***
— Нет же, ты не понял, — терпению Грейвса не было предела и даже после десятой провальной попытки эти слова не звучали упрёком. — Ты должен не просто думать о том, что рыбка будет делать на бумаге. Ты должен знать её историю, представить то, как она тут оказалась и куда плывёт, сколько у неё детей и кто укусил её за хвост, пока она была мальком. А потом ты должен поделиться с ней толикой своих сил, тогда она и оживёт. Понятно? Красный от смущения и напряжения Криденс кивнул и схватил перо, выводя на очередном куске пергамента нечто отдалённо напоминающее камбалу. Персиваль же подпёр голову рукой и прикрыл усталые глаза. Занимались они в той самой библиотеке, разложив пергаменты и книги на толстой шкуре у пустого камина. На улице вовсю бушевало лето, и окна были настежь открыты, а горячий ветер вносил в помещение тяжёлые запахи отцветающего сада. Грейвс то и дело творил охлаждающие чары. Сам-то он сидел на шкуре в хлопковой рубашке с расстёгнутым воротом, а вот Криденс ни в какую не расставался с тёплым вязаным свитером, в котором его тощее тело казалось ещё тоньше. Персиваль с недоумением поймал себя на том, что рассматривает узкие запястья — единственное, что кроме лица было видно из-под глухой одежды Криденса. Он знал, что под бежевой шерстью свитера прячутся шрамы, оставленные ремнём и розгами заботливой Мэри Лу, и никогда не думал, что его будет интересовать тело девятнадцатилетнего мальчишки, но тот так старательно его прятал, что Грейвс ничего не мог с собой поделать. Раз за разом он возвращался взглядом к молочно-белым запястьям, следя за тем, как Криденс меняет позу и одёргивает рукав, чтобы не мешал, выставляя под жадный взгляд какие-то дюймы гладкой кожи, покрытой тонкими светлыми волосками, Засмотревшись, Персиваль не сразу услышал, как мальчишка восторженно прошептал: — Получилось… — Криденс замер, во все глаза смотря, как камбала начинает плавать по исходящей рябью бумаге и пускать нарисованные пузыри. — Получилось, сэр! — он повторил уже громче, дёргая Грейвса за рукав и даже не замечая, что касается испачканными чернилами пальцами ладони мужчины. Аврор едва удержался от того, чтобы не стиснуть эти тонкие нервные пальцы в своих, и наконец, соизволил взглянуть на бумагу. Рыбка активно резвилась в нарисованной воде. Но что-то было не так. Только тренированная годами реакция, пожалуй, спасла обоих от неминуемой гибели. В тот момент, когда синее марево окутало пергамент, а чёрные, напитанные чернилами щупальца рванулись из невинного миг назад рисунка, Грейвс уже лежал на полу в пяти метрах и прижимая Криденса одновременно к себе и полу. Беспалочковое Инсендио навсегда уничтожило пергамент, пару бесценных книг, шкуру и резные наличники на каминной полке. «Это будет сложнее, чем я думал», — пронеслось в голове у Грейвса, прежде чем она упала на паркет из морёного дуба. Невербальные такой силы и сложности напрочь израсходовали его запас сил, все ещё не восстановившийся после плена в блокирующем магию ошейнике.***
Очнулся Персиваль от пристального взгляда, и рука его автоматически дёрнулась к предплечью, где обычно крепился футляр для волшебной палочки. Но его не было. Кроме того, открыв глаза, он обнаружил, что лежит в своей постели, лицо заливает закатное солнце, а рядом сидит растерянный Криденс и разве что не плачет. — Эльфы перенесли вас, сэр, — срывающимся голосом сообщил он, сжимая руки на коленях и втягивая голову в плечи в привычном жесте, словно сейчас ему влетит. Словно холодный голос вновь потребует снять ремень и… — Криденс…— Грейвс и сам удивился тому, как хрипло и слабо прозвучал его голос. — В том, что произошло, нет твоей вины. Мы попробуем снова… позже. Мальчишка лишь рвано кивнул, но Персиваль этого уже не видел, вновь забываясь спасительным сном. Второе пробуждение уже перед рассветом оказалось странно приятным и лёгким, каким оно не было уже давно — истощённый магически Грейвс с трудом отрывал голову от подушки по утрам. Причины этой лёгкости выяснились тут же. Под боком прямо в одежде дремал Криденс, его пальцы крепко сжимали ладонь Персиваля, а золотистое свечение подтверждало — мальчишка делится с ним магией. Видимо во сне это происходило неосознанно. Аврор, мягко улыбаясь, чего не видел почти никто и почти никогда, аккуратно освободил свою ладонь и поднялся с кровати, прикрыв тонкое тело одеялом. Остатки утра он провёл, восстанавливая библиотеку, а за завтраком они молчали. Криденс — испуганно и смущённо, Грейвс — задумчиво и почти мечтательно.***
Криденс вообще во всём был очень прилежным учеником. От медитации для усмирения обскури до основ зельеварения, которые преподавал ему лысый лопоухий маг, мистер Фен, мастер зелий Отдела магического правопорядка. Нельзя сказать, что тот был в восторге от смены обязанностей, но в итоге даже признал, что работа с таким благодарным и покорным мальчиком — сплошное удовольствие. Криденс, все ещё ожидавший кары, был немало удивлён тем, что Персиваль признал свою вину и извинился за то, что не уследил, когда они вскользь поговорили о событиях в библиотеке. О событиях в спальне оба предпочли молчать. По крайней мере до того момента, пока в одну из душных июньских ночей дверь спальни Грейвса не распахнулась, явив взгляду последнего до пугающего очаровательную картину. На пороге стоял Криденс, в неизменном свитере и серых штанах, босой и растрёпанный, с подушкой подмышкой. На лице его читалась хмурая решимость, а нижняя губа прыгала от страха. — Мистер Грейвс, сэр, — только и смог он выдавить из себя, неловко переминаясь с одной ноги на другую. Персиваль отложил книгу и молча подвинулся, а мальчишка, не смотря на него, быстро метнулся к кровати и засопел под боком. В ту ночь Грейвс не спал, слушая мерное дыхание Криденса и чувствуя разливающуюся вокруг магию, совсем не похожую на холодную и давящую силу обскура, а тёплую и обволакивающую. Утром они снова молчали, на этот раз оба мечтательно. С тех пор так и завелось, несколько раз в неделю неведомая сила выгоняла Криденса из постели и гнала босиком через весь дом, чтобы он мог уснуть под чужим боком, делясь излишками силы. Грейвс не задавал вопросов и принимал дар, куда быстрее восстанавливая свои магические силы. Однако каждое такое утро ему всё сложнее было скрывать заинтересованность собственного предателя-тела в мальчишке под боком.***
Утреннее августовское солнце нахально проникло в просторную спальню, скользнуло под тяжёлый полог и вызолотило бледное лицо и тело юноши. Грейвс смотрел и боялся дышать, чтобы не спугнуть видение. Буквально вчера домовик с боем отобрал у Криденса совсем уже поношенный свитер, по нитке расползающийся от частых Очищающих чар. Взамен мальчишке была вручена длинная льняная рубаха с тугими манжетами и воротником под горло. Тот остался ей весьма доволен, но не учёл, что тонкая ткань запросто может задраться во время сна. Но именно это чёртова рубаха и сделала, и сейчас Персиваль мучился болезненным возбуждением, пытаясь отвести взгляд от широкой полоски поясницы, такой же белоснежной как запястья, но расчерченной ровными полосами розовых рубцов — старых шрамов. Мужчину вдруг посетило иррациональное и совершенно неконтролируемое желание, и он, внутренне проклиная себя и предавший вдруг самоконтроль, припал губами к самому яркому рубцу. Через минуту уже все видимые рубцы были расцелованы и прослежены губами от кромки задравшейся рубашки до пояса мягких домашних штанов. — Сэр? — вдруг сверху раздался совершенно несонный голос Криденса, заставив Грейвса, прижавшегося к его спине пылающим лбом, впервые за много лет вздрогнуть от неожиданности и отпрянуть, сумбурно придумывая оправдания. Оправдания в голову не шли, а мальчишка тем временем сел и смущённо поправил рубашку, пряча шрамы, плоский живот и самые возбуждающие ямочки над ягодицами, которые приходилось видеть аврору за его долгую жизнь. — Вам не противно? — чуть не плача поинтересовался Криденс, глядя в ошарашенные глаза Персиваля и сминая в пальцах полу чёртовой рубахи. — Я хотел… научиться сводить их магией и тогда бы мы… вы бы посмотрели на меня, сэр. Осознание его слов, как и то, что аккуратный холмик на домашних штанах мальчишки это отнюдь не складка на ткани, у Грейвса шло со скрипом. Но тело, которое действовало на чистых инстинктах и не заморачивалось метаниями хозяина, уже действовало, наплевав на условности. Персиваль ухватил всхлипнувшего Криденса за бёдра и притянул к себе, припадая к мягким после сна губам поцелуем. Да, его утренняя щетина колола гладкую кожу, а рот был жёстким и требовательным, но мальчишка обхватил его за шею так, словно он был спасательным кругом для утопающего. Криденс целовался жадно и неумело, краснея от смущения и незнакомого прежде желания, а Грейвс медленно и верно брал своё, опуская того на спину и одну за другой расстёгивая мелкие пуговицы на рубахе. Когда она наконец-то отлетела в сторону, Персиваль разорвал поцелуй, с неохотой отстраняясь от тянущегося за ним мальчика. Если бы Мэри Лу была жива, то Грейвс бы убил её прямо сейчас. Грудь и живот Криденса, его предплечья и плечи украшали множество рубцов, белых, совсем затянувшихся и розовых, сравнительно новых. — Не смотрите, — услышал он и оторвался наконец от страшного шрама на боку, по которому водил и глазами, и пальцами. Мальчишка смотрел в потолок, его припухшие от поцелуев губы дрожали, а по щеке стекала одинокая слеза. Персиваль привычным для руки жестом обхватил Криденса за шею и стёр большим пальцем светлую дорожку. — Ты прекрасен, мой мальчик, — хрипло произнёс он первые за это утро слова. — Никто больше не посмеет причинить тебе боль. Немая благодарность в широко распахнутых глазах быстро сменилась томным желанием, стоило Грейвсу перестать болтать и пустить язык в дело. Из кровати они выбрались лишь к полудню.***
За ужином, к своему изумлению, Персиваль обнаружил, что Криденс находится на грани между истерикой и обмороком. За столом он сидел неестественно прямо, а большие глаза то и дело наполнялись слезами, и только страх не позволял им пролиться. Домовики накрыли стол и ушли, а Грейвс всё подбирал слова. Есть совсем не хотелось, а пальцы внезапно нашарили в кармане пиджака кусочек пергамента. Он достал этот маленький желтоватый листок, трансфигурировал из ножа перо и, хмурясь от усердия, принялся что-то выводить. Через несколько минут перед носом Криденса опустился маленький бумажный журавлик и развернулся сам. Мальчишка ахнул и накрыл пальцами изображение, а Грейвс облегчённо вздохнул и принялся за свой бифштекс. Под тонкими белыми пальцами один чернильный человечек раз за разом доставал из груди сердце, ломал его пополам и отдавал половину второму чернильному человечку. А Персиваль лишь внутренне посмеивался, чувствуя себя молодым и безумно влюблённым.