на уголовный кодекс, качает головой, пытается вытряхнуть неверные мысли и не поддаваться им впредь. Нет, все верно. Намджун вор и мошенник, он лже-герой. Пусть его добро зачтется перед всевышним, если он есть, а перед законом Ким Намджун ответит как и любой другой гражданин. Закон един для всех, а у Сокджина такая работа. В конце концов, признание Намджуна и правда не становится гарантом вынесения ему приговора о заключении. Но это уже не его, Сокджина, дело. Пусть судья берет на себя ответственность, задача Сокджина поймать и предоставить преступника и с этим он должен справиться.***
Кровать Сокджина мятая, но очень уютная, потому что большая и своя. Всю дорогу до дома он мечтал о том, как залезет под одеяло, укутается, чтобы только нос высунулся. Ему хотелось обычной житейской радости, того же, что хотят все нормальные люди после работы. У него почти получилось, если бы не натура перфекциониста и сильный интерес к определенной личности. Из-за этого Сокджин держит в руках личное дело Намджуна, удобно подмяв подушку под спину. Как только Кима поймали и откатали пальцы, удалось многое на него накопать. Намджун широченно лыбится с фотографии десятилетней давности из выпускного альбома. Они, оказывается, учились в соседних школах, возможно пересекались в метро, может быть, даже на каких-нибудь межшкольных спортивных соревнованиях или олимпиадах. Джин участвовал в парочке, а Намджун, кажется, во всех. У него рекомендательные письма пестрят от обилия хвалебных эпитетов и победа в конкурсе социальных проектов. Сокджин втягивает побольше воздуха носом и теряется в сомнениях. Он пытается загрузить статью через телефон, но интернет работает очень медленно. «Посадят ли в тюрьму современного Робин Гуда?» — передовица из Korean Time вылезла на стартовую страницу браузера, и Джин не мог не кликнуть. Журналист рассказывает истории спасенных детей и превозносит «R» — от Робин — на геройские лавры. Сокджин снова утыкается в личное дело. Выяснилось, что Намджун специалист по информационной безопасности и закончил Сеульский государственный с отличием, потом работал несколько лет в компании интернет-провайдера, затем айтишником при универе искусств, потом в банке. Ничего примечательного, что странно для такого весьма не глупого парня. У него дома нашли кучу литературы по праву, кодексы, статьи и кипы пометок с прорехами в законодательстве. Намджун подкован как надо, он знает последствия каждого своего шага и скорее всего против такого стратега, как он, у Сокджина нет и шанса. Он одного только не понимает, какого черта тот вернулся в оцепленный дом и не позволяет адвокату с легкостью вытащить себя из-за решетки. В голове Сокджина альфа гнездит себе место и не собирается сваливать. Следователь долго о нем думает и не может заснуть. Ему приходится пить снотворное, которое срабатывает только спустя полчаса размышлений о том, как ему поступить и что делать.***
— Куда вы дели еще десять миллионов вонн? — Сокджин начинает третий допрос. Утром за стаканом мерзкого американо он просматривал всю схему махинаций и заметил несостыковку. Десять миллионов вонн все еще висят в воздухе, они украдены, но до сих пор никуда не направлены. Робин Гуд урвал и себе кусочек, и Сокджин в очередной раз чувствует разочарование. Намджун не кажется алчным, но все ведет именно к этому. — Понятия не имею, о чем вы. — Это не под протокол, — вздыхает Сокджин, — Мне просто интересно. — А как же «все сказанное вами будет обращено против вас»? — Бросьте, я же говорю, что это не для протокола. Сокджин конечно же лукавит. Десять миллионов вонн — сумма не маленькая. Ее обяжут найти, а вытягивать информацию из Намджуна нужно даже обманом. И это срабатывает. — Если я сяду, мне нужно будет на что-то жить после выхода, не думаете? Это компенсация за зря потраченные годы на зоне. — Но вы ведь так уверены, что вас оправдают. — Страховка никогда не будет лишней, правда ведь? Намджун снова улыбается как-то не так, как раньше, Джин отводит взгляд и натыкается на уголовный кодекс снова. Ему впервые хочется дискутировать с ним и перебраться на сторону преступника. — Вам лучше признаться, — гнет свое Джин, но уже с несколько иной целью. — Вам дадут меньше, или точно оправдают, понимаете? — Вы волнуетесь за меня, следователь Ким? — Намджун придвигается ближе к столу, складывает на него скованные в браслеты руки и смотрит так ехидно и пристально, что Сокджину не по себе. Впервые за несколько лет подозреваемый им альфа смог растормошить его чувства. И чего хотя бы от себя утаивать очевидное, ведь да — он волнуется.***
В кабинете полковника не так душно, как в его, Сокджина, каморке, но атмосфера тяжелая. Следователя отчитывают за дело о мошенничестве в особо крупных размерах, которое все еще висит, хотя Сокджин зашел по другому поводу и другому делу, которое он закрыл и передает в суд, но это не имеет никакого значения, как оказалось. Еще бы. Газеты во всю верещат о деле Намджуна, полицию винят во всех грехах и в бездействии одновременно, «нужно ловить настоящих преступников», а «R» — оправдать. Все шишки сыплются на голову Сокджина, который «не может довести простое дело до ума», в общем — все тот еще пиздец. Из-за этого уже у себя следователь закидывается валерьянкой и догоняется кофе. У него допрос свидетеля по другому делу, а он опять думает о Намджуне. Тот сидит в камере целую неделю вместе с проститутками и ворами, мало ли, кого ему там подселяют. Сокджин знает, что условия там дрянь, еда — еще большая дрянь. Там холодно, жутко и каждая минута отвратительна. Сокджин ловит себя на мысли, что переживает на этот счет сильнее, чем нужно. Намджун не заслуживает такого обращения, даже если он переступил через закон. Следователь сворачивает допрос быстрее, чем планировал, мысли все равно не о том, и решает перенести разговор с Намджуном на сегодня, на прямо сейчас. Пока альфу ведут из камеры, Сокджин втыкает чайник в розетку и придирчиво смотрит в зеркало. Вид у него отвратительный: челка взъерошена, губы сухие, вот-вот лопнут, мешки под глазами от недосыпа, кожа какая-то неестественно серая. В кого он превратился, спрашивается? Сокджин хлопает себя по щекам, пытаясь прилить к ним кровь, мажет губы гигиеничкой и поправляет воротник на рубашке, но внезапно осекается. — Какого черта? — Сокджин хмурится и лохматит челку, затем снова поправляет. Все этот Намджун, который улыбается так широко и, по скромному мнению Джина, потрясающе, что броня у следователя с восьмилетним стажем дает трещину. А все потому, что он устал, он сто лет как одинок и он потечет через две недели. Хуже и быть не может, потому что вдобавок ко всему он еще и волнуется о Намджуне. Здесь непременно должен появиться Чонгук, а лучше Тэхён, который будет хвалить Сокджина за это и пинками отправлять в пропасть, под названием «влюбленность» — Сокджин признает, что уже совсем близок к ее краю и без чьей либо помощи. Но слава всем богам, что бешеной семейки не наблюдается, а Сокджин умеет убеждать себя, что не нуждается в этом. Тем более с Намджуном, которого в этот момент как раз вводят в его кабинет. Вид у альфы еще более ужасный, чем у Сокджина. Худой и уставший Намджун сидит ссутулившись и запрокинув голову чуть назад. Следователь выдергивает шнур и разливает кофе на две чашки. Одну ставит возле Намджуна, другую себе, считывая удивление в глазах альфы: его правая бровь взмывает верх, мол, это правда мне? Сокджин кивает, а Джун смеется. — С этой штукой особо не напьешься? — Намджун приподнимает руки, демонстрируя наручники, а Сокджин мысленно прошибает лоб ладонью и старается не встречаться с ним взглядом. Вместо этого он шебуршит пакетами в шкафчике и достает оттуда творожную булку, которую купил сегодня в пекарне у дома, но съесть не успел. Булка актом доброй воли протягивается вновь удивленному Намджуну. — Не такая уж короткая цепочка на них, — следователь старается быть равнодушным, — А такими темпами ты высохнешь раньше, чем будет назначен суд. Конечно же он преувеличивает. Пара потерянных килограммов Намджуна не убьют, но Сокджин такой, что накормил бы весь мир. Намджуна в первую очередь. У того, в отличие от капитана Кима, хватило смелости и воли на по-настоящему добрый поступок. Количество спасенных им детей уже возросло до одиннадцати. Обворованные олигархи вернуть украденное и не требуют, наоборот, кичатся, мол, деньги-то наши, смотрите, какие мы молодцы и вообще жертвы. Общественность возмущена. Сокджин хочет в отпуск. А Намджун получать еду от Сокджина. — Вы много раз становились приманкой для маньяка? — внезапно спрашивает он, держа в руках кружку. В камере холодно, здесь теплее и кофе горячий. Омега смотрит на него удивленно и отмахивается. — Не твое дело. Намджун настаивает и обещает рассказать кое-что, если Сокджин ответит, и тот сдается. — Раза три точно случалось. Сокджин говорит якобы с пофигизмом, будто не так уж это и важно, но три чертовых раза до сих пор преследуют его в кошмарах и, по правде, Сокджин очень боится мести. Сейчас и вообще вспоминать об этом ему не хочется. В первый раз было особенно страшно. Маньяк насиловал омег в парках, душил шнурками от кед и оставлял на теле бумажные самолетики. Журналисты назвали его «оригамщиком» и писали о нем на первых полосах. На тот момент, когда Сокджин пришел в отделение стажером, на счету маньяка было уже четыре жертвы. Впоследствии их стало девять и тянуть с раскрытием больше не было времени. Джин сам предложил свою кандидатуру, когда это обсуждалось с начальством. Ему тогда было двадцать два, он еще был свеж и молод, выглядел невинно, и все это идеально подходило под жертву «оригамщика». Тогда в парке было холодно и жутко. Джин боялся каждого случайного прохожего, боялся шелестящих кустов, шугался от теней и звуков. Он понимал, что на нем маячок и маленькая камера в сумке на плече, он понимал, что оперативники из их отдела рядом, но воображение с диким хохотом рисовало ему картинки, где он барахтается в пожухлых листьях, а шнурки на его шее сжимаются все сильнее. И самое страшное во всем этом было то, что выманивать маньяка приходилось четыре дня подряд. Сокджина после нападения весь вечер отпаивали коньяком, и он пообещал себе больше никогда в это не ввязываться. Но так вышло, что он был жертвой снова. На третий раз его пырнули ножом, маньяк догадался о подставе и в окружении копов попытался свалить на тот свет, прихватив с собой и смазливенького полицейского, но оба остались живы. Месячный больничный вернул такого же здорового и целеустремленного тогда еще лейтенанта Кима в строй. — Больше не соглашайся на подобное, — Намджун впервые за их встречи настолько серьезен. Его глаза полностью черные и пугающие, Сокджин под их напором холодеет и тушуется, незаметно ерзая на стуле, — омежья, мать ее, сущность. Но нет, Ким Сокджин капитан полиции, а не няшечка смазливая, он уже спустя мгновение закатывает глаза, беря себя, наконец, в руки. — Я уже стар для этого да и вообще не… — обрывается он из-за того, что вновь смотрит на альфу. От его взгляда по-прежнему не по себе, кажется, Намджун безмолвно требует заткнуться, а Сокджин подчиняется. Несколько секунд он снова пытается собраться. В задницу чувства, остынь, Джин. Не получается. Он чувствует власть Намджуна над собой и ничего не может с этим поделать. Остается только медленно дышать носом, чтобы успокоиться, но подавать виду нельзя. Он и так в большом промахе и как следователь, и как омега. Намджун еще в первую встречу сделал шах и сколько бы Джин не увиливал, все сходится к одному — его полной капитуляции перед альфой. — Что ты хотел рассказать? Они оба не заметили, как перешли на «ты», но это почему-то не казалось лишним, наоборот, очень даже правильным и естественным. Намджун выдерживает паузу. После кофе с булкой он чувствует себя как в раю, но история омеги спихнула его чуть пониже. Намджун ничего не хотел рассказывать, он хотел просто болтать с Сокджином. Чтобы тот не тупо задавал вопросы, а рассказал что-нибудь. О себе. В камере много времени на размышления, и пару дней назад Намджун не мог заснуть из-за того, что представил Джина на задании почему-то в школьной форме и с блеском на губах. Из-за этого ему снился кошмар, в котором его милого следователя убивают, поэтому Намджун решил спросить и пришлось хитрить и пообещать что-то взамен, чтобы узнать интересующую правду. Теперь нужно расплачиваться. — В мире миллионы болеющих людей. Детей. Кому-то нужны лекарства, кому-то протезы, кому-то органы, кровь, стволовые клетки или просто операция. И все это стоит бешеных денег. Откуда их брать людям? Мы все работаем по пятьдесят часов в неделю, но зарабатываем гроши. Посмотри на себя, следователь Ким, ты дослужился до капитана, похож на призрака, но много ли ты получаешь? Намджун хмыкает, видя поджатые губы следователя. Он бьет в яблочко, но Джин держится молодцом и почти не выдает того, что каждая встреча с Намджуном все ближе подводит его к нервному срыву. — Поверь мне, я знаю, что большая часть денег этих уродов, которых ты мне перечислял тут, краденная. Воровать у воров не преступление, к тому же с них не убыло. Люди жертвуют последним, несколько миллионов вонн собирают всем миром, а эти зажравшиеся твари даже не заметили их пропажи, понимаешь? У них дохрена денег, куда им столько, а? Это было справедливо. Посмотри, сколько детей удалось спасти и ты знаешь, что это еще не все. Джун смотрит на омегу и видит ту реакцию, которой добивался. Сокджин дышит короткими вздохами и его губы очень бледные. Руки под столом, но наверняка трясутся, потому что Джин именно такой — сердобольный, омежка чистейшей воды, хоть и строит из себя строгого копа, детей судя по всему любит очень и пацифик выбил бы где-нибудь на лбу. Намджуну хочется обнять его и успокоить, сказать, что все хорошо, но это невозможно пока что. — Напиши это на бумаге, — голос капитана на удивление ровный, на что Намджун хмыкает. Сокджин все-таки хороший полицейский, профессионал, но вот с Намджуном ему не повезло и Намджуну с ним тоже, потому что они следователь и обвиняемый, а это худший расклад. — Нет уж. Я не признавался ни в чем, а просто высказал мнение по проблеме. — А как же рассказ о десяти миллионах вонн? — Так это не под протокол было, помнишь? Сокджин задыхается от гнева и желания разрыдаться. Намджун непробиваемый. Он, черт возьми, во всем этом прав, нужно было больше денег украсть, все до последней вонны! И скрываться до победного, не приходить домой и не попадаться так просто. У Сокджина был бы очередной висяк, ну и пусть. Чертов Ким Намджун портит все. Завтра мозг Сокджина опять изнасилует начальство, потому что у него нет признания, а Намджун проведет ночь в камере на холодном полу среди преступников, каковым он не является. Сокджин сдается, ему это не по зубам. Он закрывает лицо рукой, а второй давит на кнопку под столом — уведите.***
Тэхён еле перекатывается по кухне, а Джин впервые за две недели чувствует себя хорошо. Чонгук утащил его на ужин к ним домой, но Тэхён спалил пирог и теперь каждый раз едва не ревет, когда видит противень в раковине. Старшему омеге в очередной раз еле удается усадить пузатика на стул и дать в руки хлебную лепешку, чтобы было чем заняться. С тех пор, как из-за угла первым стал появляться живот, а только после сам Тэхён, омега перестал захаживать на работу мужа, и все отделение спокойно выдохнуло. Тэхён пообещал вернуться, как только родит и сможет нормально передвигаться. Его настоятельно попросили не торопиться. В мужья Чонгуку достался совершенно неадекватный и гиперактивный омега, но он не жаловался. Джин жаловался на обоих, но не со зла. — Джин-хён, почему ты не хочешь рассказать мне, что у тебя случилось? — Тэхён держит лепешку обеими руками и откусывает малюсенькие кусочки, по несколько минут смакуя их по всему рту. — Я просто устал и мне нужен отпуск, — Джин доводит до ума их будущий ужин и врет, не краснея. Отчасти это правда, но не вся. Про Намджуна рассказывать не очень хочется, потому что Тэхёну рожать через три недели и напрягать его безмятежную головку своими проблемами и переживаниями не хочется. Тэхён ведь чувствительный, впитает все как губка и будет страдать еще пуще Джина, а кому оно надо? Судя по прилетевшей в его спину ложке Тэхён ему не верит, но откуда-то набирается такта и не спрашивает больше, лишь кидая на Сокджина косые взгляды весь вечер. Для Сокджина ужин с друзьями и рай, и пытка одновременно. Идиллия чокнутой семейки настолько нерушимая, что Сокджин завидует до скрежета зубов и едва не ревет, когда гладит живот Тэхёна, а там их с Чонгуком бусинка пинается пяткой аккурат Джину в ладонь. Обычно серьезный лейтенант Чон в такие моменты выглядит придурошным воробьишкой, но до безумия счастливым. Тэхён тоже. Джин уже переступил черту бальзаковского возраста, а у него даже кота нет, и Намджуна, который ему, да, нравится, он отправляет за решетку собственными руками. Теперь Сокджину хочется не в отпуск, а в окно.***
Рукава белой рубашки закатаны до локтей, а галстук ослаблен. Сокджин приходит к Намджуну сам и несет с собой бумажный сверток. Сержант кланяется ему, как только следователь входит в помещение, а Сокджин просит проводить его до камеры Намджуна и оставить их. Вместе с альфой сидят еще четверо. Двое за разбой, аферист и карманник. Хороша компания. Намджун явно не ожидал встречи со следователем, поэтому подскакивает как-то слишком уж нервно под мерзкий хохот одного из сокамерников и приглаживает вихры блондинистых волос. По ту сторону решетки Сокджин жмет свои пухлые губы в тонкую полоску от переполняемого чувства вины. Он его сюда засадил, в гадюшник этот. А потом отправит в еще больший гадюшник. Какая же он тварь все-таки, а улыбку Джуна по-прежнему не может расщепить на части и понять, сколько трепета и обожания в нее заложено для него, Сокджина, гаденыша эдакого. — Держи, — он протягивает Намджуну сверток, тот принимает. — Я подумал, что тебе не помешает это. Намджун чувствует что-то теплое в своих руках, скрываемое бумагой. По запаху он понимает, что там еда и расплывается в благодарности. — Ешь сейчас, — требует следователь, поглядывая на заинтересованные лица задержанных за спиной Намджуна. Он первым опускается на пол, скрещивая ноги, за ним тенью опускается и Намджун, разворачивая передачку. — Ух ты, сам готовил? — Вот еще! Купил, конечно! — Джин старается бросить ответ небрежно, но выходит спорно. Он встал пораньше, чтобы приготовить рис, пропарить до готовности рыбу и аккуратными кругляшами нарезать маринованную редьку. Выложил все в разовую посуду, завернул фольгой, чтобы не остыло, а потом и бумагой для верности и на работу гнал, нарушая скоростной режим даже под камерами. Намджун ест быстро и торопливо, но аккуратно. Сокджин сидит молча, оправдывается тем, что контролирует, чтобы намджуновскую еду кто другой не оттяпал, а сам впитывает каждую эмоцию на лице альфы. Ему бы так на кухне сидеть, подпирая подбородок рукой, и заглядывать муженьку в рот. Сокджин плохо представляет себя в этой роли, он ведь хорошо владеет рукопашным боем, стреляет в десятку из любого положения, умеет развязывать узлы и водить машину как умалишенный. Но Сокджин так же отлично готовит, спит с мягкими игрушками и хочет отдать себя в нянечное рабство для ребенка Чонгука и Тэхёна. А еще Сокджин омега, а Намджун альфа. И здесь все просто.***
На следующий день в кабинете Сокджин вместо запланированного допроса обрабатывает Намджуну ссадины на лице. В камере была потасовка, потому что Намджуна посчитали следовательским стукачом и за это решили проучить. Альфа сидеть в стороне не стал, а махать кулаками — дело не хитрое. Теперь у него губы на пол-лица и синяк на скуле, но Намджун готов зачинить еще тысячу таких стычек, лишь бы Сокджин так сосредоточенно вглядывался в его лицо и аккуратно прикасался. А еще подул на ранку. Сокджин такого, конечно же, не делает, но Намджуну ничто не мешает хотеть этого. И Сокджина в целом.***
— Передавай дело прокурору, мы больше не можем тянуть. Сокджина вызвали на ковер, он приготовился слушать очередные обвинения, но не это. — Но у нас ведь все так же мало улик и… — Достаточно, — полковник прерывает его взмахом руки, — Передаем дело в суд. Оно портит нам и статистику, и репутацию. Прокуроры сделают все возможное, если нет — отправят к нам же на дорасследование, но надеюсь, что этого не случится. — Можно мне провести еще один допрос? — Сокджин не собирается сдаваться так просто, он не рассчитывал, не был готов, что уже сейчас ему придется расставаться с Намджуном. — В этом нет смысла. Сколько ты их провел уже и ничего путного не выяснил. Я подумываю над тем, чтобы вообще отстранить тебя от работы на время, потому что показатели падают, капитан, а мне нужна раскрываемость. Журналюги скоро сожрут меня с дерьмом. — Пожалуйста. Один допрос. У меня будет признание, я вам обещаю. Один допрос и я передаю дело в суд в любом случае, но мне нужно, правда. — Ладно, — полковник отмахивается от него, — До конца дня делай, что хочешь.***
Намджун перед ним довольный и улыбающийся, а у Сокджина руки под столом трясутся. Ему отдан приказ и он не вправе ослушаться… да плевал на него Сокджин! Они на втором этаже всего лишь, окно на задний двор выходит. Он прыгать из окон умеет, а Намджун? Сбережений на отпуск хватит на первое время, залечь на дно можно, он коп, он знает лазейки, знает, как сделать так, чтобы не поймали. Намджун, вон, тоже проштудировал правовой курс и сообразит что-нибудь с учетом своей гениальности. — Эй, следователь Ким, не делай такое лицо, будто инопланетяне высосут из нас мозги с минуты на минуту, — Джун как всегда шутит, Сокджин не смеется и улыбку с ямочками стирает всего одной фразой. — Это наш последний допрос, Намджун, я передаю дело в суд. Воздух непроветриваемого кабинета сильно давит на плечи и виски. Сокджина тошнит от собственного тона, с которым он преподнес новость для Намджуна. Тот вмиг становится серьезным, весь подбирается и, наверное, обдумывает свои дальнейшие действия, мерно постукивая указательным пальцем по пальцу другой руки. Оранжевая униформа режет Сокджину глаза и сердце. Он так быстро и опрометчиво привязался к Намджуну, что впервые за восемь лет службы в органах готов наплевать на все и сбежать. Общественность требует свободы для Намджуна, Сокджин тоже ее хочет, но он раб закона, Намджун мошенник и вор, а жизнь — та еще сука. — Я нравлюсь тебе? — голос Намджуна хриплый и низкий, взгляд серьезный, а вопрос своей внезапностью выбивает у Сокджина воздух из легких, и он кашляет. У него слезы из глаз брызжут тут же и он отходит к окну, пряча их так нелепо. Намджун смотрит на напряженную спину и повторяет вопрос, следователь, помедлив, все же кивает и слышит шумный выдох за спиной. — Дай мне ручку и бумагу тогда. — Зачем? — Сокджин резко оборачивается, забыв про то, что скрывал слезы от Намджуна. Он весь красный, опухший, глаза совсем узкие. Намджун смотрит на такого Джина с болью и решительностью, он тянул до последнего, больше времени ему не дали. Такой план Намджун считал самым запасным из всех запасных, но пришлось использовать именно его. — Напишу признание. Сокджин всхлипывает больно уж резко, едва не задыхается. Все невыплаканное за много лет именно сейчас рвется наружу, а он не может контролировать. Какого черта он влюбился, так по-глупому, так быстро, но так отчаянно и сильно, что сейчас очень больно и мерзко от всего происходящего. Сокджину нужна пауза, срочно, нужно время, нужен ревайд назад и все заново. Он не знает, как быть, что делать, что говорить… и как жить? Намджун перед ним, с сердцем полным доброты и сострадания ко всему человечеству, идеальный альфа и наверняка замечательный муж, о котором Сокджин грезит в тайне ото всех и на месте которого теперь представляет именно этого мужчину. Но все не так, все наизнанку и до отвращения не правильно. Стол между ними как пропасть, и отчаяние выплескивается слезами, которые Сокджин уже даже не скрывает. Он не следователь сейчас, он омега. Влюбленный, дурной и слабый, жаждущий любви, милых глупостей и, в радужном будущем, тугого живота, как у Тэхёна. И все это с Намджуном, потому что он тот, кто нужен Сокджину как воздух. А вместо всего этого на руках Намджуна браслеты, день движется к завершению, а Сокджин, как оказалось, вообще слабак. Нервный срыв, казалось, стучит в дверь сокджиновского сознания, пока Намджун карябает свою исповедь. — Давай убежим? — в голосе Джина отчаяние, в глазах безумие, а Намджун смотрит на него, нахмурив брови, — «спятил?!» — У меня есть деньги, Джун, у тебя тоже, мы могли бы… Сокджин и правда сходит с ума, несет какую-то чушь, грезит побегом и всё сильнее плачет. Намджун столько эмоций не видел от омеги даже в сумме за все то время, что шло следствие, а тут целый водопад из слез и фонтан из обещаний. — Успокойся, Джин-а, — Намджун обходит стол, присаживается на корточки и закидывает кольцо своих рук за спину омеги, обнимая. С наручниками неудобно, но они будто привязывают их друг к другу и не дают отстраниться слишком далеко. Джин утыкается в грубую ткань униформы, прямо в шов на плече, и икает. Намджун теплый. И нужный. Сокджин в него как подросток влюбленный. Намджун тоже в Сокджина, но. Есть в жизни правила, которым они не могут противиться и есть роли, которым должны следовать. А еще ответственность и всё, баста, на себя Намджуну как-то пофигу было — а вот если он вместе с Сокджином, который ему головой кивнул, уже нужно быть серьезнее и платить по счетам. — Перестань, — шепот приходится Сокджину куда-то в волосы с правого бока, но это почти не помогает. — Можешь кое-что пообещать мне? Сокджин не в силах ответить, лишь кивает, чувствуя, как из-за затекших ног Намджун чуть пошатывается. — Когда я выйду на свободу, дай мне шанс, ладно? И тогда Сокджина прорывает с новой силой, он обещает ждать и приходить в тюрьму, потом уверяет Джуна, что его оправдают или дадут условно, повторяется, запинается, и вдруг затихает, успокоенный теплой ладонью на затылке. В себя он приходит только спустя минут двадцать. Намджун возвращается на место, пока Сокджин размазывает слезы по щекам и глубоко дышит, стараясь прийти в адекватное состояние. Он не просто дал слабину, а стал тряпкой, каким не был вообще, наверное, никогда. Нужно собраться, начать головой думать, не наматывать на кулак слезы и не становиться разочарованием для своего альфы. Намджуну сейчас хуже, чем ему. Сокджин-то на свободе, не за колючей проволокой будет. И допрос не резиновый. Нужно все продумать, обсудить, решить. Сокджин просит давить в суде на жалость, чистосердечное скостит ему срок, душещипательная история убавит еще немного, а косвенные улики потянут лишь на условно. — Не говори, где компьютер даже мне, не важно. Скажи, что разбил и скинул в реку. Не знаю, что-нибудь. Веди себя спокойно и может мне нанять тебе адвоката все-таки? — Не надо. — Давай хотя бы государственного. — Джин, успокойся. Все в порядке. — У меня есть знакомый в сфере трудоустройства, он поможет тебе даже с судимостью, ты ведь башковитый айтишник или как это называется, — Сокджин улыбается совершенно искреннее, хоть и сквозь слезы, впервые за их столь стремительное знакомство, исполняя маленькую мечту Намджуна. — У нас есть еще время? — Джин качает головой с сожалением. Они уже очень долго здесь и ему пора ехать в прокуратуру, раз это уже решено где-то сверху. — Тогда скрести за меня пальцы, ладно? — Намджун приподнимается, подается вперед к Сокджину, касаясь сухими губами его щеки, и шепчет уверенно: — Жми кнопку.