Пролог. Рассказывает глава послереволюционной администрации Дистрикта Девять, Мордекай Смит:
Многие люди до сих пор считают, что «Революция Сойки-Пересмешницы» началась неожиданно для всей страны. Но это же полнейшая чушь! Такого просто быть не может — жил, дескать, Панем под жесточайшим гнётом, а у нас в Девятом настоящего бунта не было больше семидесяти лет. Тут раз, появляется, откуда ни возьмись, девочка с луком, и люди поверили в себя. И всё завертелось. Нет, ну как можно в это верить? Люди терпели всё, не смели даже пикнуть, никто не осмеливался открыть рот. Да, у нас в Девятом режим был относительно мягким, это правда. А знаете, почему? В то время, когда я был моложе, главой миротворцев Девятого был Марий Джонс. Я слышал, он и сейчас жив, перешёл на сторону повстанцев и получил прощение. Живёт где-нибудь во Втором, небось, внуков растит. Хотите знать, почему в то время, пока он был «Хозяином» в Девятом, у нас была тишь да гладь да божья благодать? Вам интересен секрет Мария? И не скажешь, что он не был суров и при нём не случалось казней. Нет, отнюдь, Марий Джонс был весьма крут, даже, пожалуй, слишком. И казни очень даже случались. Простой хлебороб его жуть, как боялся. Но одновременно его уважали. Страх и уважение. Такого ни до него, ни, тем более, после и в помине не было. Капитолиец, который командовал в дистрикте «белыми мундирами» до Джонса, кажется, его звали Огульний Форбс, — все трепетали перед ним. Потому что запороть человека до смерти майору Форбсу было очень даже приятно. Он был садистом, про это помнил весь Девятый дистрикт. Но ни один из жителей дистрикта Форбса не уважал. И много лет спустя, когда пришла весть, что подполковника Форбса в Дистрикте Пять разорвало на части бомбой, которую бросил лазутчик, шпион из Бункера, Тринадцатого дистрикта, весь Девятый тихо этому радовался и никто его не пожалел. Такую память после себя оставил покойничек! А про того слюнтяя, который был главой после Джонса, я даже не говорю. Этот идиот, Гонорий Сейнт*, в Девятом дистрикте умудрился кровавый довести до большой крови. И не из-за жестокости, нет, а потому что он бездействовал, когда вокруг такое стало твориться. Все словно с ума посходили, а майору Сейнту всё ни по чём, он и пальцем не смел пошевелить без приказа из Капитолия. Майор, глава миротворцев целая Дистрикта ничего не делал! Щенок безродный, сколько людей из-за него погибло! А сколько детей сиротами он оставил! Пол-тысячи калек и семьдесят убитых! На Девятый, где до войны всего-то жило тридцать тысяч жило! Был бы по-прежнему главой миротворцев Марий Джонс, не было бы ничего! Ещё эти диверсанты из Бункера! Я — человек прямой, молчать не буду, всё началось из-за поджогов, и не говорите мне, что так нужно было для Дела Революции. Жечь хлеб это преступление, вот и министр связи мистер Хэвенсби согласен со мной, Хлеб — это жизнь, а нет хлеба — верная смерть для тысяч людей! Поэтому я не снимаю вины с президента Альмы Коин, в Бункере были запасы зерна, но ничтожные это было запасы, под землёй земля не родит, не надо мне басен про гидропонику рассказывать! А в Девятом зерно было, и была диверсия и теперь пол-страны живёт впроголодь потому, что кое-кто не умел головой думать! Дуралеи эдакие, с Властью, со Сноу они боролись! Когда Джонс вступил в должность, первым делом он отправил на виселицу двух капитолийцев, сержантов, которые «брали мзду». Весь дистрикт замер. Такого еще не было — капитолийцев вешают! Он был одинаково жесток и очень суров ко всем: мэр или начальник элеватора, бригадир или работяга простой — для Джонса все они были равны, он никого не выделял и ни для кого не делал исключения. Драл всех, кто был виновен, и драл со страшной силой. Вы уже догадываетесь? Он же, не задумываясь, посылал на виселицу каждого вора, кто бы он ни был. Джонсу было наплевать, сколько у того денег. Вот поэтому в Девятом было так мало воровства, а грабежей и убийств до самой Третьей Бойни не случалось ни разу. Люди всегда получали свои гроши вовремя. Беда лишь в том, что при Джонсе мы жили, как скот, но разница всё же чувствуется. Не было при Джонсе такой слепой ненависти, ярости. А всё из-за того, что он был справедлив, жесток, лют. Вот такая правда жизни. После Коронации Финника Одэйра Джонса повысили, перевели на родину, во Второй. Поначалу временным главой был его помощник, Сальвий Микетти. А потом из Капитолия приехал этот молокосос, ему было всего-то 26 лет, Гонорий. Нет, нельзя же на такую «сволочную должность», как глава миротворцев дистрикта, ставить полное ничтожество. Так он в придачу ещё и трусом оказался. Как всё началось? Да не с пустяка. Осенью случилось несчастье: старая электропроводка на Элеваторе номер Один вышла из строя, итог — страшный пожар. Старики не припоминали такого несчастья. Кто-нибудь ещё помнит, каким он был? Самый старый и один из самых больших зернохранилищ во всём Панеме. Несколько сот человек — обычные хлеборобы и их жёны — помогали пожарным тушить. Подносили по цепочке воду из речки Козиной. Пожарная команда в дистрикте —всего двадцать шесть человек, почти все они в огне и погибли. А ещё сорок тонн зерна сгорели. Считай, половина всего урожая за тот год. Половина! Вот тогда-то Девятый — каждый его житель — понял, что он значит в Панеме. Приехали миротворцы из Капитолия и всё подчистую зерно из дистрикта увезли. Ничего не оставили. И в декабре запасы, скудные запасы муки в дистрикте подошли к концу. Девятый оказался на пороге голода. Зимой к нам приехал Победитель 69-х Голодных игр. Точнее, Победительница, Иви. Впервые за многие годы Победителем стала обычная девчонка, из соседнего, Десятого дистрикта. Тощая такая. Она вообще страшно боялась Тура. Что её убьют боялась, хотя сама за 15 дней на Арене убила-то всего одного человека, да и то защищаясь. А в финале она просто пряталась за камнем, пока парень из Восьмого и девчонка из Первого сражались. Девчонка смертельно ранила парня какой-то железной штуковиной — я совсем плохо разбираюсь в холодном оружии — а затем, напоровшись в полумраке на Иви, напала на неё. Иви бросилась бежать, а затем услышала вопль: её соперница впотьмах наступила на змею, из тех самых тварей, которые каждый год специально выпускали на арену. Вот так Иви стала Победительницей. Обычная такая девчонка. Во время речи она, от страха перед огромной толпой, постоянно сбивалась и заикалась. Внезапно раздался чей-то крик, потом второй: — Убили! — Держите его! Пропустите миротворцев! Иви от страха вся онемела, оказалось, в толпе ударили ножом какую-то женщину. Возникло понятное в такой ситуации замешательство. Миротворцы бросились ловить преступника. Напомню: убийства в Девятом Дистрикте были явлением редким в чрезвычайной степени. Через пару минут все было кончено, мерзавца схватили. Но многие тогда обратили внимание на примечательный факт: миротворцами командовал лейтенант, а самого Главы нигде не было видно. А все потому, что в самом начале этот сукин сын Гонорий сбежал, спрятался во Дворце правосудия, хотя ему ничего не угрожало! На том, казалось бы, всё и закончилось, но как бы не так! В апреле едва не полыхнуло вновь: запасы еды у жителей Девятого подошли к концу, и голодные люди стали массово отказываться выходить на работу, а ведь как раз подошло «самое-самое время» для того, чтобы сеять. Если остановить работы, то урожай осенью не взойдёт! Гонорий опять заперся во Дворце правосудия и даже не стал сообщать в Капитолий, мерзавец, вообще не стал ничего делать. Хорошо ещё, что мэром тогда был назначен мистер Фриз Бошамп*. Ему удалось «достучаться» до высоких капитолийских кабинетов. К нам прибыл ревизор. И он пришёл в ужас: — Что тут происходит? Срывается нормальный цикл сельскохозяйственных работ, это же криминал — срыв поставок зерновых по всему Панему! Караул, срочно возвращаюсь в Капитолий! А вы ждите новых указаний! Капитолиец до чёртиков перепугался, что гнев президента Сноу падёт именно на него, вот он и запаниковал. И, о чудо, через трое суток (какая оперативность, подумать только, ведь полгода никто вообще ничего не делал) прибыли составы с мукой, маслом, и даже вагоны с овощами из Одиннадцатого пригнали. Вот, какой шорох навели! Ясное дело: кому охота быть казненным, когда в самом Капитолии неожиданно во всех магазинах кончится хлеб? Нормы выработки, правда, подняли вдвое, но Девятый Дистрикт, как известно, «не склонен к мятежам и возмущениям». На том Капитолий и погорел! Причём по полной.***
Следующие два года были малоурожайными, к тому же в год 70-х игр постоянно шли дожди, Девятый Дистрикт промок до нитки и от сырости все деревянное начало разрушаться и гнить. Народ тихо выл, однако все терпели. Ведь голода не было! 70-е игры не запомнились Девятому Дистрикту совершенно. Трибуты — Йен Уолфиш (13) и Чавера Блисс (14) — погибли сразу, у Рога Изобилия, и умерли они быстро. Вот только что-то произошло в тот самый день. Молчание. В тот день оно перестало быть Безмолвием, Безучастием и Безразличием. В тот майский день, неожиданно для себя самих, тысячи людей почувствовали себя безумно одинокими, а следующим вечером около трехсот человек собрались у старой мельницы. Они так желали быть вместе, но даже не осознавали, зачем им это нужно. Горел костер, хлеборобы грелись у него. Вдруг кто-то увидел, что к ним подошли двое миротворцев — их послал местный лейтенант, узнать, что это вообще за сборище. Первый был совсем молодым парнем, второй — лет тридцати. Молодого миротворца звали Ясон, Ясон Маккензи. Оба они молча подошли к костру. Как только стало ясно, что люди просто греются и ничего незаконного не происходит, старший миротворец расслабился и снял с головы шлем, Ясон сделал то же самое и протянул к огню руки, а затем он внезапно запел. Его голос был сильным и пел он так красиво и печально, что его товарищ, изумленный, повернул к нему свое лицо, а у всех собравшихся округлились глаза. Ясон пел старинную песню, которую пели молодые горцы на его родине:Моя невеста мертва. Мое сердце умерло вместе с ней. Горная ведьма погубила ее, и тело Роксаны льда холодней. Зачем мне золото, зачем серебро, зачем мне солнце, зачем мне луна? Ведь теперь ничто на свете не радует меня. Ничто не поможет мне. Я убил ведьму, но счастлив ли я? Ведь моя невеста мертва, но, увы — месть мне не помогла. Моё горе безмерно, а печаль велика, Но я ещё жив, и горец не сдастся никогда.
Все замерли: мало того, что никому в голову не могло прийти, что миротворец может быть певцом, так ещё и песня, которую он пел, была настолько проникновенной, так брала за душу, что многие мужчины домой уходили со слезами на глазах. Миротворцы проследили, чтобы огонь был потушен, и последними вернулись в казарму. Наутро Ясона Маккензи вызвали к капитану. Капитан — Эвмен Роббинс — был капитолийцем. Хитрый и весьма неглупый. Подчиненные его невзлюбили сразу, с первого года, как он начал командовать миротворческим дивизионом в районе «Река Соломенная, посёлок Пшеничный». Не любили его за то, что он не брал мзду. Взятка для миротворцев — вещь особенная. Любимая. Мзда в бывшее время делала из бедного человека нищего. — Рядовой. На тебя поступил «сигнал» (донос), — ласково начал Эвмен. — Ну и что? Я вины за собой не знаю. Ответ Ясона понравился командиру, хотя и показался дерзким. — Ты действовал не по уставу, рядовой, — хитро улыбнулся Эвмен. — Зато порядок соблюдал честь по чести, — стоял на своём Ясон. «Экий упрямец! Такого с ходу не возмёшь и так просто не обломаешь, своего он не упустит. Отпущу-ка я тебя с миром», — подумал Эвмен и отослал строптивого Ясона прочь из своего кабинета. Вины за ним действительного никакой не было, пение уставом не запрещалось, да и сам Эвмен был им вполне доволен. Спустя восемь месяцев его перевели в центральный посёлок Дистрикта Девять. На 71-х играх повторилось обычная для Девятого история: жребий пал на двух несчастных детей. Мальчику было пятнадцать, девочке — шестнадцать, и умерли они практически одновременно. У Рога изобилия? А вот и нет, ментор Девятого, Зейна, которая победила в 60-х играх, крепко вбила им в головы: — Бегите! Как только прозвучит гонг, руки в ноги и ходу! Они и послушались. Спустя час или два — точно не помню — встретились на какой-то поляне. Арена в тот год представляла собой перелесок, и дети неплохо на ней ориентировались. Девятые, Десятые, Седьмые. Вот только мало кто уцелел в бойне у Рога. Меньше дня они прожили на арене, их убил трибут из Шестого, которому было семнадцать. А через пару часов и его самого убили. Профессиональные трибуты. Профессиональные убийцы. Про Джоанну Мэйсон я расскажу лишь, как она вела себя в Туре. А про то, как она победила, и так все знают. Приезжает, значит, к нам в Девятый победительница 71-х игр. Рожа довольная и наглая. Сразу видно, далеко пойдет девчонка. Пререкается с куратором, а ментор, молодой парень, пытается ее урезонить. Мэр наш, Фриз Бошамп, безрадостно на это смотрит. Вышла, значит, Победительница на сцену, поглядела вокруг и как скажет: — Чего-то у вас рожи такие квелые? Чай, на свежем воздухе живете. Ну и рожи! — Не рожи, а лица! На себя посмотри, — услышала голос позади себя Джоанна и резко обернулась. Серо-зелёные глаза девчонки потемнели и сузились от гнева. И… натолкнулись на голубые глаза парня в белой форме. Глаза Ясона. Победительница точно налетела на барьер. Вспыхнувшее желание врезать говорившему по роже за такие обидные слова поутихло. Но Джоанна не сдалась и уж точно не забыла ничего. Она решила отомстить позже. Когда начинался небольшой банкет в мэрии в её честь, Джоанна жадно искала глазами обидчика, желая «выяснить отношения». Но парня нигде не было, потому Победительница злилась. Она уж было решила, что не увидит его никогда, как он появился, да весьма вовремя. Молодой ментор пытался не дать юной Победительнице напиться, но не знал, что хмелеет Мэйсон практически мгновенно — особенность организма. В итоге ему пришлось тащить её на себе. И когда он выходил из здания, вновь показалась высокая фигура Ясона: — Помощь нужна? — спросил он и, не дожидаясь ответа, закинул левую руку опьяневшей Победительницы себе на плечо. Джоанна не сразу его узнала, слишком была пьяна, но когда двое сильных мужчин донесли ее тело до поезда, когда Ясон уложил её на кровать, воскликнула: — Ты? Опять? — Как это ни странно, да. Голова болит? — Ага, — Джоанну сбил с толку слишком невозмутимый вид «обидчика». — Ладно сейчас чего-нибудь придумаем, — и Ясон, как ни в чём не бывало, ушёл. И больше не возвращался. Через полчаса в купе юной Победительницы, страдавшей от страшного похмелья, робко постучали: — Можно? — в купе заглянула белокурая маленькая головка. Говорившей было от силы лет тринадцать. Оказалось, что девочка принесла «средство от головной боли». И стакан воды. Джоанна их тут же с жадностью выпила. — Спасибо. — На здоровье. Еще что-нибудь принести? — Мэйсон подумала, что девочка точно не из обслуги поезда. — А ты вообще кто? Чего-то я тебя не помню, — воскликнула Джоанна. — Я местная. Моя мама работает буфетчицей в мэрии. Меня мэр послал… — А как твое имя? — задала последний вопрос Джоанна. — Милк. Джоанна рассмеялась. Ей стало лучше, голова больше не раскалывалась, на прощание она сказала девочке: — Ты и в правду «молочная» девочка. Пока, может когда-нибудь свидимся.