***
Фотографию мы решили не отрывать. Мне хоть и показалось, что Матвей был рад увидеть своего отца, счастливо улыбающегося на снимке, но он первый предложил оставить все как есть. Быть может, так правильнее. Прогуливаясь по парку, мы не удержались и купили билеты на колесо обозрения, которое не пользовалось сегодня особой популярностью у остальных посетителей. — Тебе, наверное, странно теперь кататься на таких аттракционах, ты ведь летаешь, — предположил я, когда наша кабинка поднялась к самой высокой точке круга. — Нет, мне так даже больше нравится, — ответил Матвей. Он с неподдельным интересом рассматривал открывшийся вид, а я в тысячный раз украдкой любовался им, нежно поглаживая по спине. Когда же вид перестал его интересовать, он отдался своему новому развлечению: изучал, какое место у меня наиболее чувствительное. Целовал в шею, поглаживая пальцами по моим ребрам под футболкой. Смотрел прямо в глаза, пробираясь к животу и злобно хихикал, когда я дергался от прикосновения к коже на тазовых косточках. — Ну и как это работает? — Я истыкал все рычажки и кнопки в фотокабинке, уже и не надеясь получить снимки на память о нашем свидании. — Что за черт! Матвей прикрыл мне рот своей рукой в ответ на последнее ругательство и потянулся к самой большой красной кнопке, зажимая ее на несколько секунд. После этого на экране загорелся обратный отсчет. — Ой, — единственное, что я мог выдать в оправдание своей глупости. — Ну иди ко мне. На трех фотографиях из четырех мы страстно целовались, увлеченные друг другом, и только на одной получились как адекватные люди. Автомат распечатал снимки в двух экземплярах. Я оторвал один из них по пунктирной линии и вложил его под прозрачный чехол на своем телефоне. Матвей улыбнулся и поспешил сделать то же самое. — Мы прямо как в сопливом фильме, — шутливо заметил я, хватая за руку Матвея. — А мне нравятся сопливые фильмы про любовь, — насупился он в ответ на мои слова. Оставшееся время мы разбирались, что можно было купить ко дню рождения Матвея. Было решено начать праздновать у меня дома, а потом Матвей изъявил желание приехать сюда, на аттракционы. Эта идея на все сто процентов должна была понравиться и маленькой Лексе, которая тоже была приглашена. — Розовых бери два — для меня и для Лексы, — сказал он в магазине, когда мы выбирали праздничные колпаки. Это место оказалось настолько идеальным, что мы набрали все необходимые атрибуты в соседних палатках на одной улице парка. Мама обещала приготовить праздничный обед у нас дома и даже пригласить маму Матвея, если она соизволит быть в более-менее адекватном состоянии. Мне больше всего на свете хотелось сделать его счастливым. Этот день рождения он должен был запомнить навсегда.Глава 16
28 мая 2022 г. в 16:42
В наших с Матвеем отношениях наступил новый волнительный этап. Это отчасти было связано с тем, что он, как оказалось, имеет сказочную способность к полетам (которую мне до сих пор очень сложно здраво осознать). После того, как он признался мне во всем, я еще долго не мог прийти в себя и лежал на полу в темноте, ощущая, как Матвей время от времени целовал меня везде, докуда мог дотянуться из своего положения у меня на груди.
Мне не хотелось спать, как и ему. Голоса моих родителей внизу постепенно стихли, все разошлись по своим комнатам. Матвей долго не осмеливался произнести ни слова, так как был обеспокоен моей реакцией на сложившиеся обстоятельства и открывшуюся правду.
А я ведь думал совсем не об этом. Моя голова была занята свойственными подростку мыслями на фоне взбушевавшихся гормонов. Как это бывало в первую влюбленность — мне хотелось отдаваться чувствам с головой, хотелось всего и сразу: постоянно находиться с Матвеем, сгорать от его касаний, целовать до пекущей боли в губах. Я перестал бояться своих желаний, когда Матвей начал недвусмысленно тереться всем телом об мое во время очередного страстного поцелуя.
— Ох, Матвей, что же ты делаешь. — Я жалобно простонал прямо ему в губы, смущаясь своей реакции. Было одновременно волнительно и стыдно, поскольку в доме мы находились не одни, и не хотелось бы осознавать, что родители догадаются, чем мы занимались в моей комнате ночью.
— Матвей, я сейчас с ума сойду. — Все мое тело полыхало от нахлынувшего возбуждения, которого мне не приходилось испытывать настолько ярко до того момента. Казалось, еще одно прикосновение — и я позорно закончусь прямо там, даже не переходя к действиям. Матвей будто прочитал мои мысли и опустил свою горячую ладонь прямо под резинку белья, даря мне крышесносные ощущения.
— Тише, — он ласково прошипел мне в губы, перебивая мои громкие вздохи своими. Его рука пошло скользила между нами, пока я терялся от наслаждения и старался не отключиться от реальности. Все просто вспыхнуло само собой: его глаза нашли в полумраке мои, его мысли совпали с моими, его губы нашли мои губы. Стоило всего лишь перешагнуть тонкую грань вчера вечером, как теперь ни меня, ни его было уже не остановить.
Новый этап с грохотом ворвался в нашу жизнь, когда я закусил кожу на шее Матвея, борясь с желанием простонать во весь голос. Матвей лежал сверху, не шелохнувшись, и лишь опалял своим горячим дыханием кожу на моей щеке.
— Малыш, — вышло гораздо грубее и ниже, чем был мой привычный голос, и Матвей неосознанно толкнулся своими бедрами, завороженный услышанным. Его пожар внизу было невыносимо игнорировать. — Теперь позволь я.
И так все продолжалось по кругу. Я — сходивший с ума, Матвей — совершенно не похожий на себя, и оба — по уши влюбленные друг в друга. Обессиленные, мы заснули только под утро и даже не сходили принять душ. На утро я сонный придумывал, как спрятать следы страсти на шее моего бедного мальчика, которому было очень стыдно выходить из комнаты к моей семье на завтрак.
— Так почти не видно, — успокаивал я его перед зеркалом в ванной, поправляя на нем капюшон от толстовки. — Еще сверху твоей штукой помажем, и станет гораздо лучше.
— Да они все поймут! — не унимался он, раздраженно дергая капюшон в разные стороны.
— Ну они, наверное, догадываются, что мы не за ручку держимся в моей комнате. — Я поймал шокированный взгляд Матвея в зеркале. — Не переживай ты так.
— Какой стыд. — Он досадно надул губы, рассматривая свое отражение. Я понимал, что он переживал из-за мнения окружающих, своей мамы и моей семьи.
— Но тебе же все нравилось вчера. — Он дернулся от моей томной интонации, и я снова увидел его невероятно игривый взгляд. — Ой, Матвей, не смотри так, иначе мы сегодня не спустимся вниз.
Родители не подавали виду, или просто умело притворялись, будто этой ночью ничего не слышали. Никаких загадочных улыбок или взглядов исподтишка. Все было как обычно: они собирались на работу, а мы — в школу. Переживания Матвея теперь были направлены на то, как его встретят одноклассники после долгого отсутствия на уроках в результате нападения. Он не хотел привлекать к себе лишнее внимание, поэтому я убедил его прийти гораздо раньше, чтобы не столкнуться ни с кем в коридорах.
— Видишь, все не так страшно, — проговаривал я ему на ухо, когда одноклассники по одному приветливо с ним здоровались, проходя в класс. Никто не заострял внимание на его хромающей из-за раны походке и испуганном взгляде. Все почти вернулось на круги своя. Почти, потому что теперь сидеть рядом с Матвеем без дела было просто невыносимо.
— Матвей! — Я каждый раз грозно шикал на него во время уроков, когда он, прочитав мой озабоченный взгляд, лез своими руками ко мне под партой. — Ну не здесь же!
Что-то в нем кардинально поменялось за время, проведенное в больнице. Дело ведь не просто в том, что он стал гораздо увереннее в своих действиях и желаниях. Его мировоззрение как будто за одну неделю разбилось вдребезги и собралось заново по кусочкам. Я видел перед глазами своего прежнего Матвея и одновременно не узнавал его. Он все также напугано глядел на одноклассников, но в то же время больше не горбился за партой, а держал спину прямо. Он больше не краснел от моих поцелуев на людях, а лишь с обожанием смотрел на меня своими потемневшими от желания глазами.
— Матвей, все хорошо? — постоянно спрашивал я наедине.
— Конечно, — ласково отвечал он мне.
После уроков я все же не выдержал такого резкого положительного развития событий и устроил целый допрос.
— Я просто повзрослел, — улыбаясь, тихо отвечал Матвей. — Разве это плохо? Сдерживал себя синдромом выжившего, всего боялся. — Он задумчиво разглядывал дорогу перед собой. — А потом встретил тебя. Кто знает, сколько будет длиться это между нами? — Я вопросительно на него уставился. — Вот именно, никто. Поэтому я решил отдаться этому чувству с головой. Вдруг я завтра умру.
— Какому чувству? — проигнорировал я тему смерти, которую еще не готов был поднимать.
— Любовь, Ник, — он произнес это с обиженной интонацией, как будто это было само самой разумеющимся.
— Я тоже тебя люблю, — уверенно произнес я, приняв серьезное выражение лица.
После этих слов он широко улыбнулся и остановился посреди дороги. Его глаза задумчиво бегали по сторонам, как будто он на что-то решался.
— Я тебе кое-что покажу. — Он потянул меня в темный переулок между магазинами.
Я прижался к холодной грязной стене здания в предвкушении очередных ласк, но Матвей лишь остановился рядом со мной и зажмурился. Мне оставалось лишь терпеливо стоять рядом с ним, обдумывая, что это все могло значить.
Когда он поднял веки, я в очередной раз шумно охнул. Его изумрудные глаза светились в тени переулка, и я просто не мог от них оторваться. Матвей взял меня сначала за одну руку, потом за вторую, и волосы на его голове начали беспорядочно подрагивать.
— Ты только не бойся, — прошептал он. — И расслабься. Сейчас мы полетим.
Сомневаюсь, что кто-то, услышав такое, непременно сразу послушается и расслабится. Мои глаза лишь округлились в ответ на его слова, и я ощутил, как земля постепенно уходила из-под ног. Я не ожидал, что мы настолько скоро вернемся к его самому большому секрету, и был совершенно не готов. Матвей, радостно сверкая своей улыбкой, вдруг закружил вокруг меня, словно всю жизнь этого ждал. Я с трепетом вспомнил как тогда, на озере, он неуверенно ощущал себя в воде, а сейчас же в этой лодке неуверенности оказался я сам. Мне было страшно — не ощущать земного притяжения. Вокруг моего тела образовалась плотная невидимая «подушка», которая направляла меня среди белых плотных облаков. Впервые я был так рад пасмурной погоде. Вдруг я расположился на «подушке» спиной, а Матвей навис прямо надо мной, радостно посмеиваясь.
— Ты прям в своей стихии, — тревожно произнес я, все еще переживая, что вдруг упаду.
— И ты со мной в моей стихии. — Он довольно положил голову на свои руки, словно чеширский кот.
— Поцелуешь? — игриво спросил я, стараясь отвлечься.
— Конечно. — Не скрывая восторга, он потянулся ко мне, закружив нас в облаках.
Полет длился не так долго, как мне казалось. Матвей вдруг отпрянул от меня, а я зажмурился, ощущая резкое падение. Приземление получилось на удивление мягким. Руки Матвея сразу же обхватили меня, когда я ощутил тяжесть своего тела.
— Ну как тебе? — Он ласково поглядывал на меня из-под ресниц.
— Головокружительно, — невнятно произнес я. Голова и вправду кружилась.
Пошатываясь, я огляделся, чтобы понять, где мы прямо сейчас находились. Матвей приземлил нас в таком же безлюдном месте.
Я высунулся из-за здания. Перед нами находилась красочная улица, вдоль которой располагались сувенирные лавки, пестрящие самыми разными вывесками, а на ее конце — вход в парк аттракционов. Людей было не так много, но достаточно для буднего дня; родители с детьми неспешно прогуливались вдоль магазинчиков, останавливались у палаток со сладостями и делали фотографии у большой статуи Гулливера, что находилась прямо перед входом в парк. Мимо меня пролетел чей-то громкий ребенок, разбрасывая после себя цветные листовки, которые утащил со стойки информации. Матвей, стоящий все это время позади, хихикнул ему вслед.
— Мне знакомо это место, — вдруг оживился я. — Да, точно знакомо.
Матвей с интересом посмотрел на меня, но перебивать не стал. Я же вместо продолжения своего рассказа двинулся прямо к Гулливеру, вспоминая то время, когда здесь находился.
— Мне было семь лет, когда мама впервые привезла меня сюда, — начал я. — У нее была важная встреча по работе, так что в парк я отправился уже с бабушкой. — Я задумчиво провел рукой по огромной каменной статуе.
Мое внимание привлек Матвей, который рассматривал доску с информацией. Туда люди прикрепляли свои фотографии с Гулливером на память, и даже когда место уже заканчивалось, никто не осмеливался отрывать старые снимки. Он пробегал глазами по каждому, в надежде что-то найти.
— Смотри! — радостно воскликнул он.
Он умудрился отыскать фотографию маленького меня. В тот день я не нарочно убежал от бабушки. Тогда я увидел в глубине парка человека с ручными совами, и очень сильно захотел разглядеть их поближе; бабушка просто не успела за мной угнаться. А когда я осознал, что потерялся, то застыл на месте, не в силах даже обратиться к охраннику за помощью. Неизвестно, как скоро меня бы нашли, если бы не мужчина, который разглядел панику на моем лице. Я бы, конечно, ни за что никуда не пошел бы с незнакомцем, но он в тот день прогуливался со своим маленьким сыном, который сразу же взял меня за руку и сказал, что они вместе мне помогут. Заплаканная бабушка еще полчаса благодарила доброго мужчину и напоследок предложила ему сделать общее фото на память.
— Я здесь такой смешной. — Матвей повернулся ко мне и хотел что-то ответить, но я его перебил. — Мы, кстати, договорились встретиться с этим мальчиком в парке через год, так как они с папой тоже были не местные, но он так и не вернулся. Ни через год, ни через два. А потом уже и я перестал сюда приезжать, так как мама нашла новую работу.
Матвей задумчиво вглядывался в мое лицо, поддерживая возникшую тишину. Я же, наконец, вынырнул из своих воспоминаний и тупо уставился в пожелтевший снимок.
— Жизнь такая странная штука, — вдруг озвучил мысли Матвей.
— Да, и непредсказуемая, — поддержал я.
— Ты правда меня не узнаешь?
Я встретился с ним глазами и продолжал молча все осознавать.
— Ты серьезно? — единственное, что я смог выдавить из себя.
— Конечно, Ник. — Он положил руки мне на плечи и продолжил. — Мы в тот же вечер разбились. Я пролежал кучу времени в больнице. А когда научился летать — тебя уже здесь не было. Я отчаянно ждал тебя, почти каждую ночь проводил в поисках, и нашел. Но мне не хотелось портить твою жизнь своим резким появлением, поэтому я продолжал лишь иногда подглядывать за тобой издалека... — Чем больше я его слушал, тем больше мурашек пробегало по моему телу.
— Ты только не думай, я тогда в твой первый день в школе тебя не узнал. Правда. — Он жалобно посмотрел на меня. — А потом, после прогулки у озера, случайно осознал, кто ты.
Я был готов упасть прямо там, возле статуи. Мир был настолько тесен, что из всех возможных людей на планете жизнь свела меня дважды именно с Матвеем. Почему-то в глазах стало непривычно сыро, когда я посмотрел в его солнечное лицо.
— Может быть, я выжил только потому, что должен был судьбе еще одну встречу с тобой? — произнес Матвей с неуверенной улыбкой.
— Ты выжил, потому что просто должен жить, Матвей, — серьёзно произнес я. Неужели ему так сложно осознать, что он настолько же важен, как и все остальные в этом мире?
Он промолчал, но по взгляду было видно, что остался при своем мнении. Слезы на моем лице, которые я не сразу заметил, вдруг оставили ощущение холода после легкого порыва ветра. Матвей, как и я, только сейчас заметил их и поспешил вытереть мои щеки своими теплыми ладонями. Я перехватил одну из них и поцеловал с тыльной стороны. Он лишь привычно смутился на этот жест.
— Ого, ты все-таки еще не разучился краснеть, — поймал его я.