Я хочу...

*** Мукуро, устало подперев голову рукой, уже второй час выслушивает излияния Хаято на тему хронического идиотизма одного бесбольного придурка. Стараясь не зевать слишком явно, он терпеливо слушает, как Такеши опять протупил и не ответил на чувства Гокудеры; как же мечник достал своей хронической твердолобой глупостью Хаято; и как сам Хаято его любит… Экспрессивно, эмоционально, размахивая руками, громко и бегая по всей комнате. Вот так рассказывает Хаято, когда злится или просто возбужден. Рокудо уже привык — они, в конце концов, уже четыре года как дружат. Да-да, как ни странно, Туман и Ураган Десятого поколения Вонголы смогли найти общий язык. После завершения битвы с Бермудой, Мукуро, ослабленный пребыванием в колбе, отлеживался в больнице, с тоской размышляя о том, что плакали все его планы по захвату мира и уничтожению мафии. Кто ж ему теперь даст все это воплотить? Теперь он под плотным колпаком Вонголы. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. И неважно, что по этому поводу думает Тсунаеши. Реальной власти у него не будет еще ой, как не скоро… И вот под эту минорную ноту в его палату врывается Гокудера Хаято с пакетом гостинцев. Разумеется, он не сам захотел навестить Мукуро в больнице. Его попросил Савада. Сам Джудайме пойти не мог, его плотно взяли в оборот Реборн и Йемитсу, обучая всему, чему можно и нельзя. А о своем Тумане Тсуна все же переживал, как бы тот его не пугал, потому и попросил Хаято регулярно его проведывать. Конечно, того это не обрадовало, но ведь обожаемый Джудайме попросил… Поначалу они все время собачились — Мукуро язвил, как мог, а Хаято огрызался, орал и хлопал дверью. И только нереальная преданность Гокудеры Тсуне мешала ему плюнуть и больше не приходить к вредному иллюзионисту. Постепенно они привыкли друг к другу. Начали говорить на отвлеченные темы, которые не вызывали у них желания придушить собеседника. Хаято взялся расширять кругозор Мукуро — все же тот не ходил в школу и многих вещей не знал, хоть и был сам по себе умным человеком. Рокудо был способным, схватывал новые знания на лету, задавал уместные вопросы… Словом, учеником был замечательным. Вскоре Хаято заметил, что его совсем не тяготят встречи с Мукуро. Что ему нравится общаться с ним. Иллюзионист был умным, не стеснялся выразить свою точку зрения по самым разным вопросам; порой они могли часами обсуждать какую-то тему — от теории относительности до художественной литературы. И Мукуро умел слушать. Мог дать совет, просто успокоить, утешить. Именно с ним Хаято поделился своими семейными проблемами, именно Мукуро — между прочим, понятия не имеющий, что такое иметь семью, мать и отца — говорил, что мама и папа любили его, и все делали для его блага. Когда Рокудо вышел из больницы, то переехал в Намимори и поселился именно у Хаято. Да, тогда они не признавали еще друг друга друзьями, но порой слова не нужны, чтобы достигнуть понимания. А они определенно понимали друг друга. Разные, с разными взглядами на мир, на жизнь — они понимали. Хаято признал Мукуро другом — лучшим и, пожалуй, единственным — когда тот прикрыл его от шальной пули. Какие-то наемники напали на них, видимо, рассчитывая потом разобраться с Дечимо. Не успели. Гокудера вынес их на чистой злости. А потом на руках принес Мукуро в больницу. Уговаривал дышать по дороге в больницу. Сидел под дверью в операционной. Держал за руку, пока тот отходил от наркоза. Кричал, чтобы Мукуро не смел больше так делать, ведь Хаято просто не может потерять друга… Мукуро тогда улыбался, а в глазах его были слезы. Он тоже не мог потерять друга. Человека, который его понял и принял со всеми заморочками. Который называл его сумасшедшим, ругал и ворчал, но держал за руку после очередного кошмара, успокаивал, засыпая рядом — чтобы дурной сон не вернулся. Друг, с которым так легко и весело. Рокудо знал, что такое терять. И не хотел снова чувствовать боль и тоску, теряя дорогого человека. И вот, когда его лучший друг влюбился, его долг поддерживать и помогать, даже если… — Мукуро! Мукуро, твою ж за ногу! Ты что, дрыхнешь?! — возмущенный голос Хаято заставил Рокудо встряхнуться. — Нет, что ты! Просто прикрыл на секундочку глаза. Так, ты говоришь, Ямамото уехал в Варию? — Мукуро уставился на Гокудеру честными-пречестными глазами. Ураган с состраданием посмотрел на иллюзиониста. — Я говорил об этом минут пять назад. Ты все-таки спал. — Извини, — Рокудо устало вздохнул, подавляя очередной зевок. — Была тяжелая миссия. Не спал две ночи, вот и засыпаю. Давай завтра поговорим, хорошо? — Ладно. Извини уж, что не дал тебе отдохнуть. Давай, иди спать, — Хаято потрепал его по хохолку. Рокудо тряхнул головой, слабо улыбнулся. — Ну, друзья имеют право мешать спать, рассказывая о непонятливом объекте воздыханий. Спокойной ночи, Хаято. — Вот когда ты в кого-нибудь влюбишься, тоже будешь мне спать не давать, — хмыкнув, пообещал пепельноволосый. — Непременно, ку-фу-фу. Долг Мукуро — поддерживать и помогать влюбленному другу, даже если он сам в него влюблен. Когда он один — не видно болезненной улыбки и потухших глаз. Когда дружеское чувство превратилось в нечто иное? Болезненно-сильное притяжение, желание прикасаться, обнимать, целовать. Видеть улыбку, слышать смех, заботиться и защищать. Со стороны кажется, что Мукуро просто очень хороший друг. Но на самом деле он просто впервые в жизни влюбился — безответно, сильно, не жалея себя. Мукуро упал на кровать, устало закрыв глаза. В виске засела раскаленной иглой боль. Хаято любит Такеши. Так сильно, так горячо — как может только он. А Рокудо любит Хаято — ничуть не слабее. Итальянский темперамент, что поделать. Вот только он скорее откусит себе язык, чем признается в любви Гокудере, ведь тогда их теплой дружбе конец. Пусть лучше будут такие отношения, чем вообще никаких. Но это немного больно. Хотя Мукуро все равно улыбается. Его желания — пыль, его мечты рассыпаются в прах прямо в ладонях, оставляя сероватый налет. На губах вечно привкус металла и гнили — вкус его бессилия. Он молча стоит в стороне, изредка подставляя свое плечо и улыбаясь. Хотя очень больно улыбаться; улыбка словно сложена из осколков стекла, и ранит. Небо, как больно, боги всемогущие, ему так больно! Но Мукуро больше всего на свете боится потерять Хаято. Мучительнее всего знать, что его сердце принадлежит другому, а если нравный Ураган узнает, что Туман его любит — будет презирать вечно. *** Древко трезубца трещит в пальцах. Хаято и Такеши целуются: мечник прижал Хаято к дереву, тонкие пальцы пианиста вплетаются в жесткие черные волосы, тела уже трутся друг о друга. Мукуро смотрит, пока ему не становится дурно, а щепки древка впиваются в ладони. Потом он уходит. Потом в его комнате Пламя Тумана творит настолько ужасающие иллюзии, что неподготовленный человек мог бы свихнуться. Мукуро улыбается, поздравляет Хаято. Тот светится от счастья, и каждый раз, увидев Такеши, сияет такой безумной радостью в глазах, что Рокудо наигранно прикрывает глаза ладонью, стеная о том, что ослепнет. Он почти не врет. И еще ему нужна передышка. По глазам можно увидеть многое, и Мукуро совсем не хочет, чтобы кто-то заметил его боль. Но кое-кто, похоже, заметил. — Мукуро, — окликнул его Такеши. После очередного задания Рокудо вернулся почти в полночь, усталый, весь в крови. Даже Хибари, попавшийся ему на входе в особняк Вонголы, смолчал, увидев его усталый вид и злобный взгляд. Только хмыкнул вслед. Со значением так хмыкнул, еж зловредный. Поэтому Ямамото за его спиной вызывал у иллюзиониста навязчивое желание убивать. Или материться. — Что? — сухо отозвался Мукуро, обернувшись. — Я хочу поговорить. — Говори, только быстро. Я устал. — Заметно. Я хочу поговорить о Хаято. Вернее, я хотел бы попросить тебя кое о чем… — Не тяни любимицу Хаято за хвост, — усмехнулся Рокудо. — Держись от него подальше, — пугающе серьезным тоном произнес Ямамото. Рокудо повернулся к нему всем телом. В карих глазах — ни капли привычного добродушия. Сейчас перед иллюзионистом стоял киллер, готовый убить его прямо в эту самую секунду. — Оя-оя, о чем ты, Ямамото? — легкомысленно-недоуменно пожал плечами Мукуро. — Мы с Хаято просто друзья… — Ври больше. Я видел, какими глазами ты на него смотришь, когда он не видит, Мукуро, — в голосе — сталь; куда опаснее, чем клинок катаны. — Поэтому я хочу, чтобы ты держался от него подальше. — По-моему, у тебя галлюцинации, — покачал головой Мукуро. — Ну и какими же глазами я смотрю на него? И как, по-твоему, я смогу выполнить твою просьбу? Что бы ты ни думал, Хаято считает нас друзьями, ему очень сильно это не понравится. — Во-первых, ты смотрел на него, как на самое дорогое в твоей жизни — и в то же время с желанием. Ты до безумия хочешь Хаято. Во-вторых, ты можешь от него отдалиться постепенно, не торопясь. Шаг за шагом, — медленно подходя к Мукуро, Такеши, пристально смотрел ему в глаза. Когда расстояние между ними равнялось двум шагам, мечник остановился. — Если ты этого не сделаешь, я все расскажу Хаято. Причем выставлю тебя в не самом лучшем свете. Поверь, я сумею все повернуть так, чтобы ты оказался для него самым худшим, самым отвратительным человеком на свете. Ты не получишь даже его ненависти. — Ямамото наклонился к нему, чуть прищурившись. Лицо Мукуро напоминало фарфоровую маску — такую же холодную и безжизненную. — У меня есть время… — Нет. Я хочу, чтобы ты, с завтрашнего же дня, начал отдаляться от Хаято. Я уверен, для такого лживого иллюзиониста, фальшивого до мозга костей, не составит труда это сделать. — Супербиа Скуало хорошо тебя выдрессировал, — задумчиво сказал Мукуро. Закрыл глаза. — Хорошо. Но это все равно займет время. — У тебя есть не более месяца, чтобы стать для Хаято чужим человеком, которого он видит только на собраниях Вонголы, приемах и заданиях. И то издали. А если я еще раз замечу, как ты смотришь на Хаято с желанием — я выколю твои глаза. И я не шучу. — Я верю тебе, — криво усмехнулся Мукуро, открывая глаза. Такеши усмехнулся в ответ. — Вот и отлично. Хорошо, что мы поняли друг друга. И нет, это не Скуало так меня изменил. Я был таким всегда. Просто прятал свою сущность гораздо лучше тебя. Глядя в спину уходящего Дождя, Мукуро впервые задумался о смерти как выходе из этой западни. То, о чем его попросили — достаточно вежливо, кстати — было нереально. Но сопротивляться, противиться, противодействовать он не может. Увы. Он не так силен, особенно в вопросах любви. Он не умеет бороться за свою любовь. Бороться за безответную, больную любовь, которую он каждую ночь хоронит в глубине души. И которая воскресает с первой улыбкой Хаято. Презрение или равнодушие — что лучше? Сложный выбор. «Пусть будет равнодушная доброжелательность», — шепчет душа, заливаясь кровавыми слезами. Мукуро соглашается с ней, вытирая кровь, идущую из правого, проклятого глаза. *** Мукуро старается. Он умеет добиваться поставленных целей, а разрушать, оказывается, намного проще, чем создавать. Он отказывается разговаривать с Гокудерой под самыми разными предлогами. Избегает его. Переселяется в другую комнату, и не говорит, куда. Вежливо и безлико улыбается, односложно отвечает и уходит прочь. А его место занимает Такеши, он окружает Хаято собой, заставляя его забыть о Мукуро самыми разными способами. И у него это получается. Они с Хаято прекращают общаться к исходу второй недели. Возможно, причина в этом также и в том, что Мукуро постоянно отсутствует в особняке Вонголы, пропадая на самых тяжелых, почти самоубийственных заданиях. Он ищет смерти. Я хочу умереть На чьих-нибудь сильных руках. Он ищет ее столь упрямо, что эта нравная и холодная дама давно уже должна была сдаться и принять иллюзиониста в свои нежные объятия. Но, видимо, она решила насладиться еще немного мучениями Рокудо Мукуро. Иллюзионист даже стал сражаться вдвое чаще с Хибари Кеей. Не проигрывая намеренно, о нет. Просто истощая себя, с каждой битвой приближаясь еще на шаг к поражению. Почему-то кажется, что смерть от руки Хибари — не такая страшная и позорная. Даже благородная. Все лучше банального повешения или порезанных вен… И на словах объяснить, На пальцах, свой страх. А еще безумно хочется выговориться, рассказать хоть кому-нибудь о своей боли, о своем страдании, о мучении, о любви, от которой нет спасения, о ненависти, о равнодушии, о страхе… Но некому его слушать. Некому видеть истину в лживо улыбающемся лице и искривленных в улыбке губах. Все предпочитают верить его искусной игре. Такеши насмешливо и торжествующе блестит глазами, уводя прочь Хаято. Гокудера смотрит мельком и отворачивается. Он немного обижен, но слишком захвачен своей любовью, чтобы присматриваться к другу. Хибари, кажется, смог разглядеть если не все, то очень многое. Потому что его стальные тонфа не опустились на беззащитное тело в самый подходящий момент. Невероятно, но стальноокий хищник пощадил своего давнего врага, не убив, когда ему представилась возможность. — Почему ты меня пощадил? — Ты уже наполовину мертв. Дай тебе время — и ты убьешь себя сам. Я не буду этому мешать. Мукуро смотрит в спину Кеи и снова хочет умереть. — Но если ты силен, если ты тот самый враг, о котором я мечтал втайне всю осознанную жизнь, — медленно проговаривает Кея, не оборачиваясь, — ты не сдашься. Ты сможешь подняться с колен. Что бы тебя не убивало, оно не стоит такого гниения заживо. Я хочу, чтобы мой самый лучший враг жил и сражался со мной на равных, а не опускал руки и падал передо мной на колени. Я хочу сам поставить тебя на колени, победить честно, чтобы гордиться собой. А не добивать уже почти мертвое травоядное. — Какая длинная речь, Кея-кун, — слабо усмехается Рокудо. — Скажи, если я встану… Изменится ли хоть что-нибудь? — Кто знает, — пожимает плечами Хибари. Бросив непонятный взгляд через плечо, он неожиданно мягко произносит: — Для начала встань, Рокудо Мукуро. Что бы тебя не мучило, оно того не стоит. «Спасибо, Кея. Ты увидел намного больше, чем я бы хотел показать. И сказал намного больше, чем хотел сам, верно? Но все равно спасибо». Мукуро оживает, как феникс. Восстает из пепла, сам себя воскрешает из мертвых. Он снова улыбается — через силу, но с каждым разом все живее. Он неожиданно живо интересуется простой человеческой стороной жизни, от которой прежде отказывался. Начинает учиться заочно на психолога — благо, Вонгола предоставляла возможность учиться где угодно и как угодно. Интересуется музыкой, кино, литературой. Рокудо открывает в себе талант и тягу к писательству, и начинает писать анонимно в сети короткие, но емкие рассказы. Они не имеют начала и конца, но пропитаны его чувствами, как бинты — кровью из раны. И у иллюзиониста появляется узкий круг поклонников его творчества. Как ни странно, но их отзывы, пожелания, просьбы продолжать писать вдохновляли Рокудо продолжать жить. Он искал смысл жизни и нашел его суррогат, но зато очень качественный. Он — словно диабетик. Это — его инсулиновая инъекция. Во всей Вонголе только Хибари и знал о его увлечении. Как он узнал — непонятно. Но однажды он бросил походя: — Травоядное, хватит уже строчить коротенькие рассказы. Напиши уже что-нибудь побольше. — Оя-оя, Кея-кун у нас любитель сам-издата, оказывается… — Там попадаются недурные вещи. Нет, это не похвала. Просто констатирую факт. — Ку-фу-фу… Так значит, ты думаешь, мне стоит написать что-то покрупнее? — Да. Даю тебе сроку две недели. — Ну ты и нахал… — Разноцветные глаза распахиваются шире от удивления, а Хибари очень самодовольно усмехается. — Считай, что я твой редактор. Я дал тебе срок и поставил перед тобой задачу. Не справишься — камикорос. — А если справлюсь? Редакторы платят своим подчиненным. — Признаешь себя моим подчиненным? — Не дождешься. Так что насчет платы? — Узнаешь, когда напишешь достаточно большую повесть. Главное — чтобы она была интересная. Гарантирую, награда тебе понравится. — Улыбка Кеи изменилась, Мукуро у него раньше такой не видел. Как интересно! Надо попробовать. Любопытство подстегивает и заставляет выкладываться по полной программе. И очень не хочется разочаровать хищника, который благосклонно признал его талант. Неожиданно очень приятно, что этот талант не имеет никакого отношения к мафии. Странно, но любовь к Хаято не исчезла, но боль утихла. Пришло спокойствие — ложное, неверное, как затишье перед бурей. Но Мукуро как никто умеет наслаждаться подобными мгновениями покоя. Он уже может спокойно отворачиваться от целующихся Ямамото и Гокудеры. Он уже не кусает изнутри щеку, когда Гокудера отворачивается от него. Их дружбы хватило всего на две недели игнорирования со стороны Мукуро, но иллюзионист понимает, что Хаято просто очень обижен, потому не пытается выяснять отношения. И ладно, и очень хорошо. Потому что тогда Рокудо точно сорвется. Так что он просто отворачивается. И сидит по вечерам до полуночи в библиотеке с ноутбуком в обнимку, строча свою повесть. Которая тайно посвящена Хибари Кее — лучшему врагу, единственному, кто протянул ему руку помощи. В случае, когда от тебя отвернутся, когда даже друзья перестанут тебя поддерживать… Только враг протянет руку и поможет встать. Только по-настоящему благородный и честный враг. Верный. Нужный. *** Мукуро сделал себе чашку ароматного кофе. Вдохнул густой аромат, улыбнулся уголками губ, чуть прикрыв глаза. Надо же, а он и не думал, что сможет радоваться таким мелочам после прекращения дружбы с Хаято. Время не лечит, это все ложь, да и времени прошло всего ничего. Но его поддерживают слова Кеи и его хобби — писательство. Мукуро это правда нравится. Чем-то похоже на творение иллюзий — создание прекрасных, красочных миров из слов, предложений, недосказанных фраз. И Мукуро это нравилось даже больше творения иллюзий. Словом можно тоже убить, как и иллюзорным ножом, но книги лечат и поддерживают в трудную минуту намного лучше Пламени Тумана. В библиотеке его ждал сюрприз. Хибари, читающий что-то в его ноутбуке. Хотя, что значит «что-то»? Конечно же, ту самую повесть. «Я же ноут всего на пару минут оставил, чтобы кофе налить! Когда он успел сюда пробраться?» — Ку-фу-фу, Кея-кун, а какого черта ты в моем ноутбуке… — Травоядное, сядь и не мельтеши, я уже почти дочитал, — перебил его Хибари, не отрываясь от чтения. — Ну ты и нахал, — протянул Мукуро, падая в кресло напротив Облака. Полчаса они сидели молча: японец читал, иллюзионист пил кофе, задумчиво смотря в камин. Огонь его завораживал и успокаивал. К слову, вода его только тревожила — напоминала о Вендиче. А работающие люди раздражали и смешили. Но огонь… Непокорная, но согревающая сила, столь похожая на него самого. Он тоже обжигает, хотя может греть. Но мало кто может это понять и разглядеть за маской лжи и опасности. — В целом, неплохо, — негромкий голос Кеи заставил Мукуро вздрогнуть. — Мне понравилось. И те недописанные кусочки тоже выглядят многообещающе. — Эй! Не лезь к незаконченным работам! — возмущенно вскинулся иллюзионист. — Поздно, — хладнокровно отбрил Хибари. — Рекомендую сосредоточиться на чем-то одном. На третьем рассказе, например. Потом можешь дописать первый, а затем и второй, но третий выглядит более перспективно. — Зараза ты, Кея-кун, — обиженно протянул Мукуро. — Все раскритиковал, во все нос свой сунул. Редактор… А еще меня считают коварным… — А еще тебе полагается награда, — усмехнулся Кея, положив ноутбук на журнальный столик. Встал, подошел к Мукуро. Тот задрал голову, глядя на него снизу вверх с подозрением и любопытством. Снова усмехнувшись, Кея наклонился и, оперевшись одной рукой о спинку кресла, аккуратно взял пальцами другой руки подбородок Мукуро, фиксируя лицо парня. Наклонившись еще ближе к удивленному его действиями Рокудо, он поцеловал его. Странно, Мукуро подсознательно всегда считал, что Хибари Кея все делает жестоко и властно. Целуется, обнимается, спит, ест; и даже если у него будут хоть с кем-то отношения, то он будет вести себя со своим партнером очень жестко. Но сейчас Хибари целовал его на удивление мягко, осторожно, не углубляя поцелуй. Просто ласкал его неподвижные губы своими губами. Почти нежное прикосновение языка к нижней губе вывело Рокудо из своеобразного ступора. Резко толкнув Кею в грудь обеими руками, он разорвал поцелуй. Ошарашенно глядя в лицо Облака, Мукуро видел его самодовольную улыбку на… На, черт возьми, соблазнительно розовых губах! — Какого черта ты творишь?! — А тебе не понравилось? — приподнял бровь Хибари. Невозмутимо вернувшись на свое прежнее место, он посмотрел на Мукуро, чуть прищурившись и склонив голову набок. — Дело не в этом, — гневно прошипел Мукуро. — Как ты вообще до такого додумался?! Как ты посмел… — Травоядное, — перебил его Кея. — Только не говори, что это был твой первый поцелуй. Мукуро резко смолк, отвернувшись. Ну да. Первый, вообще-то. — Да неужели? А ведь строишь иногда из себя такого пошляка и героя-любовника… — Va’al diavolo! — рявкнул Мукуро, выведенный из себя. (п/а: «Пошел к черту!») — Solo dopo aver, — усмехнулся Хибари. (п/а: «Только после тебя») Рокудо задохнулся от возмущения. Его так подло подловил Хибари Кея?! Хибари Кея — нелюдимый социопат, зло и холодно сверкавший глазами на каждого, кто нарушит границы его территории. Забивавший до смерти всех, кто ему не нравится (включая Мукуро). Собственно, Мукуро же его и бесил больше всего, так какого Кея только что его поцеловал?! — Ты… Зачем?.. — Так значит, все же не понравилось? — Каким-то шестым чувством Мукуро понял, что Кею задевает этот вопрос. «А меня-то это почему должно волновать?!» — Дело не в этом, — помотал головой Мукуро. — Твою ж, Кея… Мне же даже сравнить не с чем. И вообще, этот разговор зашел в тупик. Ладно, неважно, почему ты это сделал, какие цели преследовал, но не смей так больше делать. Не смей играть со мной. Не предавай моего доверия. — Хорошо, — выдал после минуты молчания Хибари. — Но только если ты ответишь на два вопроса. — Оя? — Рокудо вскинул бровь, ехидно усмехнувшись. — И что тебе еще от меня нужно? — Во-первых, скажи: ты все еще любишь то травоядное? — Что? О чем ты? — Ты все еще любишь то вечно курящее травоядное? Гокудеру Хаято? — повторил Хибари. — Ты бредишь. — Я не слепой. — Да неужели? — зло стиснул зубы иллюзионист. «Что-то я в последнее время слишком часто срываюсь… Довела меня до нервных срывов эта мафия, довела все-таки. Как же я от всего устал». — Именно. Я давно заметил — ты влюблен в Гокудеру. «Еще один глазастый на мою голову!» — Ты ничего не знаешь о моих чувствах, так что нечего говорить о том, в чем не смыслишь! Ты не можешь меня понять, ты не любил так… Ты и не умеешь, наверное. Мои чувства, кого я люблю и кого ненавижу, тебя не должны касаться! — прошипел Мукуро, сжимая пальцы на подлокотниках кресла. — Я умею любить, — процедил сквозь зубы Кея. Его глаза вспыхнули яростью. Похоже, сейчас Мукуро задел его серьезно. — И я могу тебя понять. Единственное, что я не в состоянии понять, так это то, что ты не боролся за свою любовь! — Хм, может, не хотел его ненависти? Пусть будет дружеская симпатия, пусть будет и равнодушие, но только не ненависть и презрение! Я не хочу этого. Я этого не выдержу. — Ты слаб, — сузил глаза Кея. — Может быть, — слабо улыбнулся Мукуро, откидываясь на спинку кресла. Внезапно навалилась удушливая апатия. Стало абсолютно все равно, что будет дальше, куда их заведет этот странный разговор. — И долго же ты будешь себя мучать? — серьезно спросил Хибари. — Тебе стало лучше, с тех пор, как вы с тем травоядным перестали общаться, но тебе все еще больно. — И почему это тебя волнует? — закатил глаза Рокудо. Устало вздохнув. — Ладно, признаю: я люблю его. Не знаю, смогу ли я разлюбить Хаято когда-нибудь. И давай на этом закончим, хорошо? — Ответь на второй вопрос, и мы закончим. — Валяй, — махнул рукой Рокудо. — Тебе понравилось? — Мадонна, ты что, комплексуешь? Какая разница? Хибари нахмурился. — Нет, не комплексую. Но, знаешь ли, это был и мой первый поцелуй, так что хотелось бы знать его… качество. Если бы не усталость и отблески пламени, Мукуро сказал бы, что Облако покраснел. Но как-то не хотелось заканчивать разговор дракой, а японец таки начнет драться, если Рокудо начнет его подкалывать. — Оя-оя, даже не знаю, что сказать… Ну, мне же правда не с чем сравнить. В целом, да. Понравилось. Было приятно. Мукуро отвернулся, чувствуя, как щеки краснеют. На его бледной, тонкой коже румянец виден очень хорошо. «Будь проклята банка формалина на нижних уровнях Виндиче и в частности сам босс Виндиче, Бермуда фон Вихтенштейн. Искренне надеюсь, что ему хотя бы икнулось». — Хм. Я рад. — Хибари встал и пошел к двери. — И это все? — хмыкнул Мукуро, прикрыв глаза. — Не буду тебя больше мучать… сегодня, — Рокудо не видел, но хорошо мог расслышать в голосе Кеи многообещающую ухмылку. «И когда он таким стал?» — Уже жду продолжения с огромным нетерпением, — с сарказмом в голосе сказал Мукуро. Хибари только хмыкнул, закрыв за собой дверь. Рокудо чертыхнулся, понимая, что ни черта не понимает в поведении Хибари. Вопросов слишком много, от них болит голова. Иллюзионист сжал пальцами виски, тихо вздохнул. Он очень устал от всех этих сложностей, недомолвок, тайн, интриг и больше всего — от своих собственных чувств. То, что сделал Хибари, в голове не укладывалось. Такое могло случится в дешевом женском романе, когда злейший враг внезапно признается в любви, говорит, что всегда любил, но вот так вот глупо проявлял любовь, а сейчас решил проявить по-нормальному… Мукуро цокнул языком, сердито тряхнув головой. Ну его к черту. Он, как говорила героиня романа «Унесенные ветром» — подумает об этом завтра. *** Как бы Мукуро не хотел забить на поведение Хибари и думать исключительно о своих делах, но каждый раз, когда он видел Кею, в голове всплывали воспоминания о поцелуе. И деться от этого было некуда. Рокудо нервничал, когда находился в одном помещении с Хибари. Ему казалось, что тот смотрит на него с намеком, странно, нетипично, не так, как раньше. Страшно даже подумать, но иногда Мукуро был почти уверен, что Хибари смотри на него… с теплотой во взгляде? С желанием? Симпатией? Сложное чувство, не поддающееся разбору на составляющие. Но когда Кея смотрел на него, Мукуро было приятно. Это будоражило, немного пугало, но согревало изнутри, как глоток горячего глинтвейна в зимнюю стужу. Думать о том, что он нравится Хибари, что привлекает его, было сладко и жарко. Внезапно для самого Мукуро. Он хотел быть с Кеей? Он не знал, правда. Он совершенно не мог разобраться в своих чувствах, да и не хотел. Хотелось покоя. Чтобы все просто оставили его в покое. «В отпуск, что ли, отпроситься?» — отстраненно подумал Рокудо, вполуха слушая доклад Рехея на очередном собрании Хранителей Дечимо. Хаято сидел рядом с Такеши и внимательно слушал доклад, периодически преданно глядя на Тсуну. Иногда он смотрел на Такеши. Сам Такеши посматривал на него с непонятной улыбкой. Хибари не смотрел ни на кого. Он, кажется, вообще дремал, и Тсунаеши вряд ли бы осмелился его разбудить. Мукуро сравнил Кею и Хаято; равнодушно, как два произведения искусства или как двух собак одной породы. Непохожие. Разные. Оба красивы и опасны. К обоим он неравнодушен, похоже. Любит ли он Хаято? Несомненно. А Кею?.. Тупик. Он не понимает себя, своего сердца, своих чувств. Может, то, что Кея его поцеловал — всего лишь проявление жалости или эксперимент? Эта мысль причинила боль. Значит, ему хочется, чтобы Хибари чувствовал к нему хоть что-то отличное от ненависти или равнодушия? Пожалуй, да. Потому что этого гордого хищника Мукуро искренне уважает и невольно гордится тем, что не является для него пустым местом или ничтожным травоядным, как все прочие. Два человека, которые заставляли его сердце биться быстрее. Такие разные. Непохожие. Любимые?.. «М-да, сколько я нафантазировал… Вполне возможно, что Кея ничего подобного не чувствует и просто жалеет меня. Я словно бездомный котенок, который готов отдать всего себя за человека, который мимоходом меня приласкал. За крупицу тепла готов отдаться. Смешно. И грустно. Нет, так нельзя жить. В отпуск, непременно, в отпуск». Уходя с собрания, он буквально спиной чувствовал внимательный и обдающий жаром взгляд Хибари Кеи. На следующий день Мукуро пришел к Тсунаеши и выпросил себе отпуск. Две недели абсолютной непричастности к Вонголе — голубая мечта идиота. Честно говоря, он не особо верил, что босс разрешит ему аж на две недели уехать из особняка. Должно быть, Рокудо действительно плохо выглядел, раз Савада его отпустил. Какой ужас. Позорище. Две недели Мукуро жил в Венеции. Вставал в десять утра, завтракал в кофейне напротив отеля, гулял по городу, потом обедал в три часа дня; снова гулял, лазил по библиотекам, театрам, музеям. На ужин у него была кружка горячего шоколада и мистический детектив. Все свободное время посвящал чтению и творчеству. Он не искал новых знакомств или общения, Мукуро чувствовал, что должен отдохнуть от людей. Как любой иллюзионист, он был чувствителен к чужим эмоциям; не эмпатия, но очень похоже. Так что сейчас Мукуро наслаждался отсутствием привычной неразберихи человеческих чувств и полным одиночеством. Но раз Рокудо может чувствовать чужие эмоции, то почему же он не может разобраться в том, что испытывает к нему Хибари? Но эмоции — это еще не все. Он чувствует тепло, чувствует интерес, но чем это вызвано — простой симпатией, обычной похотью или чем-то большим — он не знает. Как вариант, можно было бы прямо спросить у Хибари… И получить тонфа в нос. Мукуро подозревал, что о своих чувствах Кея разговаривать не станет — предпочтет начать драку. Такой уж он человек. По возвращении в Вонголу Мукуро узнал, что пропустил воистину по-итальянски горячий скандал. Ямамото Такеши бросил Гокудеру Хаято и ушел к Супербиа Скуало. В принципе, все к тому и шло, близость ученика и учителя была видна невооруженным взглядом. Но все равно шокировало — и поведение Такеши, от которого никто не ожидал подобной… ветренности, и то, что Хаято ничего не сделал, просто ушел из особняка. Тсунаеши ничего по этому поводу не говорил, позволяя своей Правой руке выплескивать горе и боль вне особняка. Мукуро же считал это неразумным и попросту подлым. Гокудере сейчас как никогда требовался кто-то близкий и родной, кому он мог бы выговориться, выплакаться; всласть поругать Ямамото и Скуало, может быть, разрыдаться или разрушить что-нибудь. Но главное, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, кому он доверял. Раньше Хаято доверял так Мукуро, теперь же… Ему мог бы помочь Тсуна, вот только оказалось, что у Десятого босса Вонголы слишком много своих хлопот. Рокудо сидел в кресле с ноутбуком на коленях и бездумно смотрел на открытый пустой лист текстового редактора. Во время отпуска он писал повесть легко и быстро, слова свободно лились прямо из души. Сейчас же он просто не знал, что писать. Мукуро печатал пару строк, перечитывал, вздыхал и стирал. Все не то, все это неправильно. И то, что он пишет, и то, что происходит. Хорошо еще, что Хибари нет в особняке — не хватало еще его для усиления всеобщего бардака, творящегося вокруг. И без него напряжения можно было потрогать руками; у Мукуро ломило виски от атмосферы в особняке Вонголы. Искренне жаль было Хаято. Хотелось, как в прежние времена, взять бутылку коньяка, пару бокалов и прийти к нему. Выслушать, дать пару советов, просто поболтать. Поддержать. Улыбнуться и увидеть его улыбку. Мукуро скучал по Хаято, по тому времени, когда они были друзьями. И проклинал свое решение отдалиться от Гокудеры, потому что сейчас, когда он нужен ему больше всего, Мукуро не может к нему прийти. Даже если бы Ураган был у себя. Стук в дверь заставил Рокудо дернуться, из-за чего ноутбук чуть не полетел на пол. Беззвучно выругавшись, Мукуро отозвался на настойчивый стук: — Да-да, войдите. — Можно… Мукуро? — В комнату зашел… Гокудера Хаято. Мукуро, потеряв дар речи, смотрел на него расширившимися глазами. Бледное осунувшееся лицо, белки глаз воспалены, покрыты сеточкой лопнувших капиляров; под глазами круги; губы потрескались. Рубашка мятая и почему-то в коричневых пятнах. Брюки заляпаны грязью. — Хаято?.. Входи, конечно! — Мукуро положил ноутбук на стол. Оглядев еще раз Хаято, быстро подошел к шкафу. — Сейчас я найду тебе одежду. Хорошо, что у нас размер практически один. Где ты так… — Упал, — кратко пояснил Гокудера. Стиснув челюсти, он упрямо смотрел на ковер. Переодевшись, он присел на край кровати. Мукуро сел в кресло напротив, не зная, что сказать. — Хочешь выпить? — Нет. Мукуро… Прости меня. — За что? — Мы с тобой последнее время отдалились так… Это из-за меня, я знаю. Я так увлекся Такеши, что совсем про тебя забыл. Прости… Я должен был понять раньше, что эта тварь!.. Рокудо быстро пересел к нему и крепко обнял за плечи. Хаято, хрипло дыша сквозь зубы, уткнулся носом ему в грудь. — Хаято, ты не виноват. Я тоже хорош — решил отдалиться, чтобы не мешать тебе наслаждаться отношениями, — горькая усмешка. Пальцы зарылись в пепельные пряди. — Решил было, по дури, что мешаю… — Это не так… — запротестовал Хаято. — Я знаю, знаю, — мягко прервал его Рокудо. «Тебе лучше не знать пока правды, Хаято». — Мы оба с тобой хороши. Забудь про Такеши, он не стоит того, чтобы ты так убивался. Ты еще найдешь свою любовь, тебе же еще и двадцати нет. Все будет хорошо, непременно. — А ты будешь моим другом? Снова? — прошептал Гокудера. Не зная, какую боль причиняет этими словами. Ведь Туман все еще безоглядно любит его. — Конечно, — так же тихо отвечает Мукуро. — Конечно, я буду… твоим другом. — Можно мне остаться у тебя? Не могу быть один, все время думаю о… о Такеши. — Конечно. Может, глотнешь все-таки коньяку? Согреешься. А то холодный весь. — Не веди себя, как заботливая мамочка, — фыркнул Хаято, неохотно отстраняясь. — Вот ведь странная штука: поговорил с тобой, и уже легче стало. Ты прав, я еще найду себе кого-нибудь. Получше этого придурка. — Ну, конечно! Ямамото идиот, раз лишился такого счастья, как ты. — Это ты сейчас опять язвишь, да? — подозрительно прищурился Хаято. Мукуро закуфуфукал, прикрыв глаза. Разумеется, он ни капли не шутил. *** Я хочу просто жить С кем-нибудь на берегу. — Ты стал выглядеть намного лучше после того, как снова сошелся с курящим травоядным, — заметил Хибари, опуская крышку ноутбука. Мукуро, будто очнувшись ото сна, вскинул голову, непонимающе уставившись на Облако. Через пару секунд вник в его слова и фыркнул, отворачиваясь. — Ты говоришь так, словно мы были парочкой… — Ты его любишь. Тебе больно. — Ты что, в психологи записался? Перестань, у тебя дерьмово получается. — Я изучал психиатрию специально, чтобы общаться с иллюзионистами. Но, кажется, в мафии в принципе нет психически здоровых людей. — Да ладно? Вот не знал… — Хватит язвить и выкручиваться, — строго сказал Хибари, осторожно отложив на столик ноутбук. Он откинулся на спинку кресла, пристально глядя на Мукуро. — Ты себя убиваешь этими чувствами. Признайся уже этому идиоту и положись на судьбу. Пошлет — пошли в ответ. Примет — радуйся. — Второй вариант нереален, первый — невозможен. — Уверен? Предложи ему хотя бы попробовать. А если пошлет — подумай, нужны ли тебе такие чувства. — Я уже пытался выбросить его из своей головы. Не вышло. Молча мечтать и любить, Но я уже не могу. «Я даже пытался найти девушку. Или парня. Я даже пытался рассматривать как пару тебя, Кея. Но это все бесполезно». — Я ценю твои попытки вылечить меня от этой любви, Кея, — чашка с кофе с тихим стуком ставится на столик. — Но я безнадежен. Я ценю то, что ты для меня делаешь… — Если ценишь — отплати. — Чем? У меня ничего нет. «Кроме меня самого». Холодок скользнул по позвоночнику. — Нет, — усмехнулся Хибари, верно поняв испуг в глазах Рокудо. — Отплати мне иначе. Своей силой. Стань сильнее, поднимись, наконец, со дна своего отчаяния и сразись со мной. — Кея встал и подошел к Мукуро. Дернув его за руку, поднял и поставил перед собой, удерживая за шею. — Я хочу, чтобы мой самый лучший, самый сильный враг вернулся. Хочу снова сражаться, забыв себя и весь мир. Хочу, чтобы ты позволил мне забыть себя, ты — равный мне, единственный враг. — Какая длинная речь, — Мукуро обнял Кею за шею, прижавшись к нему. Шепнул на ухо, прикрыв глаза. — Я хотел бы спокойной жизни где-нибудь на берегу. Мечтать и любить. Я хочу просто жить — но я уже не могу. Я хотел бы умереть на твоих руках, смеясь и падая в Ад. Но… я не могу. Не могу, Кея. Прости. Спасибо за все. Выскользнув из рук Хищника, Туман улыбнулся немного виновато. Прихватив ноутбук, Мукуро вышел из комнаты, ощущая затылком злой взгляд Кеи. Прости, Кея, Туман сломлен. И не воскреснет, как феникс из пепла. Он хочет покоя, которого никогда не получит, и любви, которая ему не доступна. Хибари резко выдохнул сквозь зубы. Он не сдастся. Он честно пытался помочь Мукуро, излечивая его душу мирным путем, но терпение Облака не безгранично. Теперь Рокудо ждет сильная встряска, но он сильный, он должен справиться. Хибари уверен в этом. *** Я хочу просто жить В тихом заброшенном доме. Ну, а все, что кроме Я постараюсь забыть. Мукуро с улыбкой смотрел на развалившегося на кровати Хаято, вдохновленно разлагольствывающего о недавно просмотренном фильме. Отпив из бокала глоток вина, он с заумным видом покивал в такт его монологу. На самом деле, он не слушал Гокудеру — просто наблюдал за ним, наслаждаясь одним фактом его присутствия. Почти каждый вечер они сидели в комнате Мукуро и пили вино, беседуя на самые разные темы, какие только в голову взбредут. Рокудо искренне наслаждался этими вечерами, вкушая их как горячее вино со специями. Пусть хоть как друзья, но они с Хаято вместе. Возникло какое-то редкостное взаимопонимание и вернулась прежняя теплая уютная атмосфера. То, чего так не хватало Мукуро. Возможно, Хибари прав, и все это убивает Мукуро, но пока что он счастлив. — Опять куда-то улетел, да? — Хаято шутливо нахмурился, швырнув в него подушку. Рокудо уклонился, ловко поймав снаряд. — Ку-фу-фу, просто немного задумался, Хаято. О чем ты говорил? — иллюзионист отпил немного вина. — Я влюбился! — радостно заявил Гокудера. Бедный Туман подавился вином, выронив подушку. — Ч-что?.. — Неожиданно, правда? — засмеялся Гокудера. — Честно говоря, я и сам в шоке, что вот так… Всего ведь полтора месяца прошел после разрыва с Такеши. — В изумрудных глазах промелькнула тень. — Но он… Мукуро, он на самом деле просто потрясающий. Он одним прикосновением вышибает из моей головы все мысли. Странно такое говорить о нем, но… Мне кажется, он действительно тот, кого я искал. Кто мне нужен. Мукуро тонко улыбался, накручивая длинную прядь волос на палец, лихорадочно перебирая в голове всех, кого они с Хаято знали. — Как интересно… И кто же это? — Не скажу, — хитро улыбнулся Хаято. — Что? Почему? — Ты сам его увидишь на ближайшем приеме. Хочу посмотреть на твое лицо, когда ты увидишь моего нового парня. — Оя, и когда ты успел полюбить интриги? — Мукуро постарался улыбнуться как можно более беззаботно. — От меня, видать, нахватался. — Может быть, — кивнул Хаято. — Но я же не во вред… Мукуро, я хочу тебя попросить. — О чем? — Не отстраняйся, — серьезным тоном произнес Гокудера, садясь на кровати. — Не уходи в тень. Пожалуйста, оставайся моим другом. — Хаято… — Я не хочу, чтобы снова было так, как когда я встречался с Такеши. Пообещай мне, что как бы ты не отнесся к моему парню, ты останешься моим другом. Каждое слово — как осколок стекла, падающий на беззащитное сердце. Дурацкий комок плоти, как же сильно хочется вырвать тебя и швырнуть куда подальше. Или вручить Хаято, как дар богу, заливаясь слезами от невозможной, неразделенной, несбыточной любви. Мукуро улыбается, словно режет сам себя по-живому. — Конечно. Я обещаю. Облегченная улыбка Хаято — она дорога ему. Хотя и причиняет боль. Вот так, значит, ты видишь во мне только друга? Даже и подумать не можешь о том, что я могу быть тебе кем-то большим. Я не смею и мечтать о таком… — Кстати, Мукуро! — Хаято садится по-турецки, щуря изумрудные глаза. — А почему ты до сих пор без пары, а? — Э-э… — Мукуро смотрит куда-то в сторону, подбирая адекватный ответ. «Потому что влюблен в тебя» — не подходит. — Ну, как-то не срослось… — Да ладно, я знаю, что у тебя полно поклонников! Ты же такой красивый и загадочный, на тебя девушки штабелями вешаются. «Да, но мне нужен только ты». — Ну, а я немного не по девушкам, — Мукуро слегка застенчиво улыбается. Как-то он раньше не говорил с Хаято на тему своей ориентации. — Правда? Ну, парням ты тоже нравишься, — не отставал Гокудера. «А тебе?» — Признавайся, Мукуро, наверняка ведь есть кто-то, в кого ты влюблен. Хотя бы нравится кто-нибудь? — Как сказать, — протянул иллюзионист, скосив глаза в сторону. Врать не хотелось, правду говорить — тем более. Но… — Да нет, нет никого. — Смотри, у меня личная жизнь уже устроена, вот возьму, и займусь твоей, — пригрозил Хаято. — Какой ужас! — послушно ужаснулся Рокудо. — Смилуйся, о мой повелитель! — Я просто хочу, чтобы ты тоже был счастлив, — не сдавался Ураган, решив не обращать внимания на шутливый тон Мукуро. — Я знаю, — тепло улыбнулся тот. — Не переживай, у меня еще все впереди. Пока что меня все устраивает. — Ну, если так, то ладно… «Какая дерзкая ложь. Мне повезло, что у тебя нет гиперинтуиции Вонголы, тогда все закончилось бы гораздо раньше. Хаято, почему ты ничего не видишь? Не чувствуешь? Мою боль, мою любовь, мое отчаяние — тщательно скрытые, но проскальзывающие в глазах. Кея же заметил, так почему ты… Я с таким трудом собрал свое сердце из осколков, а ты вновь решил его разбить? Мне кажется, я вот-вот начну тебя ненавидеть. Я не хочу этого, поэтому прекрати меня ломать, Хаято! С невинным видом и горящими глазами ты всего парой фраз разрушаешь меня, разбиваешь. Я не хочу тебя любить, не хочу больше чувствовать вообще! Но все равно, каждый раз, когда вижу твою улыбку — влюбляюсь все сильнее. Лучше бы Такеши выколол мне глаза. Или Хибари убил. Лучше бы мы вообще не встречались». *** Очередной прием Вонголы. Бал, праздневство, никому не нужный маскарад лжи и гордости мафии. Мукуро презрительно морщит нос, оглядывая сборище лицемерных убийц — мафия ненавистна и безупречно лжива. По сравнению с ней он сам — просто ангел. Ага, ангел, с руками по локоть в крови. Хаято все нигде не было видно, он задерживался. Видимо, уговаривал своего парня пойти с ним на бал. Может, это кто-то из рядовых? Вряд ли. Среди них ярких личностей маловато, а Хаято привлек бы только кто-то очень яркий, интересный; и сильный, не хуже его самого. Устав выглядывать Гокудеру, Мукуро ушел на балкон в компании с бокалом шампанского. Толпа лицемерных ублюдков мафии его раздражала, а Савада четко дал понять, что Рокудо лучше на время отбросить свою ненависть и ни в коем случае не создавать проблем Вонголе. Мрачно усмехнувшись, иллюзионист признал, что Дечимо стал сильнее, наглее и жестче. Вырос, не без помощи одного аркобалено, правда, но все же… — Скучаете, учитель? — тягучий, как патока, пофигистичный голос заставил Мукуро улыбнуться шире. А вот и более интересная компания. — Лучше поскучаю тут, чем побешусь там, — Мукуро отсалютовал бокалом зеленоволосому пареньку в шляпе-лягушке. — Савада намекнул, что трупы за мной убирать никто не будет. — Если что, я бы помог вам, учитель, — протянул Фран. — Все равно Бел-семпай кого-нибудь прирежет к концу приема. Какая разница, один или два трупа убирать? — Оя, вы тут что, полным составом? А почему тогда так тихо? — удивился Мукуро, зная характер Варии. — Капитана контролирует его возлюбленный, Леви-сан охраняет особняк, Луссурия-сан во дворе, а босс напивается. Ну, пытается напиться. — Ясно, а твой семпай? — Меня ищет. — Вы поругались? — Мукуро знал, что его драгоценный ученик тайно влюблен в своего семпая; ну, а Принц, будучи по натуре своей махровым собственником, вел себя, как собака на сене — и другим не дам, и себе не гам. Отпугивал от своего лягушонка всех подряд, но и сам каких-либо шагов не предпринимал. Иногда Мукуро казалось, что Бельфегор все-таки что-то такое испытывает к Франу — просто гордость не дает признаться. — Почти, — пожал плечами Фран, рассеянно оглядывая сад. — С Бел-семпаем флиртовала какая-то дура, я ей наиллюзорил таракана на руку. Она сбежала, а Бел-семпай возмутился. А что, лучше было бы, если бы я ее стилетами забросал, как он — девушек, которые со мной флиртуют? — А такие есть? — Учитель, — с укором произнес Фран, — не вы ли мне говорили, что на меня ведутся те, у кого развит материнский инстинкт? — А также моральные мазохистки и тролли, — покивал Рокудо. — Вы зло, Учитель, — печально констатировал лягушонок. — Вы такое зло, что мне хочется вам аплодировать. Мукуро еще раз отсалютовал бокалом, ничуть не обидевшись. — Ладно, где там мой семпай бегает? — Фран лениво посмотрел в зал. Чуть приподнял брови. — Ого, а ваш Ураганчик себе нового парня завел? Надо же, а Ямамото-сан говорил, что он долго горевать будет. Мукуро начал быстро оглядывать зал, выискивая пепельную макушку. И нашел, рядом со входом в зал. Дыхание перехватило. Рядом, приобнимая за талию Хаято, стоял Хибари Кея. Сердце сильно ударило о ребра, до боли сжавшись. Кея улыбался своей невозможно-хищной, опасной улыбкой, склонившись к Хаято и шепча что-то на ухо — Мукуро почти слышал бархатистые нотки в голосе. Когда Хаято потянулся и прикоснулся губами к уголку губ Хибари, из ослабевшей руки Рокудо выпал бокал и разлетелся на миллиарды осколков. Как символично, не так ли? Точь-в-точь его сердце. — Учитель, — Фран осторожно поддержал его под локоть. — Учитель, держитесь. — Я… — Мукуро с трудом вдохнул внезапно очень вязкий воздух. — Я… — Тише, Учитель. Надо держаться. Во чтобы то ни стало. — Всегда равнодушный голос звучал необычно твердо и уверенно. — Вы должны держаться. Иллюзионист зажмурился и повернулся спиной к залу. Опершись руками о перила балкона, он скользнул полубезумным взглядом по саду. Где-то лопнули еще пара… десятков бокалов. Замигали лампы. Из ниоткуда начал доноситься неприятный аромат тлена. — Учитель, разве не вы мне говорили, что иллюзионист должен и днем, и ночью контролировать свои эмоции, ибо сильные неконтролируемые эмоции способны свести с ума иллюзиониста миражами? Мы опасны прежде всего для самих себя. Не вы ли, Учитель, трепали мне нервы нотациями на тему недопустимости потери контроля над собой? Ведь я с вашей подачи стал таким пофигистом. А сами вы, похоже, полностью отключить эмоции неспособны, да? — Ты прав во всем, — прошептал Мукуро, зажмурившись. Освещение стабилизировалось, стекло прекратило лопаться на ровном месте, но запах тлена никуда не делся. Рывком выпрямившись, Рокудо коротко кивнул своему ученику и растворился в тумане. Фран задумчиво посмотрел на парочку, из-за которой сбежал его учитель. Затем нашел взглядом своего семпая и едва заметно усмехнулся. Тот буквально кипел от эмоций — не мог найти нелюбимого (возможно) кохая. Случайно или нет, но они с учителем оба предпочитают эмоциональных, взрывоопасных людей. Которые своим огнем могут сжечь дотла все маски и запреты иллюзиониста. Как интересно, они так похожи. Вот только его Бельфегор не причиняет ему столько боли. Душевной, само собой, ибо физической боли в их отношениях было даже слишком много. Но все же… Пусть будет хоть сотня ран от стилетов и лески, но пока Принц-Потрошитель не может быть без своего Лягушонка, пока ищет его, пока не отпускает… Фран встряхнул головой и сделал шаг навстречу своему наказанию, рассеивая иллюзию сокрытия. *** Я хочу умереть В чьем-нибудь зимнем саду. Громко смеяться И оказаться в Аду. Мукуро сидел на кровати в своей комнате, опустив руки. Он был похож на сломанную куклу, которую выбросил, наигравшись, жестокий ребенок. Сломанный. Сломавшийся. Павший духом. Отчаявшийся. Он больше не хотел бороться и не желал жить. Я хочу… умереть. Я хочу просто жить, без мафии, без сражений, без Пламени. Я хочу жить один, в тишине и покое. Я хочу жить с любимым человеком, мечтать и творить. Я хочу умереть, но только чтобы рядом был кто-то любимый и теплый. Я хочу умереть, но перед этим говорить о любви, пока не пойдет горлом кровь. Я хочу… Рвано вздохнув, Мукуро безвольно упал на кровать навзничь, раскинув руки. Не ожидал он такого от Кеи. Наивно думалось, что Хибари неким образом заботился о его чувствах, пытался помочь, по-своему, конечно, но хоть так. А тут — такая подстава. Иллюзионист криво усмехнулся, растягивая губы в нелепой гримасе. Лицо ощущалось как резиновое. Ужас. Он не чувствовал никакого желания двигаться, думать, жить. Даже просто встать, пойти в ванную и перерезать себе вены, как сопливая малолетка, которую послал парень — не моглось почему-то. На краю сознания вертелась вредная мысль, что Кея такого точно не одобрил бы. Он бы, скорее, был бы рад, если бы Мукуро заявился к нему с трезубцем наперевес и попытался убить. О да, это порадовало бы обоих. А еще бы потом Хаято обоим всыпал… Мукуро закрыл глаза. Очень жаль, но он не может. Просто нет сил. Никаких. Еще полчаса назад его душу словно выворачивали наизнанку, ломали, сдавливали в тисках, рвали крючьями, хотелось выть, царапать ногтями стены, биться в припадке, убивать, убивать, убивать… А сейчас он не может даже толком злиться на Кею, который прекрасно знал о его чувствах — и прекрасно понимал, что сотворит с ним таким поступком. И, разумеется, Рокудо не может злиться на Хаято — хотя было бы логично возненавидеть его. Но не получается, потому что это Хаято, его Хаято. Слишком больно любить и слишком невозможно ненавидеть. А еще приходит постепенно какое-то ужасающее понимание: он ревнует их обоих друг к другу. Прекрасно, позволь тебя поздравить, Кея. Теперь, благодаря твоим действиям, Мукуро окончательно запутался в своих чувствах, как бабочка в паутине, и, кажется, полюбил сразу двоих парней. Один из них воспринимает его как врага, а другой — исключительно как друга. Восхитительный сюжет для горячего гейского романа самого отвратного пошиба получился. Мукуро так глубоко ушел в свои размышления, что распахнувшаяся дверь в комнату чуть было не заставила его шарахнуть незванного гостя какой-нибудь заковыристой иллюзией. Но, во-первых, он был все еще в холодных удушливых объятиях госпожи Апатии. Во-вторых, это был Хаято. Злой, решительно настроенный, растрепанный Хаято. Рокудо отстраненно подумал, что кто угодно бы уже трясся от ужаса — до того яростный взгляд был у Гокудеры. Наверное, сверкнула молнией страшная мысль, наверное, Кея ему рассказал о чувствах Тумана. Наверное, от этого должно было стать страшно. Но Мукуро только молча смотрел на Хаято, не чувствуя абсолютно ничего. — Мукуро, это правда? — шипящим от ярости голосом спросил Хаято, захлопнув за собой дверь и подойдя к кровати. — Что именно? — Ты действительно меня… любишь? — Да. — Как долго? — Не знаю. Наверное, с того самого дня, когда ты вломился в мою больничную палату с презентами от Тсунаеши. Ураган нецензурно выругался и забегал по комнате, пытаясь успокоиться. Мукуро прикрыл глаза. Внутри было слишком пусто. Это нехорошо, надо что-то делать. Он же так боялся, что Хаято узнает, так почему сейчас так спокоен? - …И я ничего не замечал! — с каким-то тоскливым отчаянием воскликнул Хаято. Снова подошел к кровати, навис над безвольным Рокудо, упираясь руками. Его запах, тяжелое дыхание, беспокойный взгляд, оседающий пеплом на коже, заставили открыть глаза. Изумруды горели изнутри. Это было красиво, так что иллюзионист зачарованно смотрел в изумрудные глаза, в которых отражалось пламя души, впервые позволив своим чувствам выйти на поверхность. Чтобы Хаято увидел все: тоску и нежность, боль и грусть, смирение и равнодушие, злость, почти ненависть и любовь. Дикое смешение убийственных чувств. А самое главное, что глаза застит едва заметная пелена опасного желания смерти. И Хаято это видит; он снова бессильно ругается, сминая в пальцах покрывало и жадно разглядывая лицо Мукуро, будто видит впервые. — Ничего не замечал… — повторил он. — Твои взгляды, твои странные слова… Кея мне говорил, что даже Ямамото замечал и потому ты отстранился, потому что Ямамото пригрозил тебе… — Кея тебе все рассказал? — Да. А я сам, оказывается, ничерта не замечал… — Трепло наше Облачко, правда? — А ты дурак, — зло рычит Хаято. Мукуро усмехается. — И что теперь нам делать? — Не знаю, — пожимать плечами лежа не очень удобно, но вставать не хочется. — А чего ты хочешь? — Нет, Мукуро, — качает головой Гокудера. — Нет. Чего хочешь ты? Ты хочешь быть со мной? — Я хочу умереть, — шепчет Рокудо, и сухой, бессильный шепот его звенит и грохочет в ушах Хаято, падает заостренными кольями, ранит и доводит до исступления. — Черта с два я тебе это позволю! — рычит Хаято и впивается в его губы злым поцелуем. Он не нежничает, он слишком страстный. Кусается, раздвигает языком губы, вылизывает изнутри, глубоко, сильно, жадно. Мукуро захлебывается слюной, но не смеет разрывать поцелуй, напротив — тянется к нему, за ним, обнимает, прижимается, стонет-скулит в поцелуй, который словно лекарство и яд в одном флаконе. И этого слишком много, слишком для него. Потому после поцелуя его щеки мокрые, и слезы горячие и горькие. Но почему-то Хаято, растерянно на них посмотрев, слизывает, невесомо целуя дрожащие веки. А Мукуро пытается объяснить, захлебываясь словами, что так нельзя, что такие издевательства — уже перебор, что он больше не может чувствовать, терпеть, переживать, что устал любить и не хочет ненавидеть, что это больно, что Хаято же любит Кею и должен идти к нему… — Мадонна, заткнись! — Хаято целует его щеки, гладит волосы, успокаивает. И Рокудо послушно смолкает, тяжело дыша и глядя в потолок. — Теперь послушай меня. — Хаято садится на его бедрах, строго и уверенно посмотрев в глаза. — Я не хочу, чтобы ты больше страдал. Хватит с тебя. И с меня тоже. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Нет, я пока не могу сказать с уверенностью, что люблю тебя. Но знаешь, не думаю, что просто друга хочется целовать, правда? — А Кея?.. — А Кея хочет нас обоих, — ухмыльнулся Хаято, наслаждаясь видом растерянно хлопающего ресницами Мукуро. Затем посерьезнел. — Он привязан к тебе. Хибари, конечно, не говорит громких и откровенных слов, но он хочет тебя поддерживать, защищать, он о тебе беспокоится — в своей манере. И да, ты его привлекаешь. — А ты? — разноцветные глаза вглядываются в любимые изумрудные огни. — А я, — Хаято гладит его по щеке. — А я, Мукуро, просто хочу видеть твою улыбку. Хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу дарить тебе это счастье. Этого же достаточно, чтобы мы были вместе? Мы трое — ты, я, Кея? Мукуро, прерывисто вздыхая, кивает, прижимая ладонь Гокудеры к щеке. Конечно, этого хватит. В конце концов, его любовь расцвела как раз из таких чувств, так что надежда есть. Все будет хорошо. От этого сердце сбивается с ритма, сходит с ума. Ему кажется, что это сон или иллюзия, которую создало его отчаявшееся, воспаленное сознание. Что он все-таки потерял рассудок и заблудился в миражах. Но… Горячая ладонь Хаято, ласкающая щеку… Его тяжесть и тепло… Взволнованный и полный странной нежности взгляд… Это не может быть сном, ведь так? Правда же? — Идем к Кее. Он нас ждет. — Ага. Пойдем. Хочу сказать ему пару ласковых за все издевательства, — улыбается Мукуро, все еще невольно всхлипывая и вздрагивая, когда Хаято его приобнимает, помогая встать. Гокудера нахмурился. Он идиот, который не замечал очевидного. Он готов признать свою слепоту и назвать себя кретином столько раз, сколько нужно. Но, главное, чтобы исчезло это ужасное желание умереть… Главное, чтобы Мукуро жил и улыбался вот так же счастливо. Он сделает все возможное, чтобы Мукуро больше не страдал. Кея действительно ждал их. И с порога встретил тяжелым взглядом. И вопросом: — Разобрались наконец-то? — Разобрались?! — Мукуро успел оправиться от своей кратковременной депрессии, осознать свое счастье и всю степень хитрожоп… хитрости Кеи. — Ну, знаешь, Кея… — Знаю, — ухмыльнулся тот, подходя вплотную и затыкая поцелуем. Хаято задумчиво смотрел на страстно целующихся парней, пытаясь понять, ревнует он их друг к другу или нет. Вздохнув, понял, что заразился от этих двоих извращенскими инстинктами, так как подобное зрелище его возбуждало и даже очень. А грубоватая нежность, с которой Хибари перебирал волосы Мукуро и гладил по спине — умиляла. Как и то, как откровенно прижимался Рокудо к Облаку. — Хорошо смотритесь, — Гокудера решил, что не хочет оставаться в стороне, и тоже поцеловал Мукуро. Хибари, хмыкнув, решил, что слова им сегодня более не понадобятся. Потому начал избавлять иллюзиониста от одежды. Хаято справлялся со своей одеждой сам. Каким чудом они добрались до кровати — непонятно. Как и то, когда они оказались абсолютно обнаженными, все трое. Да и неважно это. Намного важнее прикосновения, поцелуи, вздохи, стоны, рычание. Мукуро болезненно морщится и всхлипывает — Хибари махровый собственник и хищник, потому разукрашивает его тело багровыми метками. Кое-где даже выступили капельки крови; но, впрочем, это совсем неважно. Хаято тоже получает свою долю внимания Хибари. Он шипит и ругается вполголоса, но ему куда важнее ласкать Мукуро; чтобы иллюзионист забыл все на свете и только продолжал беспомощно-жадно вскрикивать, выстанывая их имена. Хибари проводит рукой по внутренней стороне бедра Мукуро. Он хочет их обоих, безумно хочет. Но сейчас они с Хаято должны буквально вытрахать из Мукуро даже намек на суицид! Это главное. Потом будет нежность, неспешные чувственные поцелуи. Потом Рокудо сполна насладиться тем, кого так долго любил. Потом Кея овладеет и вторым своим возлюбленным — аж в дрожь бросает от подобных мыслей!.. Но сейчас их единственная забота — это чтобы один иллюзионист, который любит все усложнять, рефлексировать и сходить с ума, забылся в экстазе и ратворился в блаженстве. Рокудо всхлипывает, когда Кея начинает его растягивать. Разумеется он девственник, и от этого Хибари очень хочется взять его жестко, заставить плакать — от дикого сочетания наслаждения и боли. Потому он прекращает растяжку слишком рано, и Хаято недоуменно на него смотрит, прекратив целовать Мукуро. Затем понимающе хмыкает и склоняется над членом иллюзиониста. Мукуро кричит, когда Хибари резко входит в него и сразу начинает размашисто двигаться. Одновременно Гокудера берет в рот, и Мукуро мечется, комкая в пальцах простыни, срывая голос. Все смешивается — и боль, и удовольствие — в невозможном огненном коктейле, который кружит голову, вышибая все мысли к чертовой матери. Ничего на свете не имеет значения, кроме горячих рта Хаято, его рук, ласкающих, нежных, любимых. Ничего, кроме Кеи, который как всегда властвует, подавляет, подчиняет — но как же сладко ему подчиняться!.. Ему не дают кончить, пережимая член. Кея выходит, оставляя пустоту, и Рокудо обиженно хнычет, вслепую протягивая руку. Хибари понимающе хмыкает и легонько шлепает по ягодице. — Перевернись. Поверь, это еще не конец, у нас на тебя огромные планы. — Рад это слышать, — выдыхает Мукуро, переворачиваясь и послушно принимая коленно-локтевую позу, подчиняясь направляющим рукам Хаято. Ураган гладит его по голове, прочесывая пальцами пряди волос. Гладит по скуле. — Привыкай, теперь так будет часто. — К такому разве можно привыкнуть? — Мукуро смотрит шальными глазами снизу вверх на Хаято, затем абсолютно блядски лижет его ладонь, пальцы. Открывает рот, начиная посасывать, ласкает языком, ни на секунду не отводя взгляд. Хибари тихо рычит сзади, ему от подобной картины сносит крышу. Снова звонко шлепает по заднице, мнет ягодицы, нарочно причиняя боль. Он — садист, и Мукуро это принимает, с каким-то несвойственным смирением открывая в себе скрытого мазохиста. Гокудера тяжело сглатывает, забирает ладонь и заменяя ее членом. Стонет, закатывая глаза. Мукуро сосет, пошло причмокивая, старательно работая языком, крепко сжимая губы. Он старается, чувствуется, как он хочет доставить удовольствие любимому человеку, и от этого Хаято хочет плакать, а еще зацеловать и заласкать Рокудо до беспамятства. Хибари начинает трахать Мукуро, подстраиваясь под его ритм. Одной рукой он крепко сжимает бедро, другой оглаживает спину, бока, грудь, живот — до чего достает. Истекающий смазкой член специально не трогает — хочется, чтобы иллюзионист кончил, не прикасаясь к себе. Хаято сжимает в горсти волосы на затылке Мукуро, кончая ему в рот. Тот давится, но глотает, только струйка спермы стекает изо рта. Гокудера колеблется, но все же слизывает ее, чувственно целует свой Туман. Глядя на них, Хибари ускоряется; притягивает Мукуро к себе, усаживая на колени, и впивается в шею жестоким поцелуем-укусом. Мукуро кончает, выгибаясь дугой. Огненной волной прошило все его тело, выбивая все мысли, все чувства, оставляя только блаженную пустоту и сонную тяжесть во всем теле. Он очень остро чувствовал, как крепко его держит Кея, как его сперма стекает по бедрам, как Хаято убирает волосы с лица, нежно гладит по щеке. Мукуро тихо вздохнул, когда Хибари осторожно уложил его на кровать, и притянул колени к груди. «Так хорошо… До сих пор не верится, что я и Хаято… И Кея… Кажется, что это сон». — Сон, да? — Кея лег сзади, обхватив рукой поперек груди. Ну, конечно, по закону подлости Мукуро случайно произнес последнюю мысль вслух. — Если я тебя трахну еще раз, поверишь, что это реальность? Или если выпорю? — Притормози, садист, — фыркнул Хаято, укладываясь и укрывая их одеялом. — Мне уже заранее страшно, что ты с нами сотворишь. — А вы разве против? — Кея погладил Мукуро по груди, задевая будто невзначай соски. Рокудо рвано вздыхает и распрямляет ноги, томно потягиваясь. Хаято облизнул губы, наблюдая за ними. И почему он раньше не замечал их привлекательности? Особенно Мукуро. «Идиотом был», — усмехнулся Гокудера. А если бы заметил раньше… Впрочем, что уж теперь говорить. Важно то, что происходит здесь и сейчас. Важно обнять Мукуро, прижимая его к себе и Кее. Важно поцеловать еще раз зацелованные до трещинок уже губы. Важно сказать очень тихо — но так, чтобы услышали они оба: — Ты больше не будешь один. Я обещаю. И увидеть, как в разноцветных глазах тает стылая тьма и загораются живые огоньки. Мукуро улыбается, закрывая глаза. Тепло; сзади сопит в затылок Кея, у него твердая грудь, размеренно бьется сердце и сильные жадные руки. Впереди — Хаято, так близко, такой родной и необходимый. От него пахнет сигаретами и мятой, он обнимает его за талию и закинул ногу на бедро. Мукуро внезапно думает, что его словно взяли в плен. Что ж, он точно не против этого плена. Только немного страшно засыпать; вдруг это все же сон, сотворенный его иллюзиями? Но слишком уж реальны и боль, и сладкая истома. Прикосновения, горящие огнем метки Хибари, тепло обоих парней. Его возлюбленных. Так щемит в груди от этой мысли. Те, кому он принадлежит. С кем он больше не будет страдать. Он забудет мысли о смерти, он вспомнит, как счастливо улыбаться, он научится смеяться — только для них. Хибари довольно усмехался, слушая тихое дыхание спящих. Мукуро в его руках был таким теплым и беззащитным, что внутри распалялся все сильнее темный огонь. И в то же время хотелось просто крепко обнимать, защищать, согревать. Хаято был другим, его нужно было приручать, он был диким царапучим котом, разрушительным штормом, безжалостным, вспыльчивым. Но сейчас он спал, умудрившись закинуть ногу через Рокудо на Кею; было немного жаль, что он не мог обнять их обоих. Если только лечь посередине… Вздохнув, Кея поправил одеяло и закрыл глаза. Завтра придется убеждать одно упрямое травоядное в том, что все случившееся этой ночью — не сон, не бред, не плод воспаленного воображения. Хм, у него есть пара интересных мыслей. Хаято одобрит. О, кстати, у них с Хаято до сих пор не было близости. Надо исправить это недоразумение. А Мукуро заставить смотреть, ему точно понравится это зрелище. Хищнику нужно кого-то защищать, чтобы не стать монстром. Туману нужно кому-то принадлежать, чтобы не заблудиться в иллюзиях и не потерять самого себя. Урагану нужны те, кому он мог бы возвращаться снова и снова и кто бы принимал его. Что ж, они идеально друг другу подходят, не так ли? п/а — Что-то Кея сказал, что у них с Хаято на Мукуро огромные планы, и нагло задрых. Или, скорее, у автора закончилось вдохновение. Не вычитано, как всегда. Няш, я хотела красивую НЦу, правда хотела. Не менее горячую, чем у тебя. Но вышло… то, что вышло. Всем спасибо за внимание.