Тигр! Тигр!

Я видел что его глаза были мертвой дичью и животными джунглей. Заключая пари ночью напрягся в хижине он был гладкий я видел как блестели его глаза когда он кончил. Кусок мозга чтобы добыть огонь вместе я стою голый на коленях перед ногами в ожидании Ксолотль втирает звериные мозги в мое тело на наших руках и коленях рассыпающиеся звезды звери рычащие и скулящие в дверях хижины у меня встал и я вплываю в него словно ягуар голова лопаясь рдеет в небе нежные струи изнутри на песок он извергал птичьи трели там моя голова о дерево теперь была ночь и дождь тек по лицу, а я вытянул руки и поймал достаточно чтобы напиться… Я вижу котелок полный ночей в хижине. Уильям Берроуз «Дикие мальчики»

      Виктор вылизывал ладонь, пока Логан пытался отдышаться. Некоторое время они молчали, каждый сам по себе, каждый о своем. Они одновременно прислушались к завывшим в квартале сиренам. — Копы, — сказал Виктор. — Как ни весело было, нам пора. Логан снял окончательно испорченную рубашку и обтерся мятой тканью. Поднял с пола чудом уцелевшие темные очки. Дешевенькие, пластиковые и драгоценные. Он обрадовался, что не разбил их. Проходя мимо одной из комнат, он почуял чье-то присутствие. Перепуганные дети разбежались, когда они с Виктором появились, но кто-то успел спрятаться. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Под кроватью дрожал комок. Мальчишка или девчонка, не разобрать. — Không sợ, — произнес он как можно мягче. — Không đau. [1] Ему, конечно же, не поверили. — Тебя больше никто не обидит. — Он и сам себе не поверил. Будущего он не знал: — Сейчас приедут люди и позаботятся о тебе. Хлопья испуганного дыхания совсем перестали валиться. — Эй! — оклик влетел в окно. — Где застрял? Логан опустился на корточки, положил на пол очки и щелчком отправил их под кровать. В пыльной полутьме затаились, зажимая ладонью рот и стекленея от ужаса, потому что он был чудищем из страшной сказки. — Cho bạn, — сказал Логан. — Dó là nó. [2] Он поднялся и пошел прочь, переступая на лестнице через трупы. На улице ждало потное сайгонское утро. Просторное великолепие рассвета сплавилось в бледно-желтый круг, карабкающийся из-за туч. Небо промакивали грозовые облака. Когда Логан дотронулся до дверцы машины, металл уже нагрелся. Новый день во Вьетнаме. Виктор сидел на водительском месте, в руке у него блестела стеклянными боками бутылка коньяка, попавшаяся ему по пути. Он отпил и протянул Логану. Бордельный сувенир; Логан сделал несколько глотков, чтобы промочить горло. Сайгон просыпался рано и, очертя голову, бросался в суету большого улья. Они выехали на дорогу, на которой уже вовсю сновали велосипедные стайки. Нытье клаксонов летело над асфальтом. — Можешь уехать, если решил, — произнес Виктор первые слова, разбившие самую тяжелую тишину, которая стояла между ними за столетие с лишним. Логан устал удивляться. И он не верил ему. — Ты угрожал убить меня, — сказал он. Виктор подвинул гору плеча. — Сорвалось в пылу страсти. — Любовь, как в первый день. — Логан покачал головой. — Слушай, ты сейчас по привычке врешь? Или ты думаешь, что я идиот? — И в чем же я тебя обманул, бедный наивный Джимми? — Хм, дай подумать. — Он растопырил ладонь и начал загибать пальцы. — Ты избил пацана, чтобы заманить меня в бордель. Плохих я убиваю без угрызений совести. Но я начинаю с плохих, а заканчиваю кем угодно. — И это моя вина? — Ты хотел, чтобы я снова вошел во вкус. Твоя новая игрушка для ебли, чтобы я ревновал. Новые сексуальные привычки, чтобы меня сильнее к себе привязать. Виктор мрачно рассмеялся. — А, я виноват еще в том, что лизал твою задницу и сосал твой хуй. — Ты начал это делать, потому что знал, как мне это понравится. Насчет Канады ты наврал. Врешь ты отлично, по запаху я не чую. В тебе этого нет. Потому что ты ебаный психопат! Ты действительно убьешь меня, если я уйду. Или превратишь мою жизнь в ад. Ну, эту идею ты до меня донес, Виктор. Он отвернулся к окону, к руинам восточного Парижа. Взгляд нашарил желтую пыль. Где-то там, за грязной сепией, мерял улицу мягким шагом его минутный ангел. Коньяк шатался в стекле. Он выпил автоматически. Виктор выдернул у него бутылку и сделал широкий глоток. — Пошел ты, — сказал он. — С меня хватит. Если ты больше меня не любишь… — Я этого не говорил! — Уже не важно, — Виктор махнул рукой. — Катись домой. А я найду партнера, который не скулит каждую минуту, не сдерживает все мои порывы и любит кровь. И секс. Я водил тебя к тиграм и в этот гребаный бордель, чтобы ты вспомнил, кто ты. Он закинул в рот еще один коричнево-золотой глоток. — Знаешь, — сказал он, — если каждый раз мне придется устраивать такую резню, которую ты одобряешь, чтобы у тебя хуй встал… Слишком много усилий. Даже ты их не стоишь. Он выглядел усталым. Его теплый запах звучал, как выкипающее варево. Логан посмотрел на его кожу, по которой ползал пот, на грязную корку волос. На самые уродливые в мире ногти. Миг ясности растянулся и застрял в тумане, бродящем под куполом черепа. К нему пришло это в борделе, когда они ебались на горе трупов. Но он понял только теперь. У его ангелов всегда будут когти. Девушка просто шла мимо. Все и всегда просто идут мимо. Потом они валятся в землю и прорастают травой. — Я остаюсь, — сказал Логан. — Счастлив? Виктор обернулся к нему с перекошенным от злости лицом: — На хуй твои одолжения! — Это не одолжение, но у меня есть условие. — На хуй твои условия! — Следи за дорогой! Виктор убрал руку с руля. Внедорожник понесло в сторону, соседняя машина на шоссе истошно засигналила. Логан рванул к баранке. — Соображаешь, что будет, если устроишь аварию? Виктор изобразил напряженное размышление: — Хм, дай подумать… Мы оживем? — Скольких ты покалечил просто потому, что ты мудак? — Не вел счет! Как и ты! Полминуты они только дышали друг на друга яростью. Потрепанный «Рено», который они почти что задели, загудел напоследок и рванул вперед — подальше от них. Виктор, отсверкав штормовыми глазами, вернулся к управлению. Его вылезшие когти царапнули руль. — Я все больше устаю убивать, — сказал Логан. — Мне снятся плохие сны. Я вижу, как ты изменился. Ты раньше не получал такого удовольствия от бойни. Ты зависим от крови, и тебе нужно увеличивать дозу. Между нами никогда не было такой разницы. Виктор бросил на него косой взгляд. — И что ты предлагаешь? — Ты должен сдерживаться, пока не стало слишком поздно. Следующая остановка — наемный убийца, и ты будешь валить всех без разбора. — Я этим занимался, — сказал Виктор, и Логан услышал в его голосе тень сомнения. Не раскаяния, конечно же. Но все же. — Иногда занимался, — сказал Логан. — Когда не было другой работы. Когда нам нечего было есть. Сейчас дело не в этом, и ты это знаешь. Нужно остановиться. Срок закончится, и мы уйдем. Дальше — никакой войны никогда. Я больше не могу этого делать. — Джимми, я зверь! Мне нужна охота! Тебе нужна охота. — На животных, не на людей. — Мне этого мало. — Трахай меня, дерись со мной. Хочешь, убивай меня иногда, я позволю. Нужна охота? Тогда я буду сопротивляться. Мы раньше справлялись. В его взгляде что-то вспыхнуло, перепуталось. Он потряс головой. — Детка, я могу причинить тебе слишком сильный вред. Логан тронул его за плечо. — Я исцелюсь. Виктор снова покачал головой. — Ты готов жертвовать собой ради них. — От его голоса отшелушилось что-то очень человеческое. — Ради мяса, которое всю жизнь заставляло нас бежать. — Так мы начали и с тех пор бежим. Это Мир. Но это мои условия. Пообещай мне, и я останусь. Небо цвета битого щебня ежилось, собирая себя для дождя. — Ладно, — ответил Виктор после долгого молчания. Вздохнул: — Мне не нравится Мир. «Мир состоит из звезд и из людей». [3] Не из мутантов. — Погоди, это?.. — Логан свел брови, ему вспомнилось что-то знакомое. — А, у меня книжка была до второй войны… Когда ты ее читал? — Между утоплением щенят и поджогом приюта для сирот. Логан усмехнулся. У его ярости исчезло послевкусие. — Ну, ты же всегда на меня давишь, чтобы я был образованнее, — проворчал Виктор. — Ты тоже на меня всегда давишь. — Хорошо, хоть про крыс-гомосеков не заставил читать. — Книжка сгорела. — Спасен напалмом. — Виктор бросил предупреждающий взгляд. — Только не заводи песню про то, как все сыграли в ящик, и какая великая потеря для мира — сержант ебаный Келли. Мое терпение на исходе. — Не буду, — согласился Логан с тихой улыбкой. — И Келли был уебком. Если бы он попробовал нас разделить, я бы его сам прикончил. — Наконец-то, — сказал Виктор. — Вот это мой младший брат. Он отсалютовал ему бутылкой и опрокинул в горло коньяк. Солнце линовало его профиль. Сейчас он не был похож на зверя и не был похож на человека. — Все еще люблю тебя, — сказал Логан. — Но не усложняй мне задачу. — Попробую, — пробормотал Виктор. — Начни с того, что не будешь трахать других. — Один парень за год! — Это на одного больше, чем нужно. Ты действительно такой тупой или притворяешься? — Suce-moi la bite. — Ты за рулем. Виктор искоса на него глянул. — Хочешь? — М-м. Но я не буду так хорош, как ты. — Я дам тебе пару уроков, — ухмыльнулся Виктор. — Я вспомнил, что ты тогда делал на улицах, — осторожно сказал Логан. — Ради нас. — Я не хочу об этом говорить. — Не думай, что я не благодарен. Виктор помотал головой. — Все еще не хочу об этом говорить. Логан отобрал у него бутылку и допил коньяк. Он не помнил, когда он в последний раз ел, и алкоголь быстро в него впитался. Его укачало, когда внедорожник затрясся на ухабах за пределами города. «Отлично, — подумал он. — А впереди полет. Придется ему новые ботинки покупать…» Когда тряска улеглась, дорога бросила в глаза горсть песка. В полудреме ему мерещилась птица. Потом девушка с рыжими волосами. Она сидела на зеленой траве под большим деревом с большой книжкой. Длинные пряди змеились в его сторону и скрывали ее черты. Мир вокруг нее был дрожащим и мог развалиться в любой момент. Он подумал: если от всего остается крошево, обычно виноваты мы. Странно видеть того, кто виноват больше. Он по-прежнему не видел лица. Она подняла голову, но потерялась в пестроте летнего света. Очнулся он от вертолетного гула. Виктор заглушил мотор, открыл дверцу и вылез наружу. Повернулся спиной. Давал время ему подумать. В кабину пробрался неожиданно переменившийся ветер и провел прохладной ладонью по разгоряченному лицу, возвращая бодрость. На вертолетной площадке собралась группа в хаки. Сквозь вращенье винтов до обостренного слуха долетали обрывки чужих жизней, как бумажные самолетики, брошенные в потоки ветра. — Я в Сайгон больше ни ногой. Опять кошелек подрезали. Узкоглазые вообще работать не хотят, одно ворье ебучее. — От травы передоз бывает? Меня вчера так забрало… — Grateful Dead — нудное говно. Джими Хендрикс, вот это музыка. Слыхал «All Along the Watchtower»? — Он на трех войнах был. Сказал: «Да ладно, двести человек — это ерунда. Знаешь, скольких мы на Гуадалканале только за час потеряли?» — Вроде жара спадает. Спасибо, хоть к зиме. — Нет, Стокс — негритосик из Первой пехотной. Ему ноги оторвало, и его домой отправили. — И начал прямо из реки пить! Я говорю: «Чего делаешь, чудило? Малярию подхватишь». А он отвечает: «Я, бля, на это и надеюсь». — Дашь сигаретку? Серая пыль и шерстинки травы вздыбливались на земле от вертолетного гула. Под бельмами туч солнце закрылось, как уставший воспаленный глаз. Горбы холмов казались спящими в далеком синем тумане. Говорили, на севере в горах зимой ложится снег. Логан представлял его себе как вареный клейкий рис. Он скучал по снегу, хрустевшему под ногами и в волосах. Виктор оглянулся через плечо. — Идешь? Первая группа людей потянулась в гудящее нутро вертолета. — Надо выспаться, может, тогда воевать потянет… — «Отсюда должен быть какой-то выход…» Чего ржешь? У меня, между прочим, абсолютный слух, училка по музыке в школе говорила. — Я на каске написал: «Меня-то за что?» Смотрю, у половины ребят такое написано, а я, дурак, гордился, что хорошо придумал. — Ща, еще разок курну… Логан поднялся и пошел навстречу первым перестукам зимнего дождя. Конец