Неоконченный роман

Мы часто меняли наше местонахождения. То сидели за столом, то на диване, пару раз вышли на террасу. Вера рассказывала о том, как они жили с Витей, когда я ушел. Жили они неплохо, по её рассказам. Но я понимал, что всё было не так красочно. Им наверняка не хватало денег, несмотря на то, Вера и работала, и репетиторством занималась. Это значило, что домой она возвращалась поздно, а уходила рано. Как только умудрялась воспитывать Витю? Он, наверняка, не был идеальным ребёнком. Сам недавно рассказывал, что будучи ещё мальчишкой покуривал со своими дружками. Интересно, она знала об этом? — Да, наверное, ведь сейчас то вон какой стал — «правильный». Мы не очень долго говорили про жизнь в Брянске. Больше о том, какой была моя жизнь. Она спрашивала меня о женщинах, с которыми я был: — Что же такого ты им говорил, что они верили тебе и даже потом, свершено непонятным для меня образом, оказывались в твоей кровати? — Говорил, что люблю её, ту женщину, за которой ухаживал. Что не встречал ещё никого лучше, чем она. — И он верили? — Ну, Вера Владимировна, они были простыми смертными. — Я бы на такое не купилась. — она улыбнулась и продолжила пить свой кофе. — Да? И на что же ты покупаешься? — А я, Гуров, не продаюсь. — У тебя же точно были отношения, когда я уехал. — Не сразу. И даже не через десять лет после развода. Как-то времени не было. — Через пятнадцать? — я сильно удивился тому, сколько лет она жила без мужчины. — Семнадцать. Да и то, я бы не назвала это отношениями. Так, поухаживал за мной и всё. — Надо же. А тут вон, Москва, Калинин, и всё так сразу. — А мне надоело быть одной. Сначала хоть с Витькой, не так одиноко, а потом появилась Аня и всё. «Мама, посиди пожалуйста с Владом. Мы с Аней сегодня оба на вечерних сменах». — К одиночеству рано или поздно привыкаешь. — Уж ни я ли это сказала? — снова улыбается — У меня не получилось. Привыкнуть. — Я бы так не сказал. На тебя посмотреть — так никогда не подумаешь, что ты от одиночества мучаешься. Скрывать то, что чувствуешь у тебя всегда хорошо получалось. — Точно! — наконец, спустя многочисленные улыбки, проявился тот самый смех, который я уже двадцать лет не слышал. Её смех. Такой настоящий, не подстроенный и очень родной. — Я до последнего не мог понять: любишь ты меня или нет. Да, и сейчас, если честно, не понимаю. — Люблю ли я тебя? — Любила ли тогда. — Любила… — и снова делает глоток из своей огромной чашки, будто желая скрыть лицо, не показывать тех эмоций, что вызвали у неё эти слова. Мы, вроде, говорим о том, что было больше тридцати лет назад, а такое чувство, когда, знаете, оно ни с чем не сравнимо — признание в любви и те бабочки в животе, о которых так любят говорить, и красное, от смущения, лицо. В конце концов, я не восьмиклассница, чтоб говорить такими словами. Для каждого, испытавшего любовь, это чувство воспринимается по-разному. У меня это — буря внутри и абсолютное спокойствие снаружи. Так уж повелось. — Я смотрю, у тебя кофе кончился. Давай схожу, налью ещё? — не говоря ни слова, Вера протянула мне пустую чашку. Мы слишком долго пили предыдущий кофе, что тот, который был сварен — остыл. Быстро справившись со всеми «Турками», чашками, стаканами, зернами кофе, я вернулся на террасу, к диванчику, на котором мы с Верой сидели. НО она уже не сидела там, а лежала. В своём шикарном белом платье, положив голову на подлокотник. Когда проснётся, то наверняка, будет жутко болеть всё тело. Мне бы стоило перенести её на диван и не разбудить. Но лучше не буду. Пусть уж выспится нормально. А то следующая ночь то будет брачная, а там уж точно не до сна. Хотя, зная Гену, протрезвеет он быстро, а вот опохмеляясь, напьётся ещё хуже. Я решил просто положить её ноги на оставшуюся часть дивана, и сказал, сам для себя — А говорила, что не хочет спать. Через час, когда была уже почти половина пятого, меня самого поклонило в сон. Я отложил тексты, которые недавно привезла Марго для проб в каком-то сериале и сам лег на диван, если бы не Вера и вся сложившаяся ситуация, то я никогда бы, в трезвом состоянии, не стал на нём спать. Прошло совсем немного времени. Думаю, часа два, может, немного больше. Меня резко окуноло в холодную воду. Немного проснувшись, я понял — это рука Веры, а не ледяная жидкость. Она гладила мои волосы так, как делала раньше, в Брянске, когда мы поссоримся и она выгонит меня спать на диван, а утром, как всегда, встанет раньше всех и что-то вроде извинится таким способом — просто погладив по голове. Это всегда работало. Я делал вид, что сплю, а потом, через несколько минут, когда она отойдёт от меня и пойдёт на кухню, я «проснусь», извинюсь перед ней, не всегда правда извинялся, но в половине ссор — точно. На рефлекторном уровне я повторил всё то, что делал раньше. Только меня сильно удивило, что мы, будто, вернулись в прошлое и всё снова как раньше. Снова любовь. Прождав минут десять после того, как Вера отошла от дивана, я поднялся и увидел, как она сидела за столом и перед глазами возникла наша старенькая квартирка с дешевой деревянной мебелью, которая так сильно ей нравилась. Мой дизайнерский диван изменился на наш брянский потрёпыш с пледом, связанным еще моей бабушкой, и подаренным нам на свадьбу. Стол стал круглым и треногим, стулья — табуретки, и всё наше, уютное, пропитанное любовью двух людей. Раньше, будучи молодым идиотом, я не замечал всех прелестей семейной жизни, общего дома. Мне хотелось быть свободным, а не любимым. Хотелось просыпаться не с женщиной, которую любил, но не осознавал того чувства полностью, а с какими-нибудь молодыми и доступными «красотками». Не мог понять всей прелести слова «папа», хоть и по-настоящему радовался приходя домой, тому, что ко мне подползает МОЙ ребёнок, хватается за ногу и кричит от радости. Кричит, потому что не научился пока толком говорить, но ползает быстрее любой гоночной машины. Не мог ответить Вере на её любовь такой же сильной любовью. Она целовала меня, как только «отрывала» Витю от моей ноги. Целовала, а потом проводила рукой по щеке, делая вид, что стирает помаду. Каким же я был невнимательным, не замечая того, что она не красила губы. Во сколько бы я ни возвращался — она всегда меня ждала. Всегда была по-настоящему рада моему приходу, хоть и ругалась, если поздно вернулся. Я не ценил того, что у меня было. По этому теперь я этого лишен… но Верено возвращение дало мне второй шанс, который я почти упустил. Наконец встаю с дивана и подхожу к ней. Она сначала не заметила этого, так что когда я дотронулся до её плеч, она вздрогнула и мне очень повезло, что она быстро, почти залпом, выпивает половину кружки чая, растягивая вторую как можно дольше, потому что иначе, платье было бы испорчено. — Паша! Почему ты так рано проснулся? Это я тебя разбудила? — Нет, не спится просто. — Садись, в ногах правды нет, — она снова улыбнулась, а глаза засияли, как алмазы — будешь чай? — Да я налью сам, не стоит. Я слишком уважаю женское достоинство. — Ну надо же! Прямо другим человеком проснулся! — я взял заварочный чайник стоявший рядом с Вереной чашкой, на столе. Налил в свою, которую вчера (или точнее будет сказать –сегодня) успел помыть и добавил воды из недавно вскипевшего чайника. Вода в нём была не горячая, но и не холодная и как раз хватало, чтобы чай смог приобрести настоящий вкус. Этим мы с ней и различались. Она всегда пила горяченный чай. Никогда не остужала его или не разбавляла. Всегда, как только вода в чайнике закипела, она льёт в чашку и не прождав ни секунды — пьёт. Странная женщина! — Опять ты пьёшь холодный чай! Вот Паша, совсем не меняешься! — А сама то! Как ты горло ещё не сожгла своим…. Даже слово подобрать не могу, каким горячим ты его пьёшь! — весь этот диалог от чего-то делал нас обоих очень счастливыми. Я, наконец, перестал возвышаться, словно Эверест и седел напротив Веры. — Как тебе спалось среди растений? — Издеваешься, да? Я еле встала. Шея так вообще кошмар! Голову не повернуть. Что ж ты меня не разбудил? — Где бы ты спала, если бы я тебя разбудил? — Поместились бы на диване. — я не смог сдержать ухмылку. Это было выше моих сил. — Даже не думай об этом! — мы оба засмеялись и даже не заметили того, что опираясь на стену, Калинин спускался по лестнице. — Я вам не мешаю? — услышав голос своего, к сожалению, мужа она резко изменилась в лице. Свет, будто, ушел из неё. Глаза перестали сиять, смех перестал литься из её губ. — Нисколько. — она ответила настолько холодно, что кажется, в Москве пошел снег. — Почему здесь? — Пить надо меньше. — такого спокойного тона я ни разу ни от кого не слышала. Такого равнодушного тоже. И взгляд, смотрящий в никуда был настолько «никаким», что я удивился тому, какая она…. Разносторонняя… — Почему не дома? — Потому что надо меньше пить. — у них там что, холодная война? Ох, лучше не влезать, а то мало ли что… — Хватит, Вера! Ты можешь нормально отвечать? — А ты не мог не напиваться, как последняя скотина? — она даже меня так за всю семейную жизнь ни разу не назвала, хоть я и являлся в разных состояниях. А у них вон, только первый день супружеской жизни. Страшно представить что же будет дальше. — Что? — Ничего. — Как ты только что меня назвала? — он схватил её за руку так, что ни то что маленькой хрупкой женщине станет больно, а даже здоровому мужику. Вера аж вскочила со стула. Я вмешался и поступил абсолютно правильно, потому что заступился за женщину, которая, между прочим, мать моего ребёнка. — Ну-ка успокойся! Отпусти её! — я чуть ли не с куском кожи отцепил его руку от неё, но это не помешало ему вновь схватить Веру. — Не лезь! Это наше семейное дело! — Которое происходит в моей квартире! Я сказал, отпусти её! — Замолчи! Ещё не известно чем это вы тут занимались! — Вера, как оказалось, сама смогла за себя постоять. Дать ТАКУЮ пощечину может не каждый мужчина, а тут женщина. Меня всё больше удивляет их семейка. Она выбежала из квартиры с такой же скоростью, с которой дала ему по лицу. Мы с ним переглянулись. Он держался за щеку. Потом пошел за ней. Я не успел сразу понять, что же происходит, по этому догнал их только у лифта. — Вера! –Калинин окрикнул её. — Что ещё тебе нужно? — незаинтересованность во всём сменилась гневом и голосом человека, который вот-вот заплачет, но это была Вера! А она никогда не плачет! — Поехали домой, а. — его же голос пропитался фальшивой нежностью. — Поехали, конечно! — неестественная весёлость — Чтобы я собрала вещи и ушла от тебя! Они зашли в лифт и три месяца Веру я не видел.