Вы ошиблись лицом

Первое, что его волнует, это костюм. Это нечто автоматического и инстинктивного ответа на боль, известный ему, чтобы отвлечься от несущественных проблем. Но при этом он чувствует, как кожа впитывает в себя кровь, а пулевые ранения, чёрт возьми, нужно залатать. После пробега десяти кварталов в секунду он, не сбавляя скорости, оказывается вне всякой опасности, но сила Спид-форса настолько велика, что с каждым шагом по телу разносится острая боль, да настолько сильная, что аж тошнит. Он увиливает в переулок с подгибающимися коленями, со стуком задевая мусорный контейнер плечом. Слышится грохот и эхо. А в двадцати футах от него завывает кошка. — Гидеон. Направление, — шепчет он. Этот город под его контролем уже уйму времени, но сейчас Уэллс бредит и дезориентирован. — В лабораторию, доктор Уэллс? Неотступная способность Гидеона оставаться абсолютно спокойным в любой ситуации раздражает также, как и восхищает. Не хватает лишь того, что обычно команда делает для Барри, который так нуждается в ней, а именно направлять и выражать хоть толику беспокойства в голосе. Он прижимает руку в перчатке к боку, где разодрана кожа, и чувствует, будто горит изнутри: — Нет, Гидеон. Не в лабораторию. Уже поздно, но не настолько, чтобы вокруг жилого комплекса не было бы людей, видевших Обратного Флэша, о чём ему стоило бы беспокоиться. Но сейчас нет времени для волнений. Доктор падает на пол лифта, который должен отвезти на нужный этаж, если только, конечно, он вновь сможет подняться. Пускай соседи видят мужчину в костюме из жёлтой кожи, с сияющими красными глазами, из-за которого в угол стекает кровь. И пусть только попробуют вызвать полицию. Она живет на верхнем этаж, и за считанные мгновения он останавливается у нужной двери, которая скромно обозначается инициалами «К. Сноу.»; рассматривает, есть ли у него еще какие-либо варианты, не предполагающие стука в дверь. И всё же он стучит. Ответа нет, а в запасе у него не остаётся времени, ведь кровь совсем скоро начнёт стекать на пол, поэтому он вибрирует замок, позволяя себе пройти внутрь:  — Кейтлин? — только когда Уэллс слышит свой собственный голос, то понимает, что все еще вибрирует, оставаясь похожим на нечеловечный ночной кошмар. Одна рука крепко прижимается к боку, другая срывает маску: «Кейтлин?», — теперь его голос нормальный, но слишком вялый. Без света из глаз квартира кажется очень тёмной и очень пустой. Он толкает дверь, закрывая её, и тянется ладонью к выключателю. Где она? Работает допоздна? Составляет схемы планировки дома Уэстов? Можно было бы попросить Гидеона проверить лабораторию или даже задействовать городские камеры наблюдения, чтобы найти её, но ответ не будет иметь значения. Её здесь нет, и ему больше некуда идти. Кровь стекала по пробелу между брюк и ботинок, пачкая ковёр, пока Харрисон хромал к дивану. Ноги подводят его прежде чем оказаться у цели, вынуждая рухнуть на журнальный столик. Безукоризненный, отполированный, наверное, никогда не использовавшийся, трескается под его весом. Он, невыносимо устав, переваливается среди обломков, а от боли и вовсе всё плывёт перед глазами. — Гидеон… — выдыхает раненый и отключается.

***

 — Доктор Уэллс? Они не были вместе наедине с того самого дня, как всё раскрылось, и теперь, как никогда ранее, очевидно, что он не Доктор Уэллс. По крайней мере, изначально им не был. Она могла бы вызвать Барри сюда за несколько секунд (возможно уже сделала это); могла бы просто отказать ему в помощи. Но звук её голоса заставляет его расслабиться, как это было после аварии, когда он проснулся разбитым после всего хаоса. — Кейтлин, — говорит Уэллс, удивляясь, как слово невесомо и тихо звучит. — Вы ведь не позволите мне вызвать скорую, не так ли? — она расстегивает пиджак, снимая его и откидывая в сторону. — Когда я была в баре, Вас подстрелили. Возможно выпитые напитки делают её такой храброй, чтобы помочь ему, относясь к этому так спокойно. Но она почти не пьяна. — Караоке? — спрашивает он. — Дуэт с Циско и Джо. Кое-что я засняла на телефон… Вы не излечиваетесь, как Барри? По-видимому, не сегодня. — Порою это происходит не так быстро, — Уэллс сглотнул, изучая выражение её лица, которое так хорошо знает. — Пуля всё ещё внутри. — Я знаю. Количество крови, которою Вы теряете… Я не могу сказать точно, на что это повлияет. Ваш кишечник может быть измельчён. Возможно, Вы успели подхватить заразу, из-за которой всё может выйти из-под контроля. — Просто… Просто достань пулю. Я, вероятно, восстановлюсь. Возможно, она никогда бы не смогла посмотреть на него так строго, если бы он не лежал в жёлтом костюме посреди разбитого кофейного столика. — Вероятно? Разве Вы не можешь сделать то, чему учили Барри? Значит, вы на разных стадиях развития? — Я не могу сосредоточиться, — он даже не мог сосредоточиться на ней. Сноу садится на корточки:  — Я могу позвонить Барри. Он мог бы доставить нас в лабораторию. У меня были бы сканеры, оборудование, подходящие инструменты… — Кейтлин. — Знаю-знаю. Но не обвиняйте меня, если я залатаю Вас тампонами и зубной нитью. И хоть перед глазами всё плывёт, он умудряется разглядеть, как она довольно-таки ловко справляется. Было бы ужасно глупо, если бы долгие пятнадцать лет планирования и организации были бы уничтожены всего одной шальной пулей, от которой он обязан был уклониться примерно на одну милю. Ему необходимо вернуться домой. Это единственное желание, которое удерживало от полного отчаяния в течение последних полутора десятилетий. Но здесь, в то время как Кейтлин прилежно обрабатывает рану, хмуря брови, Обратный Флэш чувствует себя в большей безопасности, чем где-либо ещё. — Что думаешь, доктор? — он замышлял пошутить своим обыденным тоном, но вместо этого слова едва звучат. Она отрывает полоски хирургической ленты, приглаживая марлю на бок. Кейтлин держит пулю между большим и указательным пальцами:  — Держите. Но это будет чудом, если это не принесёт больше вреда, нежели пользы. К этому времени любой другой человек бы уже скончался от потери крови. — Я… Исключение. — Если честно, я бы никогда не догадалась. Кейтлин садится на корточки и снимает латексные перчатки, измазанные его кровью. Теперь, когда всё сделано — если он поднимет голову, то сможет увидеть только что нанесённую белую повязку. Сноу выглядит обеспокоенной, прикусив губу, и, вероятно, задаваясь вопросом, следует ли связаться с Барри или Джо. Ведь сейчас Уэллс уже не раненая жертва, нуждающаяся в её помощи, а разыскиваемый преступник, который осмелился скрыться в этой квартире. Но она прочищает горло, прежде чем он произносит что-либо, желая убедить её. — Пойдемте на диван, — говорит она, — вы не можете лежать на полу всю ночь. Это неразумно. Швы были наложены лишь на первое время. У него по-прежнему кружится голова, и боль не отступит, даже если Харрисон обопрётся о девушку, перенося вес, но тем не менее он позволяет ей снять свою жёлтую куртку и перчатки, после чего общими усилиями они вместе укладывают его на диван. Такой мягкий, да и пахнет тюльпанами, и теперь единственное, чего ему хочется — это спать. В следующий раз, когда Уэллс открывает глаза, он все еще там: подушка под головой, пушистое светло-голубое одеяло, покрывавшее его. Ботинки аккуратно расположены вдоль противоположной стене, а куртка висит на спинке стула. Он резко моргает и дотрагивается пальцами до раны, поморщившись. — Не волнуйтесь насчёт этого — говорит Кейтлин. Она в своей рабочей одежде: блузка и длинная юбка, расчёсанные и уложенные волосы. Свет пробирается сквозь окна. — Я недавно осмотрела рану. Всё не так уж и плохо, но не так, как у Барри. — Я не… Она останавливает ладонью, наблюдая за ним, после чего сложила руки: — Я хотела встретиться с Вами. А потом бы мы с командой устроили мозговой штурм, гадая, где Вы и как остановить вас, в то время как Обратный Флэш лежит на моем диване, а его кишки удерживаются швами и скотчем. Надеюсь, когда я уйду, то смогу притвориться, что вас здесь нет.  — Я уйду, — сказал Харрисон.  — Нет, не… — Кейтлин хмурится. — Я даже не знаю, кто вы. Но я бы сказала Харрисону Уэллсу, моему начальнику, моему другу, да и просто хорошему человек, которого знала в течение многих лет, оставаться здесь.  — И Обратному Флэшу? Сноу снимает свое пальто с крючка на двери.  — Думаю, если бы Обратный Флэш пришёл сюда, то я как можно быстрее набрала Барри, верно? И, закрыв дверь, оставляет его одного. Он спит. В следующий раз, когда просыпается, его бок зудит не так сильно, зато он сам чертовски проголодался. Кухня Кейтлин не блещет запасами, но Уэллс делает всё возможное, обещая себе, что завтра девушка обнаружит её набитой под завязку. Он делает себе хот-доги и наливает газировку, а затем смотрит новости, идущие по телевизору. Есть много известий, некоторая часть из которых рассказывают про борьбу Флэша с преступным миром, но никто не освещает событие о борьбе с психом в жёлтом костюме. Обычно Уэллс спрашивает Гидеона о происходящем или же использует лабораторные компьютеры, но в настоящий момент это кажется неправильным. Проведя несколько часов в квартире Сноу, ему приходит в голову, что это выглядит как чуть ли не самый обычный день в жизни, и первый свободный от работы день за последние пятнадцать лет, кроме того периода, когда он был вынужден находиться в больнице после аварии. К середине дня Харрисон находит футболку, которая, должно быть, принадлежала Ронни или какому-нибудь более раннему ухажёру, и отваживается выйти на улицу в поисках припасов. Не прошло и нескольких секунд, прежде чем он возвращается со всем необходимым, чтобы очистить залитый кровью ковер Кейтлин на сверхчеловеческой скорости и починить стол, что уже ему нравится делать в более нормальном темпе. Когда мебель в таком состоянии, словно её только что купили, он рассчитывает оставить всё так, будто его и вовсе здесь не было. Возможно, Кейтлин надеется вернуться домой и не найти его, словно это был сон, а она никогда не спасала от смерти самого ужасного кошмара Флэша. Ему нужно было только надеть сапоги и куртку и отправиться в одно из убежищ или в логово Гродда. Но вместо этого Уэллс уходит под одеяло. Что-то в нём действительно не хочет оставлять этот кусочек уцелевшей домашней жизни, зная при этом, что Кейтлин всегда ценила послушных пациента. К его удивлению, во сне смешиваются городские улицы, пляж на закате, лица людей, которых он не может полностью запомнить… И кончики её пальцев на своей щеке, где большой палец разглаживает неуправляемую прядь волос, которая завивалась вперёд и спадала на лоб. — Реально ли это? — спрашивает она. На мгновение ему нелегко решить, настоящая ли она или же галлюцинация в её затемнённой квартире, откуда свет поступает лишь с улицы. Он пробежался глазами по спадающим на плечи волосам. — Это было по-настоящему, — говорит он, имея в виду больницу, тот самый первый раз, когда она гладила его по щеке, ощущая жар. — Ненадолго это было реальным. — И всё, что мы делали вместе… — она качает головой, глядя вниз и в сторону, пока ладонь ложилась на плечо. — Мы любили Вас, а теперь даже не знаем, кто Вы. И сейчас я вовсе не имею в виду Ваше имя. Он берет её за руку слабой хваткой, чтобы та, если захочет, смогла бы отстраниться: «Кейтлин… Все это началось очень-очень давно. И я не могу ничего отменить или поменять». — Знаю. Но Вы убили трёх человек за пятнадцать лет, и кто знает, сколько ещё пострадало? Но, тем не менее, Вы были хорошим человеком, — ладошку Сноу всё же выдернула от него, расположив её рядом на диване. — Вы были моим другом, и мы сделали много полезного. На ум приходят различные банальности из прошлого, что-то, над чем они когда-то смеялись. И хоть в глубине души Кейтлин может и романтичная натура, но игнорировать факты и обманывать саму себя она не готова. Ведь в душе она также и учёный. — Это было реально, — повторяет он, поднимаясь в сидячее положение. — Это было настолько реальным, что и описать невозможно. Она не смотрит ему в глаза, но вместо этого приподнимает рубашку, осматривая рану:  — Каково это?  — Это прекрасно. Эта возможность бежать… — И всё же Вы тут. Повязка снимается со слабой рвущейся лентой, попутно срывая несколько волосков. Уэллс ощущает её пальцы на своём хребте, которые расположились на боку, а кожа вспыхнула ярко-красным; рана практически затянулась. К завтрашнему утру вообще ничего не останется. Его способности представляют из себя нечто большее, нежели дар, вот только иногда ему хочется, чтобы некоторые шрамы оставались. — Я столько раз хотел с вами поделиться, — слова звучат фальшиво независимо от того, как часто он находился в лаборатории или же лежал в постели, или вовсе часами был рядом с ней в засаде, отчаянно пытаясь подобрать слова, после которых Сноу всё бы осознала. Не только факты, но и причины. Причины, которые она бы поняла, и благодаря которым не ненавидела бы его. Кейтлин сидит на краю отремонтированного стола. Достаточно близко, чтобы это было чем-то вроде поддержки, но при этом дискомфорт и ледяное напряжение от неё ощущалось в воздухе — Поделиться чем? Что Вы убийца? Или что Вы разрываете сердца людей… вибрирующей рукой? Если бы она только знала, как легко подавляет его.  — Что я всего лишь хочу вернуться домой. Она внезапно засмеялась. В комнате становится все темнее, ведь за окном уже садится солнце. — Мы все потеряли наши дома, верно? Барри потерял родителей. Я же потеряла Ронни. Это так жестоко для тех, кто заставлял нас чувствовать себя любимыми и ощущать безопасность. — Я верну тебе дом, Кейтлин. Я всем вам их верну, ведь я уже спас Ронни, а теперь собираюсь вернуть родителей Барри…  — Это безумие… — Разве? — его глаза на секунду краснеют, поблёскивая, видя, как сияет её лицо и глаза, и видя, что партнёрша всё ещё не отстраняется. — Может быть это было действительно сумасшествием в течение долгих пятнадцати лет. Но я начал это безумие, и теперь хочу покончить со всем этим. С твоей помощью. Знает, что она понимает, что все его ошибки за пятнадцать лет невозможно исправить. Но он также знает, что для неё важно: — Я не хочу больше тебе лгать. И никогда не хотел. — Вы солгали, когда пожали мою руку и сказали, что Ваше имя Харрисон Уэллс. — Моё настоящее имя… — он немного улыбается, чувствуя, как зубы скользят по губам. Частичка того, что осталось ему от Уэллса. — Мне было бы обидно, назови ты меня так, когда я так долго ждал, чтобы ты произнесла «Харрисон». Сноу закусывает губу: «Вы были моим начальником. Это не профессионально. И почему я должна теперь называть Вас так? — Потому что сейчас я не твой начальник. И потому, что ты ждёшь этого также долго, как и я. Чтобы чувствовать себя в безопасности; чтобы чувствовать себя любимой.  — С Вами я не чувствую себя в безопасности.  — И теперь… — его пальцы рисуют дорожку по её предплечью, прежде чем рука обвивает тело девушки. — Теперь ты один на один с плохим парнем, убийцей, чудовищем. Также, как и множество раз в лаборатории, также, как ты узнала, кто я на самом деле. Я знаю, что ты не боишься меня, Кейтлин. Ты знаешь, я никогда бы не причинил тебе боль. — Вы жестоко убили Барри. Убили Циско в каком-то из миров!  — И всё, что я пытался сделать, это сказать тебе… Кейтлин рассматривает его руку, лежащую поверх её, в то время как между ними — пропасть. — Знаю, — говорит она, — не кажется ли Вам, что я знаю, что Вы имел в виду? Что я имела в виду? — она протягивает к нему свободную руку и дотрагивается до челюсти, будто так лучше видны глаза, которые больше не кажутся чем-то человеческим. — Я не понимаю, кто или что ты, но уверена, что ты не монстр. Чудовище не могло заставить меня чувствовать себя так, как ты.  — В безопасности? — Да, — Сноу в неуверенности невесомо проводит пальцем по его губам. — И всё прочее. Представляя себе это, мечтая, надеясь, что всё это будет происходить элегантным и утончённым вечером: он — богатый пожилой человек, сводящий её на оперу, а затем и на ужин с танцами, и всё это под красноречивые беседы. Думал, что это будет весомым преимуществом перед Ронни Рэймондом и её многочисленными молодыми поклонниками. В своих мечтах Уэллс привёл бы Сноу в свой особняк, где бы они сладко поцеловались перед стеклянным камином. В реальности же… ну, он серьезно недооценил всю привлекательность её маленькой квартирки, её старого дивана. Стоит только девушки поцеловать его, как он вновь вдавливается в диван. Никаких вечерних костюмов, ни капли алкоголя в любом в них, но все равно она заставляет его задыхаться, удивляет своими губами и телом, и то, как её руки скользят по нему: «Кейтлин…». — Не надо, — говорит она и сильно дергает за футболку. — Мне нужно это. Нам обоим это нужно. Иногда секс — это просто секс. Никаких обязательств. Ничего не подразумевает под собой. Но за последние пятнадцать лет никто так сильно не приблизился к сердцу, как Кейтлин Сноу, и если она не позволит ему отговорить её, то навряд ли он сам сделает это. Харрисон откидывает футболку на пол, обвивает руку вокруг неё, заставляя сползти к себе на колени. Они могли бы сделать это так легко: всего лишь расстегнуть ширинку и отодвинуть её трусики в сторону, освобождаясь от напряжения. Но ему нужно нечто большее, чем это. Он хочет всю её. В этой квартире были камеры, от которых Циско с Барри избавились за последнее время. В городе вообще установлено множество камер, и порою он просматривал каждую из них. Все, кроме тех, которые находились здесь. Гидеон наблюдал и анализировал, но никогда не находил ничего интересного в жизни Кейтлин Сноу. Ничего странного, ничего угрожающего, и Обратный Флэш никогда не мог заставить себя шпионить за ней так, как годами подглядывал за Барри. Он хочет видеть её лишь в реальности. — Скажи мне, что ты можешь делать это на нормальной скорости, — говорит она, когда он целует её в шею, попутно расстёгивая блузку. — Или же мы окажемся в С.Т.А.Р.Лабс через пять минут. От любого упоминания лаборатории в его сердце что-то щёлкает, но он лишь качает головой.  — Я намного опытней Барри. Юный мистер Аллен никогда не поднимали эту тему, но это не было секретом долгое время, по крайней мере, пока Циско ходил около С.Т.А.Р.Лабс. Она гладит его руки, касается бицепсов: — Но ты можешь вибрировать, так?  — Ты хочешь…чтобы я?  — Нет, — вдумчиво отвечает она. — Не сейчас. Несмотря на его возраст и опыт, прошло пятнадцать лет с тех пор, как он занимался любовью, но теперь молния пронзила его насквозь, затрагивая мускулы и кровь, а в голове прозвучали искры. Трудно отстраниться, невозможно полностью собраться, чтобы отдалиться от губ красивой женщины на его теле, которая ёрзает на нём. Хотя в прошлом году он полностью контролировал себя. Нет ни малейшего изумления, просто прохладные руки на его щеках. — Всё в порядке, — говорит она, а в голосе слышится толика смеха. — Мой бывший жених летает и стреляет огнём из рук. Я могу справиться с чем-то странным. Уэллс открывает глаза и забывает, как дышать: — Всё это может быть весьма необычным. — Знаешь… Ты уже второй человек, который раздевает меня, и кто при этом вызывает звуковые удары во время бега. Так что я переживу. Сказанное отвлекает его, отчего в глазах пропадает красное свечение: — Барри раздевал тебя? Она хмурится так, когда нужно слишком много объяснить. — Помнишь, два года назад вы с Циско заварили Гоголь-моголь для всех? — Помню, — они все слишком много выпили, что было неизбежным за вечер, но он провел последнюю часть вечера, когда Кейтлин задремал на его плече, с курткой, обернутой вокруг неё, ожидая Ронни, который должен был забрать её домой. Вокруг так много рыцарей в сияющих доспехах. Её рука скользнула по его груди. — Я так и не поняла, как работают эти штаны. Они регулируются с помощью Спид Форса? — Что-то вроде того. Но она уже нашла застежку и уже резко двигает рукой вниз по всей длине. — Харрисон, — говорит она медленно и мягко, словно это особенно трудное иностранное слово, которое она произносит впервые. — Ты мог бы сделать это раньше, знаешь же. Уже как несколько лет. — Я не знал. Действительно ли он не знал?  — Мы неплохо друг друга защищали, не так ли? Ты думал, что я слишком невинна, а я думала, что ты был уязвим. Уязвим? Тесс — думает он. А потом и вовсе инвалидное кресло. — Но на самом деле ты путешественник во времени со сверхспособностями, и я… — они встретились глазами. — Я не та, кем ты меня представлял? — Да, ты не та. Она снимает юбку, а затем его брюки, и острыми ногтями впивается в ноги, обвиняя, будто бы это напоминание о всей лжи в прошлом, но при этом ничего не говорит, кроме как «Харрисон», когда целует его в темноте, «Харрисон», когда прижимает его в диван, двигаясь на нём, а её волосы щекотали ему лицо. Обнажённая женская кожа будто бы электризована, нетронутая столь долго, что Уэллс едва смеет дышать, дабы не причинить ей боль или разочаровать. Но она целует его, отчего он ощущает дыхание на своих губах, языки переплетаются, и он прижимает её к себе. Их занятие любовью длится долго и медленно, принося удовольствие и наслаждение, даже когда дыхание прерывается, даже когда её пальцы крепко впиваются в его плечи, и он чувствует это, даже когда она бормочет «Господи, да!», даже когда ощущает её в своей крови, на своих кончиках пальцев, в своих глазах. — Кейт, — говорит он, наполовину напуганный этим, потому что кто-то заставил его почувствовать это за пятнадцать лет, когда всё это время он был ослеплён ненавистью к силам природы в другом теле в другое время. Сноу целует его: — Я здесь, останься со мной. После всего этого успокаивается, закутавшись с ней под одеялом, ощущая её дыхание, крошечные движения на своей коже, а пальцы лениво исследуют место, где раньше была рана. Это такая ночь, которую он помнит из жизни, которая никогда ему не принадлежала, где любовь была вездесущей вещью, которую можно было найти ежедневно и ночью, а не натыкаться на неё, как незваный гость. — Это молния? — спрашивает она, прикоснувшись пальцами к щеке. — Твои глаза… Я никогда не видела, чтобы подобное происходило с Барри. — У нас с Барри очень разные отношения к Спид Форсу, — скажут некоторые. — Мне же проще не сдерживать. Вибрации. Это… — Уэллс проводит рукой по лицу. — Но мы оба знаем кое-что о сдерживании. Её пальцы гладят его ладонь.  — Ты должен идти.  — Да. — И что будет со всеми нами, когда ты не сдержишься? Когда увидишь лицо Барри? Он не осмеливается объясняться перед ней:  — Я не собираюсь навредить вам. Не хочу. Ты знаешь, что вы значите для меня. — Но дом значит больше. — Всегда ли это так? Чтобы Кейтлин сделала ради собственного дома? Ради друзей? Ради Ронни? Она была готова рискнуть сравнить центр города с ядерным взрывом ради одного человека. Она знает. Она понимает. — И там… между временами и измерениями, между частицами, есть ли время, принадлежащее нам? Время — это нечто большее, нежели несколько часов, проскользнувших между трещинами повседневной реальности. Когда он испускает молнии и использует свою скорость, надевая свой костюм и сапоги, а затем и кольцо на свой палец, Обратный Флэш чувствует каждый год, растянутый перед ними, все эти долгие года со дня рождения и за его пределами. — Оно всё наше, — говорит он, стоя перед ней, когда воздух вокруг него все еще вспыхивает красным светом. — До последней секунды. И он натягивает маску.