Мы с тобой солдаты, Соло!

Не могу не согласиться, что было забавно слушать твои подколы. Тебе не видно, но я смеюсь. Мои губы не способны расплываться в улыбке, но я смеюсь. Правда. Честно. - Ты ужасный агент, ковбой, - пытаюсь отмахнуться я, скрывая, что мне приятно с тобой работать. - Работать с тобой - пытка, большевик, - произносишь ты как тост, а следом горло обжигает Black Label. Хорошее было задание. Нет. СлАбо. Это задание перевернуло мою жизнь? Да, вот так лучше. Римское солнце обжигает лицо, я прячу глаза за темными очками, это позволяет мне тебя разглядывать. Ссадина на лбу - моя вина, я не успел. Прости, ковбой. Хорошее было задание... Ай, черт, опять. Я бы это вслух хотел сказать, но не умею. Я умею губы в полоску сжимать и мебель в своем номере разносить. Заноза в пальце осталась, какая ирония. А вот сказать, что работать с тобой приятно... Русские так не... мужчины так не... Я отворачиваюсь от тебя, смотреть как-то... тяжело. Щемит где-то между глоткой и солнечным сплетением. Понять не могу, ковбой, что это за странное чувство. Отворачиваюсь, чтобы твой профиль не маячил. Чертов. Гребаный. Красивый. Профиль. Облокачиваюсь о перила, разглядываю красивый вид на Рим. В голове воспоминание, как мы бежали с автоматами спасать Габи. Ты в черном берете, я в черной шапке. Плечом к плечу, прикрывая друг другу спины. Пропускаю момент, когда ухо опаляет горячим дыханием, ты склоняешься и шепчешь: - Ты солдат, Илья. Отличный солдат. Для меня было честью прикрывать твою спину, - мы думаем, что больше не увидимся. На фоне догорает пленка. Нас накажут, уволят, расстреляют. Какая разница, если в горле встает ком от того, как ты близко, как горячо на шее от твоего дыхания? Я боюсь повернуться. Может, и не стоит, но что, если это наша последняя встреча? Так имею ли я право упускать момент? На ватных ногах выпрямляюсь, поворачиваюсь к тебе всем корпусом, возвышаюсь над тобой на целую голову. Грудью к груди. Я опускаю голову, а ты поднимаешь. Зачем так? Так близко и... желанно. Голос проседает, и я его не узнаю, мог бы дернулся и оглянулся, кто это говорит, уж точно не я: - Мы... мы с тобой солдаты, Наполеон, - никогда не произносил твоего имени до этого. Оно оставляет терпкий осадок на кончике языка. - Это честь для меня, быть спасенным тобой и спасти тебя. Мужчины обычно делают это... произносят вот эти слова через рукопожатие. А мы почему... почему не такие как все? Почему мне хочется еще чуть ниже склониться и облизать твои припухшие, горьковатые от алкоголя губы. Так глупо. Я смотрю тебе в глаза, но ты моих глаз не видишь. Может, потому я так осмелел, что чувствую себя будто под маской, но ты меня обнажаешь. Тянешь руку, и очки остаются в твоей ладони. Зачем-то... наверное, чтобы не чувствовать себя обнаженным одному. Теперь мне очень светло, и глаза твои при свете солнца куда ярче, чем через затемненные стекла. Мне нравится. Боже, как мне нравится. - Русские так не... - последняя попытка защитить себя, отбиться от этого тянущего к тебе магнита. Ты отрицательный заряд, а я положительный. Только так, в этом я уверен, не наоборот. - Заткнись ты, - улыбаешься краем губ и делаешь первое движение. Нас разделяла всего пара сантиметров, а будто бетонная стена... чертов железный занавес. Губы теплые и сухие. Я не могу сразу ответить тебе, не пришел еще в себя, не влился или... не умею. Чувствую только, что мои чертовы длинные ресницы трепещут, как будто я страшно смущен. Я страшно смущен, ковбой, и мне очень приятно. Мой язык и губы приходят в движение, вступая в опьяняющий бой с твоими и невозможно сказать, кто тут победил бы. Надеюсь, что я... я не умею проигрывать, ковбой. За твоей спиной слышатся шаги. Дистанция разрывается, на губах терпко, саднит и жжет. Я отворачиваюсь боком, ты и вовсе ко мне спиной. Сердце колотится как сумасшедшее. Громко. В горле сухо. Делаю глубокий глоток и, похоже, усугубляю. На балкон входят Габи и Уэверли. - Для вас новое задание... Я договорился с вашим... У вас новый позывной..., - фразы обрывками долетают до меня, я не могу сосредоточиться. Осознание пришло, только когда Уэверли ушел. Встречаюсь своими расширившимися глазами с твоими такими же. Ты подумал о том же, о чем и я, ковбой? Что мы с тобой совершили величайшую ошибку. Теперь нам друг от друга никуда не деться. Теперь этот поцелуй будет нас преследовать, и рано или поздно мы упадем в пропасть... в одну постель.