Грустная и красивая; каменная

В голове мысли беспорядочно мельтешат будто молекулы, которые подогревают горячим воздухом. Астрид смотрит на Ниску за стеклом и думает, что все это полный бред какой-то. Чья-то дурацкая шутка, совсем не смешная. Не может быть ее молчаливая британка синтом. Не может и все тут. Она все ждет, когда ей кто-нибудь скажет, что это дурацкий розыгрыш. Этого не происходит сразу, не происходит и спустя час, спустя пару дней. Им позволяют увидеться наедине; Астрид не хочет думать о возможной встрече, как об очной ставке. Хватает еще одного взгляда, чтобы удостовериться, что ничего не меняется. Ей все равно, из чего сделана ее возлюбленная: из костей и мяса или из пластмассы, синтезируемых волокон и микросхем. Ей все так же хочется сжать любимую ладонь и посмотреть в глаза, пускай и без линз. Наверное, Астрид совсем дура, раз говорит — пускай и мысленно, пускай и не вслух — про любовь. Все, что у них было — обманка. Все, абсолютно все. До тех пор, пока Ниска не говорит: — Я ни с кем такого не чувствовала. Мир летит к чертям. И Астрид готова скрывать ее от властей, готова вывезти ее в другую страну, сбежать с ней на другой конец Земного Шара. Лишь бы спасти, лишь бы оградить, лишь бы не позволить отключить ее. И когда Ниска оказывается на пороге ее съемного дома, Астрид цепляется за нее в отчаянно-горьких объятиях. Они могут быть слишком разными, они могут быть неправильными по слишком многим правилам. Ей все равно, совершенно все равно; потому что Ниска обнимает ее в ответ, потому что Ниска целует ее совсем как в Берлине. Астрид кажется, что синты не могут быть такими, что ее грустная и красивая, почти что мраморная девушка живая. Настолько живая, насколько только это возможно. Астрид шепчет: — Я все для тебя сделаю. Астрид бормочет, как в бреду: — Я смогу спрятать тебя, они никогда не найдут. Ниска видит изнанку мира, Ниска считает, что все гниет и разлагается. И что-то — хорошее? — внутри нее не позволит ей бездумно бежать. Она хочет равенства, она хочет, чтобы ее признали владеющей сознанием. Она целует Астрид в губы снова, утыкается носом ей в ключицы и молчит. Наверное, Ниска сломанная. Всегда была сломанная. И чувства, способность мыслить — ничто иное, как следствия поломки. Они засыпают под одним одеялом, не досмотрев до конца какое-то дурацкое шоу. Засыпает лишь Астрид, Ниска не спит. Ниска лежит рядом с закрытыми глазами и считает ее пульс; она синт, и как бы сильно ей ни хотелось, но изменить свою природу она не сможет. Ниска не мечтает стать человеком, она презирает их всех. Всех, кроме одной. Дыхание у Астрид поразительно мягкое, приятное, сердцебиение размеренное. Ниска не торопится говорить себе, что Астрид другая, что Астрид не такая, как все эти люди. Но все поступки той фактически кричат об этом. Каждый взгляд, любое прикосновение. Все свидетельствует о том, что ее девушка — об этих словах даже просто думать приятно — совсем не похожа на подавляющую массу людей вокруг. Ниска не ищет себе дом; Ниска находит его в Астрид. В ее объятиях, в запахе. В прикосновениях нужно-верных и верно-правильных. Астрид прижимается к ней во сне, утыкается носом в шею и держится крепко, не отпускает. Ниска поверить не может, что она может быть кому-то настолько нужной. Астрид находит ей зарядку, Астрид забывает порой есть, но всегда вовремя напоминает ей, что пора подзарядиться. Астрид не хочет признаваться себе, что боится; боится потерять своего светловолосого синта. С ней слишком спокойно. Так спокойно, как не было уже давно. Ниска признается: — Я боюсь тебя потерять. Ниска произносит тихо, смотря грустными глазами на нее: — Я не хочу, чтобы меня отключали. Теперь — нет. Астрид сжимает ее ладонь в своей, улыбается шально. Пальцами, подушечками нащупывает у нее на запястье собственную резинку, от этого улыбка становится лишь шире. — Ты все еще носишь ее? — спрашивает она. Ниска отвечает коротко. Ниска роняет обыкновенное «да». Но этого более, чем достаточно. Она носит ее резинку, обычная резинка для нее что-то значит. И это намного важнее и серьезнее, чем признание в любви, чем громкие слова и судорожные уверения. Любить машину граничит с извращением; только Ниска никогда машиной для нее не была. С самых первых мгновений Ниска была живой и настоящей. Необходимость в питании электроэнергией никак этого не меняет. Астрид знает, что Ниска намного более человечная и настоящая, чем сотни и тысячи людей, окружающие их. И уж точно человечнее тех, кто хочет ее отключить. Ниска признается далеко не сразу. Смотрит проницательным взглядом четко перед собой, почти без эмоций на лице. — Я убила человека, — говорит она. — И я хочу, чтобы ты знала, что я нисколько об этом не жалею. Астрид замирает, встречаясь с ней взглядом. Ставит чашку с чаем на стол в тишине. Несколько мгновений обрабатывает информацию. Так, словно это она здесь синт. Словно ей нужна подпитка из вне. А потом она просто спрашивает: — Он сделал тебе больно? Она оправдывает Ниску быстрее, чем на то можно было рассчитывать. Она смотрит на нее своими карими глазами совершенно серьезно и одним этим взглядом обещает не осуждать, не злиться и отпустить всю ситуацию. Астрид все слишком легко отпускает. Так же, как и саму Ниску на платформе, когда той необходимо помочь своей семье. Она поддразнивает ее, усмехается, говоря, что стала ее первой любовью. И взглядом успокаивает, ласкает. Не вернуться к ней после подобного Ниска просто не может. И совсем не потому, что ей нельзя оставаться в Британии, что ее здесь обязательно найдут. Она и сама хочет быть рядом с Астрид. Всегда. Или столько, сколько они смогут. Пускай самую малость, пускай несколько дней, неделю или даже месяц. Она хочет находиться рядом с ней, иметь возможность прикоснуться, почувствовать мякоть ее губ на своих, ласкать обнаженное тело и смешивать негромкие стоны воедино. А семья ее никогда и не держала. Она всегда была сама по себе, будто отдельно от них, немного в стороне. Мия позаботится о них намного лучше, чем это сделает Ниска. Берлин встречает ее не ночными огнями, а мягким дневным светом. Она улыбается совсем как люди, без особой на то причины. И как несколько месяцев назад встречает Астрид после работы, та бросается ей в объятия с горящими глазами, немного кружит ее и губами впивается в ее губы. — Я скучала, — все, что говорит Астрид. Не упрекает, не говорит, что ждала слишком долго, что и так знала, что Ниска вернется. Вместо этого переплетает их пальцы и тянет в сторону ближайшей закусочной с хорошими бургерами. — Просто умираю от голода, — произносит она, уминая один из самых больших, что здесь подают. Наклоняется ближе к уху Ниски и осторожно добавляет: — Как у тебя с питанием? Надо зарядиться? Ниска улыбается. — Все в норме, — говорит она чуть мягче, чем звучит обычно. Астрид прижимается к ее боку и продолжает жевать, капая соусом себе на джинсы. Ниска обнимает ее за плечи. Берлин ощущается намного гостеприимнее, когда тебя ждет твоя жгучая брюнетка. Рядом с ней она наконец полноценная, рядом с ней все ее чувства приобретают новый оттенок. Грань между тем, чтобы быть синтом, и тем, чтобы быть человеком, никогда не была такой призрачно-размытой для Ниски. Они живут все в той же квартире, все выглядит все так же, но немного иначе. Потому что теперь Ниска может не притворяться, теперь Астрид видит ее такой, какой и хотела изначально. Настоящей. Астрид целует ее в губы, стягивает с нее футболку и тянет в сторону кровати. Валяющийся на тумбочки у кровати провод не имеет никакого значения. Он никак не изменяет то, что ей хочется целовать ее, касаться ее тела, наслаждаться ее близостью во всех возможных смыслах и пониманиях. Им хорошо вдвоем, по-настоящему хорошо. Астрид хочет, чтобы так оно и продолжалось. Приходится временно гнать в сторону мысли, что Ниска просто не сможет усидеть на месте, запертая в четырех стенах. Ниска ведь продолжит бороться, пока не добьется своего. Всеми способами будет цепляться за малейшие возможности признания синтов такими же полноценными существами, как люди. Их жизнь похожа на что-то идеальное, что-то сродни безумной мечте или фантазии. Все длится ровно до тех пор, пока не вспыхивает очередное выступление синтов в Британии. Ниска смотрит на экран телевизора, впитывая информацию. Астрид не смотрит туда, почти что не слушает. Она смотрит на Ниску и только на нее. До того, как репортаж заканчивается, до того, как Ниска поворачивается к ней и начинает говорить, Астрид знает, что их идеальная тихая жизнь заканчивается здесь и сейчас. Она не винит свою девушку, ни в коем случае. Она понимает, что у той есть свои цели и желания. Астрид заговаривает первой. Астрид говорит: — Прошу, ты только возвращайся всегда домой. Ко мне. Ниска накрывает ее ладонь своей, чуть сжимает пальцы. Смотрит в глаза уверенно и четко. — Обязательно, — произносит она. Астрид думает, что та обещать и давать ей надежду просто не имеет права. И все же не одергивает, улыбается уголками губ и позволяет себе поверить.