После

Возможно, Эндер был самым лучшим в Боевой Школе. Возможно – это просто потому, что частью себя Боб еще помнил то равнодушие, с которым Эндер встретил его в только собранных Драконах. Однако даже если Эндер был самым лучшим, это не значило, что кто-то не обладал его наблюдательностью, способностью к анализу и неожиданным выходкам. Боб не переставал смотреть по сторонам – несложно было заметить ненависть, с которой провожают Драконов в коридорах, ненависть, которая способна причинить боль. Ненависть была порождением зависти, ведь Эндер шел по головам командиров, что привыкли быть в числе первых. Критическая точка приближалась, и напряжение буквально ощущалось в воздухе. Боб привык быть незаметным, привык молчать – возможно, именно это и делало еще кем-то неподходящим для роли главнокомандующего по сравнению с Эндером, но это позволяло ему слышать и видеть больше. Он провел в Боевой школе всего неделю, прежде чем его повысили в только что собранную армию. Он был зол – недели было мало, чтобы разобраться, чтобы понять, как действовать. Всю свою жизнь он невидимкой шпионил, прежде чем нанести удар. Скрывал свои мысли, свою обучаемость, и, черт, все равно угодил сюда, хотя тупым солдатом быть не хотел. Монитор угнетал его, мешая думать о том, что выбор еще есть, что он рожден не в пользование Флоту, и все же Боб надеялся до последнего. Он много слышал об Эндере. Фактически, только о нем и говорили, с самыми негативными эмоциями, и только дураки не ассоциировали с его появлением новые правила Игры. Бобу хватило дня, чтобы выловить это в разговорах, эмоциях и усталости окружающих. Об Эндере говорили многое, от «слабака» до «ублюдка», и у Боба не было никаких сомнений в том, что он способен уничтожить тех, кто стоит на его пути, делая это специально основательно. Наслаждаясь этим, как делают все достаточно сильные парни, как все, у кого есть власть. С первого момента, когда Эндер приказал им идти на тренировку, когда Боб бежал по коридорам, пылая щеками и перескакивая с ноги на ногу в бесплодной попытке надеть костюм, с того момента, когда созданный по слухам образ в голове Боба не совпал с самим Эндером - высоким, худощавым, с прозрачной кожей и огромными глазами, в которых нет ни намека на эмоцию, Боб разозлился лишь сильнее. Эндер казался таким же слабым, как и сам Боб – и это им восхищаются и ненавидят одновременно? Он помнил, как Эндер сделал ему поблажку, как раз за разом проходился на его счет, лишая Боба преимущества невидимки. В его лице не было никаких свидетельств того, что он действительно верит в способности Боба, он лишь сделал его средством для объединения остальных. Боб твердо решил игнорировать происходящее, скрывать то, что его так сильно уязвляет, однако стоило ему выполнить приказ, затем второй, как он обнаружил сразу две важных детали. Во-первых, его окружают непроходимые, несконцентрированные идиоты, которые действительно отстают от него в способности анализировать и делать выводы. Во-вторых, Эндер действительно его заметил. Боб разрешил себе пару раз сделать ровно то, что от него требовал командир, отвечая на вопросы и загоняя гвозди в гроб своего присутствия в Драконах, рождая в остальных новые вспышки злости – этим он проверял Эндера. Он не ошибся. Эндер смотрел на каждого не более секунды, словно боялся допустить мысль о том, что они ни на что не годны. Бобу досталось целых три секунды. Это что, все, на что он способен – острить и награждать прозвищами? Да черта с два Боб признает его своим командиром, этого долговязого пришельца с маской вместо лица и лягушачьими глазами. К сожалению, несколькими минутами спустя Эндер продемонстрировал некоторые навыки, и Бобу было не так просто бубнить про себя на его счет. Его маневр был.. красивым. Части ребят этот маневр не стал бы доступным в этот же день – они тяжелые, неповоротливые, почти не тренировались в невесомости, не понимают своего же тела. Бобу проще – пусть он чуть меньше ростом, он обладает примерно той же комплекцией, а значит, ему подойдет банальное копирование Эндера. Хоть Боб, конечно, капельку честолюбив и способен преобразовать полученные знания. На этот раз ему досталось пять секунд и явная галочка в непонятном списке прямо в голове Эндера. Пока остальные сдавали этот импровизированный экзамен, Боб осторожно передвигался, изучая невесомость и знакомясь со своим телом. Силу, которую нужно было приложить, чтобы не улететь в противоположную стену и не отбить легкие. Парни были еще хуже, чем он предполагал, мешки с картошкой, смешливые, громкие, бесполезные. Он мог бы стать взводным – почему нет? Именно об этом он и сообщил Эндеру в коридоре. Нехорошая усмешка тронула его тонкие губы, и всего через несколько секунд его тихий, полный силы голос сообщил Бобу все, до чего он мог бы додуматься и сам, если бы поубавил спеси. Эндер был спокоен, болезненно спокоен для командира, перед которым только что грубо и нагло нарушили субординацию. И хотя, казалось бы, Эндер ни на миллиметр не приблизился к Бобу со своего пъедестала Избранного, не изменил ощущение от себя хотя бы на грамм, Боб все же получил его обещание. Странное, двустороннее впечатление извечной ненависти к холодности командира и в то же время крохи уважения, которые интуитивно зародились сами по себе, стоило Бобу понять, что Эндер не из тех, кто в действительности упивается своим положением. Он принимал это как должное, стараясь вести себя так, как положено. И это, в общем-то, было правильно. Дни понеслись со скоростью света. От бесконечных тренировок Боб впал в некоторое отупение, забросив учебу по основным предметам. Он следил за каждым словом, каждым движением Эндера, забывая о предубеждении. Любое предубеждение бы стерлось, учитывая то, что каждый день Эндер учил их все новым и новым маневрам, о которых в этой школе еще точно не слышали, судя по ворчанию ветеранов. Они не были скоординированной командой – поначалу. В первые дни над Эндером еще смеялись, не понимая, что делают под началом недомерка. Однако… Однако буквально через неделю об этом не осталось ни единого следа. Сам Боб уже не ловил себя ни на единой мысли о том, что Эндер находится ни на своем месте. Сидя на своей койке, Боб страдал от невозможности найти общий язык с остальными, пусть в чем-то неплохими стратегами или стрелками, в голове своей абсолютно пустыми. Боб выходил в игровую, но игры были скучны – ведь у них не было эффекта полноценной реальности, и Боб им не верил. Поэтому он приходил туда в основном слушать. Именно так он услышал после очередного боя о том, что Бонзо собирается достать из Эндера все кишки и повесить его на них. Вздрогнув, Боб тут же бросился по коридору к его комнате, не замечая уже непривычного изгиба пола, расталкивая других солдат и искренне переживая за Эндера. Боб не знал, с чего все началось. Кажется, был бой за боем, и он исполнял приказы Эндера, прекрасно понимая его с полуслова, как и некоторые другие взводные, которым Боб слегка завидовал. Их отличал от Боба лишь возраст, тогда как Боб мог бы не хуже вести свою же собственную команду. Эндер обещал, но этому обещанию не было срока, и чем дальше пробивались Драконы в личном зачете, тем сильнее Бобу хотелось что-то изменить в этой ежедневной череде. Первый бой был полон ликования, полон радости и взрыва благодарности к Эндеру, который на краткий миг стал своим, ровно до тех пор, пока не объявил очередную тренировку. Ровно тогда, кажется, Боб задался вопросом о том, человек ли Эндер вообще. Ведь он должен был радоваться вместе со всеми, так почему на его лице не промелькнуло… ничего? Боб и сам не смог сдержать широкой улыбки, говорил о чем-то с парой-тройкой ребят в столовой, его никогда не было прежде, и черт, та тренировка была самой успешной за последнее время, учитывая высокий боевой дух Драконов. Одного Эндера, казалось, не трогает эта первая совместная победа. И либо он был самоуверенным засранцем, убежденным в своей победе, либо… не мог себе этого позволить. Эндер был единственным, с кем Бобу вообще хотелось говорить, но его звание, обязанности и иной распорядок дня не давал Бобу даже приблизиться. Да и чертова субординация запрещала всякое общение с командиром, а ведь Боб накопил порядочно стоящих идей. Эндер часто спрашивал на тренировках, готов ли кто-то предложить что-то новое, и каждый раз Боб нерешительно застывал, потому что Эндер тут же выдавал что-то более стоящее, чем его собственные идеи. Бой шел за боем, и Боб начинал уставать. Он с трудом вставал с постели рано утром, с трудом доходил до душевой, растерял всякий аппетит и плелся на тренировку. Эндер не ругал их – все они начинали уставать и терять свой пыл, несмотря на победы. Хотелось спать, хотелось отдыха, и от боли в мышцах иногда было просто невозможно встать. Кто-то пытался ныть, но не при Эндере. Соратники были туповатыми, но глаза на лице все же имели: их командир выглядел так же устало, как и они сами. Но если не жалуется он, с чего имеют право на подобное его подчиненные? И ребята держались, воспринимая каждое утро уже не с кличем решимости, а со смирением. Боб словно робот поднимался, ел, тренировался, учился, тренировался, мылся, спал. Во всем этом постепенно становилось меньше мыслей, и он начал совершать ошибки вместе с остальными – вот это Эндера раздражало. Его скулы краснели от гнева, но гнев этот не был направлен на ребят, Эндер злился на тех, кто заставляет их воевать каждый день. И Боб прекрасно понимал, кто. Боб бежал по коридору и думал, послушает ли его Эндер. Он слышал о Бонзо много раз, видел его довольно часто, и, учитывая его проигрыш, допускал возможность того, что он решит разобраться с Эндером раз и навсегда. Всего за полторы недели непрерывных сражений образ Эндера-высокомерного-избранного-кретина сменился на усталый и изможденный образ человека, который держится на единой силе воли, на своей уверенности и на упертости. В Эндере был целый резерв силы, которая с каждым днем начинала использоваться все больше. Но Эндер не был злым, он не контактировал с людьми больше необходимого и даже не злился не по делу. Все его придирки и замечания были к месту, его гнев справедлив, а сам он работал над собой даже больше, чем требовал этого от ребят. И в ответ на это все ребята начинали испытывать сильные чувства – кто преданности, кто привязанности – к Эндеру, и Боб не стал исключением. Однако лишь он один словно бы видел, какой ценой это достается Эндеру. И не мог допустить того, чтобы Бонзо причинил ему вред по своей тупости. Он помнил тот бой. Бой с Саламандрами принес Бобу то, о чем он так мечтал. Это был второй бой за день, после семи дней упорных сражений, и Эндер вернулся от начальства настолько бледный, что большая часть ребят все поняла и без слов. У Боба дрогнули колени – он устал больше, чем когда-либо в жизни. Однако как бы его не тошнило, как бы его не клонило в сон, он чувствовал воодушевление, глядя на уверенное лицо Эндера – Эндер всегда что-нибудь придумает. Поэтому он пошел на бой с уверенностью в победе, которая всегда немного смазывает уровень требуемых к затрате сил. Он стоял там, перед боевой комнатой, и буквально видел, как тяжело дается очередная идея Эндеру. Он здорово изменился с первого дня их встречи, и на худом усталом лице лишь глаза горели сильным пламенем сопротивления, жажды борьбы и доказательств того, что он справится со всем, что только может быть. Бобу хотелось подойти и сказать, что они все выдержат, лишь бы Эндер не сомневался в них. Если держится командир, то каждый из армии будет стоять до последнего. Потому что несправедливость к их армии – Эндеру – лишь росла. Боб слушал тогда идею Эндера с привычным восхищением – его мышление было непредсказуемо, вычурно и настолько неординарно, что восхитило бы любого, кто вообще смыслит в военном деле. Они опоздали, и преимущество было у Саламандр, и, казалось, бой проигран. В маленький процент победы Эндеру удалось попасть лишь силой своей мысли, лишь тем, что он так долго вкладывал в своих людей, попасть доверием, что он им подарил. Однако этот бой выжал его до конца. Поэтому вечером, когда Боб после школы и душа вернулся в спальню и взял комп, он был не то, чтобы удивлен сообщением Эндера, но почему-то страшно взволнован. Та ночь стала для него поворотной во многом. Он больше не противопоставлял себя этому человеку, а старался отдать все, что может, лишь бы Эндер справился с этими издевательскими задачами. Когда он вошел в каюту Эндера, Боб не смог перестать думать о том, насколько вымотан Эндер. Вся его поза, все его отсутствующее выражение лица говорили о том, что Эндер вот-вот сдастся. Разум противоречил и не верил в это, но сердцем Боб прекрасно чувствовал его как истощенную батарейку. Как-то незаметно плавно он осознал, что находится со своим командиром на одной стороне. В своей темной комнате Эндер впервые заговорил с ним, как равным, признавая, что однажды иссякнет и не сможет придумать новый маневр. Момент этот не вписывался ни в одни рамки взаимодействия командира и подчиненного – Эндер просил его о помощи, его и никого больше. Боб, кажется, светился от радости, но не был уверен, что это стоит показывать – Эндеру были чужды эмоции. Без сожаления или стыда он говорил о том, что не всесилен. Без неловкости просил о помощи. Без сомнения в отказе протянул Бобу планшет, предлагая выбрать себе людей. Эндер выполнил свое обещание, и Боб, казалось, смог бы взлететь в ту же секунду. Он был искренне благодарен Эндеру, ведь по своей самонадеянности даже не представлял, как вести себя, будучи взводным, но теперь он достаточно посмотрел на это – он готов. Эндер назначил его и не раньше, и не позже. Взволнованный, Боб потратил почти двадцать минут на серьезное обдумывание нужных ему людей, а когда осознал, что уже поздно, и без ламп спальню он не найдет, то испуганно посмотрел на Эндера. Ведь его проблемы – это лишь его проблемы, и Эндеру должно быть все равно, найдет он спальню или нет. Оказавшись в его кровати, Боб покраснел, как вареный рак. Все свое волнение он списывал на то, что мечта его исполнилась, однако в действительности он лежал на краю койки, окаменев от близости человека, которого было невозможно понять. Не сразу Боб смог повернуть голову и посмотреть на Эндера – худые его плечи острыми углами вырывались из майки. Сейчас он не казался таким уж всемогущим роботом. Он был таким же парнем, как и Боб, оторванным от дома, рожденным по контракту, лишенным права выбора, заботы и поддержки, измучанный руководством школы и настолько одинокий в этой тесной комнатке, насколько это вообще возможно. И хоть Боб иногда жалел себя, лежа в постели, в тот момент он впервые пожалел Эндера. Протянув руку, дрожащую, неуверенную, Боб аккуратно коснулся его холодного плеча. Часть его ожидала мгновенной реакции, часть надеялась, что это поможет ему понять Эндера, но Эндер спал так глубоко, что даже не заметил прикосновения. Именно это Боб и вспоминал, застыв перед знакомой дверью. От быстрого бега – или страха за Эндера – он постучал, закусив губу. Затем еще раз, танцуя на месте, потому что не имеет такого уж права врываться к Эндеру в это время. Наконец Эндер открыл дверь – слегка сонный, взлохмаченный, словно сон застал его сразу после тренировки. Говорить, смотря ему в глаза, Боб не мог, а потому сообщил полосе от подушки на его щеке: - Бонзо собирается убить тебя. - Сэр. - Бонзо собирается убить тебя, сэр, - ядовито повторяя Боб, переживая вспышку ярости. - Проваливай, Боб, - довольно резко произнес Эндер, собираясь захлопнуть дверь. Однако Боб был слишком напуган серьезностью намерений Саламандра, а потому он решительно шагнул в проем двери, хватая Эндера за плечи. Боль обожгла его щеку, а затем Боб мешком рухнул на пол под сильным ударом Эндера. – Я сказал, проваливай. Нет ничего, что ты мог бы сообщить мне нового. И он закрыл дверь, оставив Боба скрипеть зубами от злости. Лишь поздно ночью, ворочаясь на постели, Боб решился подумать о том, что изменило бы его сообщение. Ведь Эндер не идиот, и прекрасно видел взгляд Бонзо после того боя, когда Бобу было велено указать на ошибку Саламандров, да и их история длится чуть дольше – так неужели он не знал? Бобу было неловко за свою истерику. Он обманулся усталым видом Эндера, вот и все. Но что же теперь, просто ждать? Да, это его сражение, да, наверное, его нельзя избежать, но неужели Эндеру никак нельзя помочь? В чем-то он гениален, но поздно ночью Боб видел, что он лишь обычный парень, а вовсе не супергерой. До тех пор, пока Боб не пообещал себе присматривать за Эндером, он не смог уснуть. Бой одновременно с двумя армиями был как ушат холодной воды. В то утро Боб едва поднялся с кровати. Эндер разбудил их в такую рань, что Боб уже не знал, спал ли он вообще. Он успел провести лишь несколько тренировок со своим секретным взводом, из-за чего даже не был уверен, смогли ли они достаточно скоординироваться. Как в страшном зацикленном сне Боб стоял в комнате для сбора, ощущая, как потеют ладони. Было ясно, что обе армии противника просто затаились и ждут за тем слоем звезд. Эндер думал, все молчали. Наконец он подошел к Бобу, и Боб выслушал приказ, понимая, что сам не дошел до этого лишь несколько секунд. Он кивнул, хотя изрядно нервничал – Эндер сделал на него серьезную ставку, а ведь Боб еще не стал с мертвонитью единым целым. Он достал ее, держа неловко на вытянутых руках – нервы подводили. Теперь он ясно представлял, что испытывал Эндер перед каждым боем – ответственность. Он был благодарен командиру за то, что Эндер собственноручно обвязал его нитью на несколько узлов. - Ты справишься. Боб пожевал губы. Это было крошечным облегчением, за которое самому Бобу было стыдно, ведь Эндеру никто так не помогал. Он кивнул, доверившись ребятам из своей команды. Пистолет лег в руку, словно родной. Нужно просто не думать. Разведка – это половина победы. И победа не заставила себя ждать. Боб разделял всеобщее сумасшествие, абсолютно потеряв голову от счастья, ведь на пределе возможностей они справились с двумя армиями далеко не последнего места в общем зачете. От счастливой усталости Боб отдался поспешному приведению себя в порядок, проведя в душе больше времени, чем нужно. Затем он бежал в столовую, думая о чем-то абсолютно стороннем, когда резкая мысль заставила его застыть. Ведь Эндер ходит один, в другую столовую, на другие занятия. Как Бобу за ним присматривать? С этой иглой в сердце ему пришлось смириться и отправляться на свои занятия. К счастью, он увидел на вечерней тренировке Эндера целым и невредимым. Эндер сократил время тренировки на полчаса, велев всем им выспаться. Вместе они шли по коридорам стройным строем, причем Эндер шел сразу за Бобом. От Боба не укрылась необычная концентрация командиров и взрослых ребят в сторонних кораблях, и он обернулся к Эндеру, но вовремя промолчал – Эндер выглядел напряженным. В этом изматывающем молчании они шли посреди враждебно настроенных солдат, ожидая удара каждую секунду. Бобу поневоле захотелось отстать и встать рядом с Эндером, чтобы закрыть его хотя бы с одной стороны. К его удивлению, это была не только его мысль – еще трое перестроились так, что вместе они прикрыли Эндера. Эндер промолчал – это было совсем плохим признаком. Взгляд его метался по сторонам, без конца оценивая обстановку. Петра Арканян пыталась отвлечь их всех, увести Эндера в ловушку. Ни один из добровольных охранников Эндера не отступил. Никто не остановился. Они не дадут его в обиду, не Эндера, человека, которым они восхищались и которого видели в роли главнокомандующего, четко видя его будущую возможность отразить атаку жукеров. Эндер пытался отослать их, однако избранный конвой сопроводил его до комнаты. Боб задержался последним, но Эндер снова закрыл перед ним дверь. Помощь расслабляет, помощь уничтожает бдительность, и Боб это понимал, но сердцем он желал помочь, несмотря ни на что. Все началось неожиданно. Утренний бой закончился победой и травмой локтя для Боба. Ему пришлось идти в медпункт, а потом бежать на завтрак, пропустив душ, чтобы успеть поесть. Занятия тянулись вечность, и обед казался какой-то несбыточной мечтой. Столовая в обед была странно полупустой. Боб юркнул за одним из саламандров, тенью следуя за ним до командирской столовой. В его представлении именно там Эндеру устроили суд Линча, и лишь силой воли Боб заставил себя идти как можно незаметнее. Из столовой слышались крики, и сердце Боба пропустило удар, прежде чем он понял, что это крики мотивации. С огромным трудом он протиснулся в жаркое помещение, в ужасе видя, как Бонзо собирает карательный отряд. Его сумасшедший взгляд не предвещал ничего хорошего. Может быть, они ждали Эндера здесь, но он не пришел. Боб слушал в этих безумных яростных криках, кричалках и свисте, стараясь понять, куда они пойдут. Он нервно сглотнул, скрываясь в нише коридора прежде, чем вся эта толпа выпустила Бонзо и его подпевал из столовой. Несколько ребят редким хвостом потянулись за ними, предвкушая зрелище. Боба подташнивало – он не мог проскользнуть незаметным, не мог позвать ребят. Мог лишь бестолково красться в направлении ванной комнаты. Преграда из высоченных командиров помешала Динку. Боб встал рядом с ним, положив руку ему на плечо. Если они вместе что-нибудь придумают, то смогут прорваться внутрь и помочь… Раздались крики. Дозорные заволновались, и из ванной один за другим начали выбегать побледневшие парни. Динк ринулся вперед, и Боб следовал за ним по пятам. Розовые пятна расплывались в тоненькие ручейки, но Боб запретил себе даже смотреть на Бонзо – парень получил исключительно то, чего заслуживал. Но Эндера должны были защитить, ведь он важен. Так что, черт возьми, не так с этой школой? Еще никогда Эндер не выглядел таким сломленным. Дрожа, Эндер сидел на полу и обнимал колени, невидящим взглядом смотря перед собой. Вместе с Динком они подхватили его под холодные мокрые руки, поднимая на ноги. Боб нашел полотенце лишь на последнем из крючков – чертовы уроды хотели полного унижения Эндера, застав его в душе голым и беззащитным. Он остановил Динка лишь на секунду, быстро заворачивая полотенце вокруг бедер безразличного ко всему Эндера, после чего помог Динку с другой стороны. Вместе они вывели Эндера в коридор, словно безвольную куклу, и дотащили до его комнаты в рекордные сроки, не встречая никого по пути. - Я должен посмотреть, что с Бонзо, - прорычал Динк, вталкивая Боба с Эндером на руках в темную комнату, после чего наступила тишина. Нет, не совсем тишина. Эндер бормотал что-то так тихо, что можно было бы не услышать, если бы не предел напряжения Боба. Его трясло все сильнее и сильнее, и трудно было сказать, связано ли это с тем, что он все еще был мокрым, или с тем, что он перенес. Боб огляделся, нашел еще большое полотенце, посадил Эндера на кровать и принялся вытирать его, как когда-то в детстве его вытирала после душа мать. Ему было невыносимо видеть тот предел, к которому подтолкнули Эндера, но слова застряли в горле – что он мог сказать, мальчишка со средним талантом и отсутствием полного подчинения, мальчишка младше всех и в то же время ближе всех к Эндеру по чистой случайности? Он поискал форму, обнаружив только сменную – очевидно, осталась в стирке в ванной. Эндер позволял ему делать все, что Боб считал нужным, по-прежнему смотря лишь в пол перед собой. Боль усилилась настолько, что Боб не выдержал: - Он хотел тебя убить. Убить! - Но убил я. - Ты не убил, ему помогут, здесь отличные врачи, - Боб тараторил как мог, стоя на коленях на полу прямо перед Эндером, сосредоточенно подбирая слова. – Ты сделал то, что требовала ситуация. - Почему они допустили это? – в голове Эндера было отчаяние, которого Боб никогда не слышал прежде. – Ведь можно было обойтись без этого, можно было бы договориться… - Они хотели сделать из него жукера, с которым невозможно говорить, - мягко возразил Боб, хотя точно не был уверен в том, почему никто из взрослых не вмешался. – Ты сделал его по всем правилам, один на один, и это его вина в том, что он считал себя выше других. - Это вина гребанных, - вспышки Эндера хватило лишь на несколько секунд. Обессиленный, он вновь опустился на свою койку, одетый лишь наполовину стараниями Боба. – Я не хотел причинять боль. Не хотел убивать, - прошептал он еще раз, закрывая ладонями лицо. Может быть, Бобу стоило бы уйти и не видеть Эндера таким, чтобы никогда больше не сомневаться в его способности справляться со стрессом, но все было сложнее. Ему хотелось остаться. – Я не хочу быть как Питер. - Я понятия не имею, кто такой Питер, но раз его здесь нет, значит, ты уже не он, - сумбурно произнес Боб. Он протянул руки, чтобы застегнуть рубашку на Эндере, как тот вдруг упал навзничь, не проявляя никакого интереса к одежде или мокрым волосам. Он смотрел в потолок, и слезы – свидетели отчаяния, беспомощности и боли – выступили над нижними веками. Им нельзя дать свободы. Боб приложил пальцы к углам его глаз, лишь бы эти следы бессилия не вырвались наружу. Пусть только он будет свидетелем того, насколько правильный Эндер на самом деле. Эндер не моргал изо всех сил, прекрасно понимая, что будут значить слезы, и вдвоем им удалось уничтожить все признаки того, что они вообще порывались в путешествие по щекам. - Дальше будет хуже. Это мог сказать Эндер, а мог и Боб, ведь мысли их приняли одинаковое направление, хоть и разную скорость. Дальше будет хуже, и Эндера лишат любой помощи, даже той, что Боб пытается так незаметно оказать сейчас. Однажды его лишат команды, лишат того, что еще делает Эндера человеком, лишь бы сделать из него идеальный военный мозг. Но пока… Пока Эндер оставался просто парнем, который был лишь на волосок от того, чтобы сломаться. - Никто не может тебя сломать, если ты сам не допустишь этого, - Бобу хотелось бы сказать что-то более мягкое, но он понимал, что Эндеру это совсем не нужно. Эндер сухо кивнул, что в положении лежа было совсем неудобно. Его лицо снова становилось непроницаемой маской смирения и капельки гнева. На этом момент слабости был уничтожен в истории и остался лишь в их памяти, так что Боб решил отправляться восвояси прежде, чем Эндер опомнится и обрушит на него часть этого гнева, хотя он еще никогда ни на ком не срывался. Однако вместо того, чтобы наорать на Боба или ударить его за вторжение в личное время и пространство, Эндер вдруг крепко ухватил его за руку. Это могло значить что угодно, от предупреждения до благодарности, и лишь крошечная часть Боба надеялась на то, что это просьба остаться. Он рискнул. С бешено стучащим сердцем, с пересохшим горлом и искренней надеждой он лег рядом, как в прошлый раз, только сейчас его взгляд утыкался не в лопатки, а в глаза напротив. Это заставляло Боба ворочаться и постоянно то отодвигаться до самого края, то снова придвигаться, чтобы не упасть – он понятия не имел, на каком расстоянии ему разрешено оставаться. - Если они узнают, они уберут… - Боб замолчал, прикусив себе кусочек щеки изнутри. Идиот. С чего он решил, что Эндер дорожит именно им? Что именно его помощь уникальна? Не будет его, придет кто-нибудь еще, кто пожелает оказаться рядом. – Любого, - добавил он неловко, избегая смотреть на Эндера. Все внутри него горело сильнее, чем перед самым сложным и непобедимым боем. Хуже всего было именно от последнего слова, настолько, что он готов был бессильно расплакаться, как ребенок, в основном потому, что сам не знал причины этого идиотского поведения. Все они вымотаны, изничтожены постоянным напряжением, отсутствием сна и ненавистью, все они – просто оторванные от обычной жизни парни, лишь немногим умнее остальных. - Ты хочешь домой? Боб покачал головой. - Хочешь остаться здесь? – Боб еще сильнее покачал головой, что тоже было неудобно в положении лежа, но разомкнуть пересохшие губы он так и не смог. – Тогда чего же ты хочешь, малыш Бобби? Боб вспыхнул, словно зажженая спичка – он остался не для оскорблений. В тот же момент он дернулся назад, собираясь выбежать отсюда, потому что не было еще ничего оскорбительнее, чем это, чем понимать, что Эндер пытается восстановиться, унижая его. Кажется, он даже всхлипнул – в основном, потому, что ненавидел себя за всю эту слабость по отношению к командиру, который никогда не будет искренним до конца, потому что просто не умеет. - Постой, прости, я рефлекторно, - Боб смотрел на дверцу встроенного шкафа, ощущая, как горят щеки и глаза. Он сжал зубы, чтобы, не дай бог, не выговорить все, что у него на душе – это не срабатывало с Эндером уже несколько раз, так почему должно сработать сейчас? Да, он младше. Да, меньше ростом. Да, не самый сильный, но это еще не дает Эндеру право называть его малышом. Холодная рука легла на его щеку, и Боб еще сильнее стиснул зубы. Внутри него металось беспокойное сумасшедшее существо, которое считало, что заработало право злиться на Эндера, но разум твердил, что он просто солдат в подчинении, и если ему негласно приказано остаться, это значит, что он обязан остаться. И, конечно, он хотел этого так сильно, что его подташнивало от всех этих резких перепадов своих желаний, ни одно из которых не было осмыслено. - Но вопрос остается. - Хочу помочь в войне, чтобы стать наконец свободным. - Это самое правильное желание из всех, что я слышал, - мягко ответил Эндер. Боб вздрогнул в ту же секунду, как чужая голова – самая ценная для всей человеческой расы – вдруг оказалась на его плече. - А ты… Ты чего хочешь? – глуповато спросил Боб, окаменев не только плечом, но и всем телом. - Чтобы все это кончилось. - А домой? - Меня там больше ничего не ждет. Вообще ничего, нигде, - прошептал Эндер, и хотя Боб ощущал примерно то же самое, для него это почему-то не значило так много, как для его командира. Во многом они были похожи, так что этот искренний страх остаться ненужным, так тесно спаянный с желанием испытать наконец это, позволил Бобу склонить голову к плечу, прислоняясь к темным волосам Эндера. Это было так чертовски правильно, как будто он поступал в эту школу и рождался только для того, чтобы оказывать Эндеру поддержку. Ведь он был единственным, кто каким-то чудом заработал это право. Эндер снова заснул, глубоко, на грани комы, и Боб мог лишь тихо дышать, наслаждаясь его доверием. Было что-то невероятно волшебное в том, что на данный момент один из самых важных людей в этом мире так нуждается в его присутствии, и пусть это было совпадением, Бобу нравилось так думать. Он потерся щекой о его слегка отросшие волосы, желая отдать все, что он только может, лишь бы завтра Эндер как ни в чем не бывало повел их в победный бой. Черт с ним, ведь если кто-то сверху узнает, что Боб был здесь, а они все равно все узнают, его тут же уберут от Эндера, лишь бы Эндер не знал, что такое помощь. Эта мысль была отчаянной, горькой на вкус и позволявшей ему сделать все, что он только хочет, лишь бы успеть. Развернувшись на бок, он заключил Эндера – всю надежду человечества, несгибаемого для остальных парня, что обладал не просто талантом, но способностью сохранять в себе человека – в самое крепкое объятие, на которое был способен. Завтра он может оказаться в другой армии. Завтра они могут забрать Эндера еще выше, в другое место, но сейчас, в эти последние минуты сегодня, он еще может отдать часть себя, чтобы залатать дыру от стычкой с Бонзо, что осталась внутри Эндера. Проснулся Эндер или нет, он не подавал никаких признаков сознания или намеренно изображал это, так что Боб лишь теснее прижался к его постепенно согревающемуся телу. Он оплетал его ноги своими, обнимал руками поперек худой спины и утыкался носом куда-то в район его лба, не понимая, почему ему не легче. Еще неделю назад ему было плевать на то, что с ним будет, было лишь желание сделать все назло, назло миру, который просто купил его у родителей, а сейчас он больше всего на свете хотел и дальше быть рядом, чтобы не дать Эндеру сломаться. Хотя лишь он вправе решать, наступил ли предел его прочности или нет. Заснуть Боб не смог. Он считал каждое мгновение, что в его руках оказался вдруг другой человек, считал мгновения, потому что не понимал причины того, почему даже спустя полчаса этого объятия он все равно нервничает, почему всего этого мало. Он старался ни о чем не думать, но все же так или иначе беспомощные мысли сползали на тот день, когда у него заберут Эндера. - Они не дадут мне быть рядом с тобой. Но если бы я мог, я бы остался навсегда. Наручные часы приближали время побудки. Боб не чувствовал себя усталым, не больше – чем обычно, словно присутствие рядом с Эндером давало ему сил выйти из этой комнаты и спокойно смотреть на тех, кто проверял Эндера на прочность, кто прогибал его до последнего предела и спокойно наблюдал, как он будет вести себя в этих условиях. Больше всего на свете Боб хотел, чтобы Эндер не спал и слышал его слова – пожалуй, самые искренние, что он когда-либо произносил – но в то же время он прекрасно понимал, что отсутствие сна Эндера просто добьет, ровно как и то, что Боб так сильно привязан к нему – больше, чем нужно, больше, чем предполагают правила, больше… больше, чем это способен объяснить сам Боб. Поэтому он аккуратно вернул Эндера на его часть кровати ровно за несколько минут до подъема, после чего выскользнул из его комнаты с твердым ощущением, что он больше его не увидит. Но он ошибся. Очевидно, что те, кто наблюдал за ними, были заняты изощренным планом сломать Эндера больше, чем подглядыванием, а потому утром его ждало объявление о новом бое, в котором вводились новые правила. Боб только-только успел переодеться, когда увидел Эндера – с радостно бьющимся сердцем он искал в Эндере признаки того, что вчерашнее оставило в нем дыру больше, чем Боб смог залечить, но Эндер выглядел так, словно шел на второе убийство. Он хмуро сообщил о бое. И день сурка продолжился. Боб ошибочно полагал, что Эндер в порядке – лишь к концу боя он заметил, как сильно дрожат его руки, хоть он и старался успокоить их, держа планшет. Во время боя они увидели, что за новые правила, и это едва не привело их к поражению – чертовы враги размораживались полностью через пять минут, но не солдаты Эндера. Это было настолько несправедливо, насколько вообще возможно, и потому Боб присоединился бы к вспышке Эндера, если бы мог. Когда Эндер сказал, что больше не собирается Играть, Боб осознал, что вот это – конец. Сейчас они заберут его, чтобы прочистить мозги или сделать с ним что-нибудь ужасное, потому что отпустить его они не могут. Заставить играть тоже – даже любому дебилу в школе понятно, что Эндер не шутит и держит свое слово в любой ситуации. Боб хотел идти за ним, но не смог решить, нужен он Эндеру или нет. Так что пришлось придерживаться обычного распорядка дня, хоть этого Боб хотел меньше всего. Он чувствовал сердцем, что именно сегодня все закончится. Все то, что он испытывал к Эндеру, и даже то, что Эндер мог найти в нем, потому что его заберут выше, так высоко, как только можно, а потом скинут его оттуда, потому что после победы он никому не будет нужен. Пусть называет малышом Бобби, хоть зерновой культурой, хоть как, лишь бы остался рядом. Боб заглянул в комнату всего на пару секунд, кажется, за своим компом – и увидел лист бумаги. Он предсказал текст еще до того, как прочитал, и если раньше, до Эндера, он бы радовался этому, потому что смог бы обмануть этих индюков военных тем, что якобы мечтает о высоком посте, то сейчас его затошнило еще сильнее. Это конец. Он станет командиром каких-то там кроликов, будет принимать решения, будет Играть, хотя Игра давно потеряла всякий смысл из-за своей несправедливости, да и будет грубой, неинтересной и глупой, потому что не будет Эндера. Боб подскочил на месте – а что, если его прямо сейчас забирают? Он должен… Должен что? Но он уже бежал по коридору быстрее, чем придумал бы ответ. Боль расцветала внутри, яркими закатными всполохами окрашивая все дальнейшее пребывание здесь в цвета тюрьмы. Он сжимал листочек в руках со всей доступной ему силой, мечтая уничтожить его, вырваться отсюда, уйти за ним, потому что только Эндер что-то значит во всем этом давно умирающем мире. Только он способен что-то изменить. Только он смог перевернуть что-то внутри Боба. Боб стучал в его комнату, наплевав на то, как он выглядит со стороны. Он отчаялся. Он допустил мысль о том, что не успел, и это причинило ему такую сильную боль, словно его ударили по-настоящему. Задыхаясь от бега, от невозможности договориться с самим собой, он уткнулся лбом в стену рядом с дверью, проклиная все, что только приходило в голову. Для ребенка, рожденного третьим, для того, кого растили под Флот, не оставляя никакого выбора, Эндер оказался не просто далеким идеалом, а кем-то иррационально близким, кем-то, в отношении кого еще можно было выбирать свободно. Боб выбрал. Даже если не знал до конца, почему. Дверь открылась, хотя Боб не верил в это до последнего. Можно было ничего не говорить, но он сообщил Эндеру эти лишние слова, прекрасно понимая, что его более совершенный ум предусмотрел и это. Все промелькнуло перед глазами так быстро, что скрутило желудок – от их первой встречи до болезненного момента близости этой ночью, которой для Боба было мало. Закусив губу, он передал Эндеру бесполезный листок, понимая, что должен попрощаться так, как положено. А не так, как хотелось. Эндер отступил внутрь. Он говорил что-то о том, что Боб станет отличным командиром, что выведет Кроликов на первое место, что Боб тот еще полный сюрпризов засранец, но за всем этим было легко увидеть его искреннюю грусть. Грусть снова делала его человеком, подтверждала то, что подобное доверие к кому-то было нужно Эндеру, как воздух. Его грусть толкала Боба на идиотские поступки. Даже если бы его прямо сейчас вернули домой за то, что он делает, он все равно не остановился бы. Его руки прекрасно помнили, что значит обнимать Эндера, а разум так быстро отключился, словно был в сговоре с телом. Секунды утекали так громко, что били по голове Бобу каждый раз, оглушая его тем, что он все еще может украсть хоть что-нибудь. С его ростом на этот раз объятие получилось скорее отчаянным и самонадеянным, чем выражающим искреннее желание помочь, но это было все, на что он оказался способен. Он был уверен, что этой ночью – и много ночей после – он будет вспоминать только те моменты, что разделил с Эндером. - Найди меня после. Боб глубоко вздохнул. Так сложно было поверить в это, но ему не показалось, и Эндер действительно попросил его об этом. Он хотел бы сказать все свои сомнения о том, что его просто не подпустят больше к Эндеру, что он останется в этой школе и вряд ли пройдет дальше, потому что, кажется, война совсем скоро, потому что он не так хорош, как Эндер… Но вместо этого он лишь кивнул, прячась в Эндере, мечтая понять, каково это было бы – встретить его там, на Земле, в самой обычной жизни, где у них была бы своя одежда, свой запах и свои жизни под контролем своего выбора. Найдет. Вылезет из кожи, но найдет, хотя бы для того, чтобы сказать то, на что пока ему не хватает сил, что еще только предстоит оформить в слова, но что живет в нем с той самой секунды, как Эндер приобрел перед ним все свое превосходство в первом же маневре. - Найду. Стук в дверь не заставил их отреагировать. Боб тяжело дышал, застигнутый врасплох, распятый волной божественных мурашек, потерянный между реальностью и вымыслом, где-то в недрах своих незнакомых желаний и чужого сознания, полного таких притягательных тайн, он замер испуганным зайцем – будущим кроликом – потому что прикосновение чужих губ к шее еще никогда не было таким восхитительным. Как зачарованный он сообразил отпустить Эндера, еще успевая ухватить последний миг его грустной улыбки, от которой так сильно рвалось сердце, прежде чем в эту комнату ворвался Андерсон. И хотя присутствие высшего чина мешало Бобу даже моргнуть, он снова и снова проворачивал в голове этот мучительно приятный момент чужого прикосновения, о котором он никогда не думал, которого никогда не представлял, и так сильно ему хотелось спросить, хотелось повторить, вернуть время вспять, чтобы запомнить каждую наносекунду того, как объятие стало вдруг ответным и подарило ему этот мимолетный, искренний и скрытый обстоятельствами поцелуй. Он горел хуже, чем в тяжелой болезни, хуже, чем будет гореть много ночей после, потому что стоял и смотрел, как Эндеру вручают приказ о повышении. Но ничего, кроме дьявольского желания остановить это, в Бобе не возникало. - Мне позволено попрощаться? – и хотя Андерсон мотнул головой, наморщив нос, Эндер проигнорировал его запрет, повернувшись к Бобу. Боба спасало лишь онемение, мешавшее ему говорить и думать полноценно, он был сконцентрирован лишь на том, чтобы теперь его предательские слезы не покинули слезные протоки. Эндер пожал ему руку. И это было хуже, чем если бы он снова поцеловал его. Рука его совершила какое-то мучительно неправильное движение вдоль ладони Боба, невидимое из-за спины Эндера для Андерсона, но на какой-то неестественный миг рука Эндера полностью доверилась руке Боба, и тот инстинктивно сжал ее, как мечтал бы сжать Эндера в своих руках и не отпускать. Он кивнул, и хотя он говорил что-то полагающееся случаю, Боб словно оглох от того, что не может прекратить это. Словно во сне, он брел к своей отдельной комнате командира, чтобы лечь там и свернуться на незастеленной койке, перебирая каждый фрагмент, каждый момент невероятного взаимодействия, которое подарило ему столько скрытого счастья. Он пролежал почти час, давя слезы, давя глухое отчаяние никогда больше его не увидеть, ругаясь с самим собой от того, что имя Эндера крутилось в его голове снова и снова, как заевшую аудиозапись. Это имя было заклинанием, которое навсегда запирало под надежный замок то, что он вспоминал и ощущал рядом с ним. Потому что сейчас и только сейчас ему еще доступен путь наверх, туда, куда перевели Эндера, пусть не сейчас, пусть через некоторое время, но он добьется повышения и будет переведен в командование, где найдет Эндера, из-под земли достанет, похитит, украдет, утащит, заберет, лишь бы сказать, что он больше не может без него. По миллиарду причин, которые совершенно не нужно перечислять, если «после» еще может существовать, если «после» окажется реальностью, то Боб хочет разделить каждый день этого сладостного «после» только с одним человеком. Как жаль, что весь мир будет хотеть того же.