I Wish You Love

      Дазай впервые была по-настоящему влюблена.       Ее пугали эти новые чувства: нежный дрожащий трепет в груди, яростно колотящееся сердце, будто она была на волосок от смерти, но если уж она и умирала, то по вине одного-единственного человека. Милая светлая девочка с яркой лучистой улыбкой. Смущающееся ласковое солнышко, топящее в своей невинной красоте. Да, Ацуши умела быть решительной и грозной, она рычала, выпуская когти, стремилась защищать людей, отстаивать их честь, спасать и помогать: столько искренности было в ее жажде справедливости, столько огня жизни было в ее глазах, но ее природная симпатичность все равно радовала глаз. И пусть прядки отросших светлых волос до сих пор были неровными, пусть скрытые под одеждой шрамы тянули болью в непогоду, она дарила всем свой свет.       А Осаму так нужна была ее любовь.       Сплетенные пальцы, заплетенные косички — Накаджима смущалась, и ее белые щечки мило розовели, но она позволяла чужим пальцам вплетаться в свои волосы, с улыбкой глядела на получающиеся плетущиеся по голове колоски и благодарила нежно:       — Спасибо, Дазай-сан.       Внутри все трепетало. Тягучее теплое «Дазай» и звонкое, словно неожиданно капнувшая с травинки роса, «сан» — Осаму таяла от этой девочки, она обнимала ее крепко, липла сахарной жвачкой, ластилась, но все это по-дружески, так по-дурачески. Дазай хотелось больше. Ей хотелось ее мягких розовых губ, ей хотелось зацеловать ее щеки и шею, оставить россыпь красивых багровых засосов, стиснуть покрепче и залезть холодными ладонями под одежду. Это солнце хотелось защищать и лелеять. Осаму была слепа, и в серой темноте мира видела лишь один лучик света — милую Ацуши, что отпинывала ее, но поддавалась, смеялась звонко, заливисто.       — Я люблю тебя, — с улыбкой, а в животе сжимало и перекручивало от волнения — Дазай боялась признаваться в чувствах, боялась этих самых чувств, но хотела-хотела-хотела ответа. Ей было нужно знать.       — Вы... Вы тоже мне очень нравитесь, Дазай-сан, — неловкое, спрятанное в пластиковом стаканчике с капучино.       Сердце в груди сделало кульбит, забилось бешено, заволновалось, запылало. Осаму пыталась сдержать улыбку.       — Не хочешь... встречаться со мной? — спросила она осторожно, и Накаджима распахнула глаза, чуть не подавившись кофе, отставила стаканчик на стол.       — Подождите, вы имеете в виду, что... любите... как девушку?       — Да, — просто и ласково, Дазай прикрыла глаза, улыбаясь, а ее сердце горело и сгорало, осыпалось пеплом, раскалывалось раскаленными углями. Она ожидала этого. Она ожидала и того, что последовало:       — Простите, но... я не чувствую того же. Мы можем продолжать быть друзьями, — это солнышко улыбнулось неловко, но так же ярко, как и всегда — за эту улыбку Осаму была готова продать свою черную душу.       — Да, — ответила женщина, не меняясь в лице, но от осознания, что она не сможет позволить себе большего, что между ними окончательно проведена черта, которую нельзя переступать, болело в груди, стягивалось в горле колючим комком.       — Не волнуйтесь. Вы еще найдете свою любовь, — ободрила ее девушка и накрыла чужую ладонь своей — что же ты делаешь, глупышка? От этого ведь будет только хуже.       — Ты тоже найдешь. И будешь счастлива.       «Я желаю тебе любви. Той, которая сделает тебя счастливой», — думала Дазай, улыбаясь, но все равно сплетала их пальцы, не желала отпускать.       Придя домой после их прогулки, Дазай, уставшая, измотанная, уронила сумку у входа, упала на колени и тихонько вымученно зарыдала, вдавливая ладони в свое лицо. Горячие слезы текли по ее щекам, лицо горело: «Почему не я, почему не моя любовь?»       Она не отпускала. Сплетала пальцы, заплетала косички, звонко целовала в щеки, не брезгуя тихим «люблю», но Ацуши все равно держала ее на расстоянии, отпихивала, отталкивала и жгуче краснела, не подпуская ближе. Ее губы за семью печатями, ее плечи навсегда скрыты от Осаму рубашкой — хлопковой тюрьмой — не снять, не стянуть, не коснуться голой кожи холодными пальцами. Зато можно было вдохнуть ее сладкий запах. Можно было протянуть: «Ты такая милая, А-цу-ши-тян».       И получить в ответ: «Дазай-сан, вы опять?..» — чуть недовольное, но смиренное, ласковое в своем неприятии.       «Я желаю тебе любви», — думала Дазай с улыбкой, попивая горячее капучино, болтая ногами на краю крыши. Она озябла, невольно собирая на подрагивающих смоляных ресницах хлопья снежинок, плащ не грел, теплый стаканчик едва опалял пальцы жаром, но в сердце окончательно пришла зима, даже тепло воспоминаний о милой Ацуши не могло растопить лед.       «Мое сердце разбито, и я принимаю,       Что мы с тобой не сможем быть вместе.       Поэтому со своими самыми       Наилучшими пожеланиями       Я отпускаю тебя».       Дазай поднялась, отставляя стаканчик, заинтересованно посмотрела вниз и развернулась.       Сделала шаг назад, распахнув руки.